Что должен уметь сыщик?

Накануне профессионального праздника, который, по традиции, отмечают все сотрудники уголовного розыска России, мы встретились с . Он пришел в угрозыск простым опером в начале 90-х. И все эти годы работал на самой тяжелой «убойной» линии.Сначала сыщиком, потом начальником отдела. Сейчас полковник Коньков – заместитель начальника первой оперативно-розыскной части Управления уголовного розыска ГУВД Москвы, курирует раскрытие заказных, резонансных убийств и тяжких преступлений. В конце прошлого года в Кремле президент России Владимир Путин наградил его орденом Мужества. Но наш разговор начался не с поздравлений.– Согласиться в чем-то могу, но только не в том, что нынешние сыщики хуже и стало меньше талантливых оперов. Просто изменилась сама жизнь. В начале 90-х «муровские «старики» тоже ворчали, глядя на молодежь. Они, дескать, ничего путного из себя не представляют, работают не так, ведут себя неправильно... Думаю, это обычный конфликт отцов и детей. Но вспомните, в каких условиях оказались оперативники в начале 90-х? Чудовищный вал преступности, когда число убийств за год переваливало за две тысячи! Постоянная смена руководства, чехарда с законами, огромный отток профессионалов в коммерческие и банковские структуры, вал критики в средствах массовой информации... Но в результате те самые «необстрелянные» новички, пришедшие на место ветеранов, сумели взять ситуацию под контроль, снизилось число убийств, стабилизировалась обстановка.– Никто не говорит, что мы «побороли преступность». Но число тяжких преступлений в Москве снизилось и вот уже десять лет держится на одном уровне. Похищений людей почти нет. А такие разборки, как раньше, когда в центре Москвы бандитские группировки выясняли отношения с помощью автоматов Калашникова, ушли в прошлое. Теперь это только в кино увидишь…Зато нынешние сыщики раньше взрослеют. Когда я пришел в МУР, мне было за тридцать. И между прочим, я был едва ли не самым молодым. Сейчас сорокалетних почти не осталось. Тех, кому за тридцать, можно перечислить по пальцам. Костяк составляют молодые парни двадцати с небольшим лет. Конечно, это не очень хорошо. Иногда им не у кого учиться.Опыт дается ошибками и тяжким трудом. Но с другой стороны, они прекрасно подготовлены, есть ребята, которые с любым хакером на равных, и искусством разведдопроса владеют, и упорства им не занимать. И работают они порой на энтузиазме.Чтобы не быть голословным, назову цифры. Оперативник со стажем два-три года получает чуть больше десяти тысяч рублей. Но ведь у всех молодых ребят семьи, дети, а трудятся они практически без выходных, выезжают на происшествия ночью и днем: преступники не работают по расписанию. Один раз дома не ночевал, второй раз... Где был? На работе! А в конце месяца приносит жене крохи. У нас многие ушли из-за этого на гражданку.Причем не самые бесталанные. А у тех, кто остался, периодически проблемы в семье. Недавно занимались убийством подростка в одном из округов. Так опера по трое суток дома не появлялись.Как вы считаете, такое бесследно проходит? У нас остаются лишь те, у кого твердый характер.– Умение находить общий язык с людьми. Без этого успеха не будет. Один из моих старших коллег Владимир Будкин мог разговорить любого молчуна. Он не обладал никакими особыми ораторскими талантами, не повышал голос, с виду не использовал никаких психологических уловок.Но... побеседует с человеком, и через каких-нибудь полчаса-час тот сам ему все рассказывает. А потом удивляется: как это я проболтался?– Научить такому нельзя. Можно теоретически объяснить, как строить беседу. Можно даже сдать экзамен по психологии и т.п.. Но результата не будет, если отсутствует дар.– Раньше не только опера, но Москва была другой. Я застал время, когда люди десятилетиями жили на одном и том же месте. Зайдешь к соседям и получишь исчерпывающую информацию: где кто работает, в какую школу ходит, с кем дружит. Сейчас люди могут жить в одном подъезде и не встречаться годами. Я, например, своего соседа по лестничной площадке за два года видел, наверное, только однажды.Сыщик работает не в безвоздушном пространстве. Для того чтобы раскрыть преступление, ему нужны факты, свидетельства.А мы постоянно сталкиваемся с нежеланием тех же гостей столицы давать какие-то пояснения. Не так давно на одном из рынков ранили азербайджанца. Свидетелей человек пятнадцать. Все видели стрелявшего в лицо, каждый мог бы описать приметы... Мог бы, но категорически отказался. Все в один голос твердили: не видел, в тот момент отвернулся, не запомнил... Вот в каких условиях приходится работать.– Отличительные черты – цинизм и отсутствие раскаяния. Это раньше про некоторых преступников можно было сказать: оступились. Теперь такой термин неприменим. И единственное, что заботит пойманного и изобличенного злодея, как получить меньший срок. Любой ценой, любыми средствами.Тот же цинизм отличает и мотивацию преступлений. Главное – достичь желаемого результата. А как, ценой каких поступков, абсолютно все равно. Отсюда и невероятные факты жестокости: хладнокровные убийства родителей детьми ради получения квартиры, выбрасываемые на помойку младенцы, кровавые расправы с водителями дорогих автомобилей...– Я думаю, что общество должно иметь действенные инструменты для защиты граждан. И, на мой взгляд, здесь мы отстаем от жизни.– Не хочу показаться «ястребом», поясню свою мысль. У нас есть специальное отделение, занимающееся серийными преступлениями: маньяками, насильниками, педофилами. Так вот, оперативники регулярно, с интервалом в несколько лет, ловят одних и тех же злодеев. Схема проста. Ловят насильника, нападавшего на детей в лифтах, суд дает ему срок, он его отбывает и берется за старое. Естественно, с учетом прошлых ошибок, которые привели его на скамью подсудимых. Получается порочный круговорот. К тому же нелюдя, изувечившего физически и психически не одного ребенка, содержат в изоляции на средства налогоплательщиков, то есть тех же потерпевших или их родственников. Разве это нормально? Такие преступники не исправляются. Это вам подтвердит любой, кто сталкивался с проблемой. Говорят, что эти люди больны. Тогда лечите, а не выпускайте психопатов на волю, тем более когда они еще физически дееспособны и подготовлены для самых изощренных и тяжких преступлений. Я не против либерализации, но она не должна быть односторонней. Получается, что мы гуманны к злодеям, но не к жертвам, которые даже на очных ставках падают в обморок от одного вида преступников.– Думаю, что все эти полуанекдоты о том, что последний жулик будет пойман в таком-то году, ушли в историю. Преступность – явление социальное, и, заметьте, нынешнее улучшение ситуации в Москве во многом связано с социальным аспектом. Стабилизировалась обстановка, растут экономические показатели. Но я не буду вдаваться в эти вопросы, не моя область. А вот искоренять преступность до последнего бандита я и мои товарищи можем обещать.– Привыкнуть к крови и горю нельзя. Выезжая на происшествие, внутренне настраиваешься, говоришь себе: нужно работать. Приходится общаться с родственниками, бередить их свежие раны...Но самое страшное, когда жертвами становятся дети. Передать это невозможно. И все же я никогда не жалел, что пришел в уголовный розыск. И большинство моих коллег, слыша критику в свой адрес, не всегда справедливые упреки, обвинения, выполняют свой долг, как бы они себя ни чувствовали, что бы ни творилось у них в душе. Потому что каждый, кто выбрал это дело, понимает, что люди нашей профессии борются со злом и защищают справедливость.