В 1912 году Управа затеяла перепись обитателей Хитрова рынка

В 1912 году Управа затеяла перепись обитателей Хитрова рынка.В этой работе приняли участие студенты Московского университета, а также репортер одной из московских газет. Он напросился к переписчикам «за компанию», объяснив это профессиональным интересом – босяки были модной темой в газетном мире: начитавшись Горького, публика требовала «язв людских». В одной из ночлежек знаменитой «Кулаковки» на Хитровке, сплошь заставленной нарами, переписчики вдруг услышали, как изпод нар кто-то на чистом французском языке прокричал: «Зачем не дают спать?..» Ночлежники-хитрованцы оживились: «О, заржала Зеленая лошадь! Это Люська! Эй, Люська, вылезай – не такой день, чтобы спать!..» Несколько человек вытащили на середину комнаты женщину, вернее то, что когда-то так называлось. Распухшая, с почти голым черепом и язвами на лице, едва прикрытая тряпьем, она отчаянно сопротивляясь, кричала, путая языки: «Pourguoi? Pordleu! Шорт фас попирай…» Когда она все же назвала себя, кто-то из переписчиков ахнул: еще сравнительно недавно это имя печаталось на афишах роскошных кафе-шантанов: «Парижская этуаль Люси Франшетт исполняет свои лучшие номера». Стройная, изящная, веселая, с прекрасным голосом, она имела оглушительный успех у публики. Ей рукоплескали Москва и Петербург. После выступления певичку на рысаках или в авто везли ужинать в роскошные рестораны, а поклонники, соревнуясь в щедрости, добивались ее благосклонности...А потом случилось вот что: Люси неожиданно не на шутку влюбилась в одного из своих поклонников и сбежала с ним, бросив сцену до истечения срока контракта. Все ее имущество пошло в качестве оплаты неустойки, ангажемент аннулировали… И тут произошло то, что должно было произойти: любовник бросил Люси ради другой этуали!.. Она пыталась вернуться на сцену, но ее уход был слишком скандальным, а теперь связываться с ветреной певичкой никто из антрепренеров не хотел.И мадмуазель Люси вылетела на московский бульвар, вынужденная озаботиться проблемой хлеба насущного. На первых порах с этим было несложно: богатых мужчин, желающих «помочь бедняжке», было немало. Только теперь ей выбирать не приходилось: нужно было ложиться в постель с тем, кто платил. Люси быстро «съехала» на панель, и ей не повезло: один из клиентов «наградил» ее дурной болезнью, а когда ее «замели» во время облавы, врач констатировал запущенный сифилис.Мадмуазель отправили на принудительное лечение, а по выходе из больницы она оказалась на самом «дне», торгуя собой на постоялых дворах, где ее звали Люськой и заставляли за стакан водки петь русские матерные куплеты. Пьяным слушателям нравился ее забавный выговор, и Люська по-парижски мило грассируя, несла жуткую похабщину, сопровождая пение непристойными «французскими танцами».Спилась она быстро, плохо залеченный сифилис прогрессировал, былая этуаль так истаскалась, что ее стали гнать и с постоялых дворов. Хитров рынок стал ее последним прибежищем: жила Люська тем, что просила милостыню, а когда удавалось «настрелять» деньжонок, напивалась и пела пофранцузски, мешая всем спать, за что часто бывала жестоко бита.Трезвая, она забивалась в угол под нарами, лежала молча, стараясь быть незаметной.Переписчики обнаружили в той же ночлежке еще одного человека из мира искусства: в «Кулаковке» обосновался бывший артист Московского художественного театра, высокий, мускулистый красавец, обладавший прекрасным басом бархатных октав. Когда-то он пел в хоре одного из загородных ресторанов, где его приметил Станиславский. В театре как раз готовился спектакль, для которого требовался обладатель такого голоса, и хористу предложили «попробовать себя на сцене». Дебют прошел удачно, последовали новые роли, театральная жизнь явно удавалась… Но тут актер вдруг исчез, а кто-то из товарищей по театру приметил его среди босяков-хитрованцев. Театральная дирекция снарядила спасательную экспедицию на Хитров рынок; заблудшего вернули в театр, отмыли, приодели, снова выпустили на сцену… Какое-то время он держался, а потом все повторилось. Второй раз искать его не пошли.Этот бас не был постоянным обитателем Хитровки: временами он возвращался к нормальной жизни: в районе Грузинских улиц у него жила жена; он являлся к ней, нанимался в какой-нибудь хор и несколько месяцев «держался».Но потом снова ударялся в запой и оказывался на Хитровке. Местные босяки его любили за голос.Когда он пел, все замирало, и даже Люська «Зеленая лошадь», выбравшись из-под нар, выходила к печке и, слушая его, плакала, размазывая по опухшему лицу слезы…