“Бешеные деньги” под звуки “Интернационала”

Юбилей этот, случившийся в марте 1923 года, был немного странным. Совнарком оказался “в курсе”: принял постановление о сооружении в Москве памятника драматургу и отпустил необходимые деньги.Но и в некоторых советских “инстанциях”, и в среде р-р-революционных литераторов к Островскому относились, мягко говоря, настороженно. Во всяком случае, если судить по публикациям в тогдашних газетах, к 1924 году автор “Доходного места” стал считаться чуть ли не врагом, а спектакль “Бешеные деньги”, шедший на сцене Малого театра, был объявлен “идеологически чуждым и вредным” и – снят с репертуара! И тут покойному классику помог нарком просвещения А. В. Луначарский, который в силу большей, чем у многих его соратников по партии, образованности лучше представлял себе, что такое Островский.Дела с конкурсом на сооружение памятника после заступничества Анатолия Васильевича пошли веселее. Хотя только конкурсов пришлось провести четыре. И все четыре выиграл скульптор Николай Андреев, уже тогда считавшийся “классиком”. Его монументы Герцену, Огареву, а главное – гениальный памятник Н.В. Гоголю давно стали неотъемлемой частью Москвы.Торжественное открытие памятника состоялось 27 мая 1929 года, когда о недавней посмертной травле драматурга уже постарались забыть. Открытие совпало с днем, когда московские театры не работали, а потому артисты смогли прислать внушительные делегации. Вместе с ними в торжестве участвовали научные учреждения и “рабоче-крестьянская общественность столицы”.Все – со своими стягами и знаменами. Присутствие власти было представительным. На сооруженную по такому случаю трибуну поднялись М. И. Калинин, Г. И. Петровский, А. С. Енукидзе, А. В. Луначарский.А церемонию открыл начальник “Главискусства” (так в те годы именовалось “Минкультуры”) А. И. Свидерский. А директор театра В. К. Владимиров, точно усвоивший на двенадцатом году революции, “как” нужно говорить, провозгласил: “Если бы Островский был жив, он порадовался бы осуществлению своих пламенных идеалов!..” После этого с памятника сбросили покрывало, и оркестр бодро заиграл “Интернационал”.Вот так из недавнего “врага народа” быстренько соорудили “пламенного революционера”! А потом пошли делегации. Каждая по обычаю тех лет “склоняла знамена” и возлагала цветы. Первым в этой очереди был, естественно, Малый театр, за ним сразу два Художественных театра – “просто” МХАТ и МХАТ-2, Общество драматических писателей и композиторов, Госакадемия художественных наук, а потом – актеры и даже правнучка драматурга… Самого скульптора ни на открытии, ни на состоявшемся днем раньше торжественном заседании в Большом зале Консерватории не было – он приболел. Николаю Андрееву послали приветственную телеграмму… Всю громадную работу скульптор выполнил безвозмездно. А памятник получился очень даже неплохой.Большой, немного грузный человек сидит, задумавшись, в кресле. О чем он думает, ни тогдашние руководители страны, ни мы с вами знать не можем – у памятников своя жизнь.Вот почти 75 лет сидит в своем покойном кресле, прочно стоящем на московской земле, “бронзовый домовладелец”. А мимо него по Театральной площади течет нескончаемый людской поток, кто-то останавливается, кладет цветы, а театралы по вечерам назначают свидания… На всю эту суету Островский взирает философски: “Я счастлив, моя пьеса сыграна…”