Штирлиц футбольного закулисья

[i]Номинально он проходит по штатной ведомости волгоградского «Ротора» как начальник команды.И считается там, между прочим, правой рукой президента клуба Владимира Горюнова. Когда тот в отъезде, главным на хозяйстве остается Шох. Это — по должности.А по призванию он — тренер-селекционер, сиречь футбольный шпион. Такие люди есть в каждой команде. Их задача — пополнять состав умелыми и грамотными кадрами.[/i]Без шума и пыли колесят они по городам и весям, шерстят наметанным глазом провинциальные кущи, цепляя на крючок приглянувшуюся добычу.Шох в этом деле — мастер искуснейший. Ас. Штирлиц футбольного закулисья. А что, между прочим, Шох в этот образ и по паспорту вписывается. По национальности-то он немец. И хлебнул за такой неугодный властям пятый пункт он сполна. Но сначала о делах футбольных, где наряду с удачами случались у Шоха и досадные проколы. Клиенты попадались, как водится, разные.Одни, как Нидергаус, например, которого Шох вытащил из казахской глубинки, приживались на волгоградской земле основательно и надолго. И бились на поле, не щадя живота, ради собственной чести и славы клуба. Но были и другие персонажи. Олег Терехин, например. Услышав это имя, Шох вздохнул: «Да-а, промашка с ним вышла. Мы как родного его приняли. Машину сразу дали. А он через неделю хвостом вильнул и выплыл уже в Москве.В «Динамо». Хотя я-то лично считаю, что Олег сам себя обделил, уйдя от нас. Никаких особых подвигов он в Москве пока не совершил. Кочует только из команды в команду. Был в «Динамо», теперь в «Локомотиве». Впрочем, Бог ему судья. Когда-нибудь он поймет, какую ошибку тогда совершили.Ну а главной звездой в своем селекционном иконостасе Шох считает Игоря Ледяхова.— Знакомство смешным получилось, — вспоминает Шох. — Игорь служил тогда срочную в ростовском СКА. Подъехал я к нему в гости накануне игры, кажется, с «Кубанью». Зашел в раздевалку, а там гогот стоит, как в цирке, когда клоуны выступают. Ледяхов, как обычно, свои байки травил. И вдруг улыбки как не бывало. Я-то сначала не понял, в чем дело, потом только, когда познакомились, подружились, он вспомнил ту нашу первую встречу: «Я как тебя увидел, подумал: ну все, кранты, местный амбал пришел. Бить будет…» — По-разному. Бывает, болельщики на след наведут. Но обычно — от судей или тренеров.— Да, судья знакомый шепнул по случаю, я тут же ноги в руки и — в Ростов… В былые годы, случалось, честными способами игрока не вытащить. До воровства доходило.—Сегодня все игроки сидят на контрактах. И партизанщина уже не пройдет. Сегодня селекционер должен в первую голову быть дипломатом. Одна беда: липовых селекционеров развелось теперь, ну как клопов, честное слово. Правдами-неправдами игрока где-то выхватят, чтобы бабки на нем колотить, а сами понимают в комплектации, как заяц в геометрии.— Дилетантские рассуждения. В идеале ребят бы надо высматривать еще с вот такусенького возраста. Банк данных на них собирать.[b]— Но есть еще первая лига — кладезь талантов? [/b]— Только не смешите. Это когда-то она была кладезем. А сейчас и глазу зацепиться не за кого толком. Скользит — да почти все мимо. Вот раньше был ассортимент — вспомнить приятно. Бывало, заглянешь даже не в первую — во вторую лигу. Зачерпнешь от души, домой привезешь, в дубль бросишь и смотришь: выживут — нет? Но выбор был сумасшедший.— Теперь — тоска. Обмелела талантами заводь. Черпанешь разок — пусто. Второй. Третий. Четвертый. Пятый. Наконец — о-па — один какой-то трепыхается. Жидковат, конечно, ну да ладно — на нынешнем безрыбье авось и такой сгодится. Что-то в нем все-таки есть. Развить только надо. Довести до ума. Боюсь, правда, что скоро и таких вот полуфабрикатов уже не останется — хоть обчерпайся. В последние годы мы ведь на чем выезжали — на дивидендах советского еще футбола. Выгребали, так сказать, остатки. И, похоже, выгребли до дна.— Я? Никогда. Это вообще не моя компетенция. Материальные условия каждого контракта определяет президент. Только он.— И таким образом подставить президента? Клуб подвести? Нет уж, увольте. Потом учтите: футбольный мир очень тесен, и лапшу по ушам, извините, развешивать — себе дороже. Разок лишь обманешь — так потом от тебя все будут шарахаться, как от чумы.— Когда как. Иной соглашается сразу. Кого-то приходится «пасти», уговаривать. Но у меня есть железное правило: способного парнишку смотрю для начала в шести матчах. Трижды — дома, трижды — на выезде. И только убедившись, что кандидат и впрямь достойный, закидываю наживку.— Ишь, какой вы шустрый, однако. Это раньше нахрапом брали. А нынче сунься только в лоб, тебе контрактом по лбу — шмяк. А мы футбольный кодекс чтим. И конкретные переговоры, когда приходит нужда, начинаем непосредственно с руководством его клуба. Попутно досье на него собираем: что-то берем из газет, что-то подскажут его прежние тренеры.— Дальше беседуем уже с самим игроком.— Не пойму, вы меня гоните, что ли? — Немец, верно. И многие мои родственники уже там, в фатерланде. Бабушка в Мюнхене. Дядя с тетей под Франкфуртом осели.— Отец и два брата. Старший, Антон, работает в саратовском «Соколе». Другой живет в Казахстане. Отец — в Днепропетровске. Пенсионер. «Ну куда, — говорит, — я поеду, в какую еще Германию, если мой прадед, дед, отец — все они тут, в этой земле лежат. И пусть для кого-то я — «фриц», но родина моя — здесь. А там я всегда буду «рус Иваном». Чужаком то есть.— Да нет, какое там. Он ведь тогда маленький был совсем — в 45-м ему и двенадцати еще не исполнилось.— Смеетесь? Чтобы ему, немцу, дали оружие? — Очень редко. Единицы воевали. Остальных же почти поголовно вывезли в Сибирь. Семью отца, правда, не успели. Жили они под самой Одессой. Осенью 41-го туда пришли фашисты и оставались там почти три года. А весной 44-го, когда на подступах к городу уже грохотала советская артиллерия, одесский гауляйтер приказал всем местным немцам собрать свои пожитки и вместе с вермахтом — цурюк на Запад.Многие тогда ушли. А тех, кто уходить не захотел, расстреляли эсэсовцы. Никого не щадили — старый, малый, косили всех подряд. Но кто-то сумел все-таки спрятаться. Думали — спаслись.А вышло наоборот. В освобожденный город нагрянули части НКВД. И началась тотальная проверка населения. Немцев отфильтровали. Кто был взрослый, согнали на площадь и расстреляли. А ребятишек распихали потом в детдома по всей стране. И каждому из них дали новую фамилию. Русскую.— Так он раньше ушел. Вместе с родителями пешком дотопал до Дрездена… Война закончилась. Вся Германия — в руинах. Жить негде. Жрать — нечего. А тут Сталин объявил, что советские немцы, кто в Рейхе силком оказался, могут теперь возвращаться домой. Ничего, мол, с ними там не сделают. Будут жить так же, как до войны. Многие, в том числе родители отца, Сталину поверили.Скудный скарб свой собрали, на поезд и — обратно в Союз, чуть ли не с песнями… Где-то под Брестом дорогу их эшелону преградили части НКВД. Сюда же подогнали порожний товарняк, в который, как скотину, затолкали репатриантов по сотне человек в вагон. И захлопнули двери. Звякнули засовы. И поезд тронулся дальше. Едут неделю. Еда давно закончилась. Воды — ни капли.Духотища в вагоне адская. И люди стали потихоньку умирать… Недели через три засовы снова звякнули. Двери раздались — снаружи в вагон заглянул поросяче-розовый овал в синей фуражечке, усмехаясь: «Вылазь, новоселы, приехали».— В марийскую тайгу — вот куда. Жизнь там и жизнью-то назвать нельзя. И только в пятидесятых им разрешили оттуда уехать, определив на спецпоселение в Казахстан.— Желающих напомнить мне при случае, что я немец, человек как бы второго сорта, в прежние годы хватало. Еще в школе обзывали «фашистом». Я за это — в морду. Позже другие проблемы пошли. Однажды с командой собрался в Финляндию — так комсомол сказал «низя».