Летают в космосе двадцать соток. Ширвиндта

[i]Кто бы мог подумать, что, насмотревшись на столькие дни рождения, феерические и талантливейшие, свой собственный, в этом году шестьдесят пятый, Александр Анатольевич Ширвиндт 19 июля встретит с родными, в кругу односельчан, «слиняв» подальше от Москвы. И преподнесут ему, как обычно, очередную курительную трубку. Одной лишней вещью в доме станет больше, ведь актер и не думает трубки коллекционировать. Просто ему их дарят и дарят… — На мое счастье я родился в «мертвый сезон»: никого нет летом в Москве. Если появляются два-три друга, случайно, проездом из Ниццы в Вышний Волочек, то забегают поцеловать, выпить.Вообще я очень не люблю дни рождения. Я на стольких бывал юбилеях и знаю, что происходит за кулисами: «Когда же это закончится?!», «Скорей меня выпустите!», «Сил нет смотреть на его лицо!»… А потом с умильными улыбками выходят и приветствуют: «Любимый, единственный».Гениальные дни рождения всегда устраивал Андрюша Миронов. У него же 8 марта. Самый потрясающий был, когда он пригласил к себе домой, на Селезневку. Все пришли красивые в… пустую квартиру, к пустому столу.Мы не поверили: «Хохма… шутка… щас!». Сидим, треплемся. Андрюша: «Ой, спасибо, что пришли. Я же не праздновать вас пригласил — просто так, встретиться…». «Ладно-ладно», — подыгрываем. Ждем еще минут 15 и начинаем расползаться по квартире (не такая уж она грандиозная) смотреть, где что спрятано. Открыли холодильник: ну нарочная пустота, какойто кусок сыра завядает. Заглянули на балкон — ничего. Понимаем, что действительно ничего нет и не будет, начинаем возмущаться: «Что это за хохмы, не смешно совсем…» Короче, мурыжил он нас долго. А когда мы вышли из дома, у подъезда стоял шикарный автобус «Икарус», и всех, человек 30, погрузили, и мы поехали в «Русскую избу», где нас ждал накрытый стол и оркестр.Он умел себе придумывать дни рождения. Однажды в каком-то подвале Андрюша откопал бар, полулегальный, и арендовал его. Устроил самообслуживание, некоторых нанял заранее, и меня в частности. В жутком смокинге и котелке я собирал деньги за вход. Барменшей, по-моему, была Люда Максакова. Весело! А я в этом отношении вялый...С детства я жил на даче семьи Журавлевых, и там Дмитрий Николаевич Журавлев ставил с нами спектакли. С Наташей Журавлевой, нынче замечательной актрисой «Табакерки», мы играли первые наши роли — на моем дне рождения. Мне было лет 14. Рихтер нам аккомпанировал на рояле. За оградой печатал на машинке свою очередную эпопею-полуправду Эренбург, а мы ему мешали. Наверху находилась дача знаменитого Попова, секретаря Ленина. Такое было окружение.Потом приехал Игорь Ойстрах. Меня же учили на скрипочке, пять с половиной лет терпели в школе, где папа преподавал. Но когда я сдавал сольфеджио, перед папой извинились и меня выгнали. В семье была страшная трагедия. Я утешал родителей: «Вот Игорь Ойстрах также бегал от скрипки, его ловили, он запирался в сортире, он тоже сопротивлялся». А когда он стал великим, меня укорили: «И ты бы мог стать человеком».[/i]— Все зависит от личности деспота. Деспот Эфрос — пускай, а если этот деспот Ванькин? Такого надо или послать подальше, или переубедить. Сейчас я не буду работать в подобной ситуации, но раньше-то!.. Я, рядовой артист, по распределению ролей попадал к какому-то иксу с особой точкой зрения. Почему много теперь актерской режиссуры? Потому что рынок Эфросов минимален, на пальцах их можно пересчитать, а рынок упертых, нахальных, якобы индивидуальностей — огромен, и думаешь, лучше уж я сам поставлю, чем буду терпеть их самовыражение. В нашем возрасте уже трудно и опасно себя перелопатить, вот и начинаешь потихонечку сползать на проверенное.— Конечно, страшно. Противно. Но зато спокойно. Говорят: он опять повторяется, как это мило, симпатично. А хочется, чтоб тебя перевернули! Кто? Икс? То будет такая твоя изнанка, что лучше уж и дальше спать себе в углу. Или самому браться за режиссуру.— Споры не от хорошей жизни. Кидаются в идиотские крайности. И опять же все зависит от того, кто этим занимается. Существует мастерская Фоменко, мастерская Васильева. Что бы ни говорили, но антреприза с хорошими артистами — отдушина, где можно сыграть то, что тебе не дают в родном коллективе. А есть три стула, пьеска на лето — и поехали по городам и весям. Эти рвачи-антерпренеры в Израиле, Канаде и Америке поначалу страшно обрадовались — дешево! Но и они нахлебались. Человек за свои деньги ведь хочет попасть в настоящий театр, с декорациями… Заклеймили критики театр Трушкина. Что пишут! А мы играем «Чествование» шесть лет. Ну лом! Не для критиков же театр. Вообще надо помнить, для кого играешь. Заниматься театром для себя, для подвала или для элиты — это не способ существования. Мы же сфера обслуживания. А дальше все-таки думай, до какой степени.— Когда все прятали под прилавком. Сейчас же всего навалом. Зачем лицо, когда все решают деньги.— Об этой истории можно целое эссе написать. Миша тогда снялся в «Убийстве на улице Данте» у Ромма, стал популярен глобально. Поэтому тут же его позвали и в эту несчастную комедию «Она вас любит». И одновременно Охлопков пригласил его на Гамлета. А группа с «Ленфильма» уже приехала в Киев, поставила выгородки, приготовила массовку, арендовала какое-то кафе, и вдруг Козаков отказывается. Они чуть не умерли. Миша Козаков пообещал: «Я вам привезу совершенно такого же, как я, только красивее». Мы с ним одногодки, параллельно учились: я — в Щукинском училище, он — в Школе-студии МХАТа. Приволок меня, разрекламированного, туда. Я с выпученными глазами, глотая слюну, ждал, как моя судьба решится, а они, увидев меня, лишь руками развели: «Отправляйте его к чертовой матери». Но если б от меня отказались, у них бы картина остановилась. Так от полной безвыходности меня и стали снимать.Я тогда очень мечтал о машине, но денег у родителей, естественно, не было. И первого гонорара от дебюта в кино хватило на половину стоимости машины, которую я купил у знаменитого Станицына. «Победу», уже старую. Станицын был с немецкой кровью, педант — тогда же все продавалось по спекулятивным ценам, но у него спекуляция оказалась щадящей. Первая картина — первая машина… — Я думаю, что у настоящих актеров животное происхождение, детско-собачье. Не обязательно быть идиотом, но момент наива всегда должен присутствовать. Задачи ставятся: разденься! прыгни! шлепнись! крикни! заплачь! И при этом быть «интереснее в жизни»? Черт его знает — мало актеров таких. Они интересны для обывателя. Человека пустили на «Кинотавр», и он рядом посидел с этим, которого по телевизору видел.А что «этот» говорил — неважно: он только из-за того, что близко сидит, уже кажется интересным. Очень опасны бесконечные интервью, ток-шоу. Одно дело, когда человек умеет ля-ля разводить, и совсем другое, когда замечательный актер или актриса мычат банальности и тужатся показаться мыслителями, тонкими, остроумными, искрометными… — А есть, которые приходят в полную апатию. Вот я из последних, нахожусь в совершенно катастрофической амебности. Домашние перестали реагировать на меня по этому поводу.— Однажды рассмешило, когда мне присвоили малую планету. Знать, что где-то там летает кусок чего-то в двадцать соток и называется «Ширвиндт», — интересно. А все эти бляхи… — Рыбалки нет. Видишь, какая погода? Вся рыба лежит на дне. Тебе есть хочется в такую жару? — Рыбе тоже. Поэтому она выплывает, видит жуткого худого червяка, который еле дышит, потом смотрит выше, видит совершенно синего, засыпающего рыбака — и на дно.— Плед? Что ты! Сидел в любимом маленьком креслице, которое у меня украли вместе с машиной. Никаких пледов. Иногда, когда идет дождик, я накрываюсь брезентом. Но чтоб в шезлонге?.. И 40 килограммов?! Кто это сказал? Правда, было однажды под Астраханью немереное количество рыбы, поэтому можно было сказать сорок, сто сорок — неважно.Давно было.— В основном, да.— Никаких тяпочек. Максимум — ворота совсем упавшие подправить.Я очень много умею делать, но все это времянки, как называют их мои родные.— Да, любовь к внукам точно не воспитательная, а наседковая, курячья: заботы, волнение, кудахтанье.— Я понимаю, чего они хотят, только не знаю уже, что делают. Совершенно. Смотрю на компьютер. Что там происходит? Только киваю им умно.— Не-а. А я совершенно не старый. Если б не болячки и не сонливость, про возраст и не вспоминал бы: я же целыми днями со студентами.— Необходимо-необходимо. Когда-то давно мы прилетели с Театром сатиры, с Мироновым, Державиным, в Тбилиси — тот Тбилиси. Жара! На аэродроме нас встречают друзья-актеры: сейчас переоденемся и вперед, в горы! И когда мы «разбежались», придумали почти всю программу, мама одного грузинского актера (она сидела в инвалидном кресле) нам говорит: «Дети! Прежде чем все это совершить, посмотрите в свои паспорта». Сейчас уж на полпути к своему паспорту можно остановиться.— Важно относиться серьезно, знаешь, к чему?.. К смыслу. А к самой жизни — нет. Зачем? Это ж ничего не изменит.[i]Заядлый рыбак. В недалеком прошлом азартный игрок на бегах и в спортлото. Знаменитый трубкокурильщик. И сигарой бы затянулся, да дома не позволяет жена. А к ней наш герой только с почтением — супруга ведь потомственная дворянка. Замечен друзьями как в моменты задумчивости или «вялого оптимизма», так и в сменяющие друг друга периоды жертвенной любви к близким, особенно к внукам, отчего самой приятной ролью для себя считает роль дедушки. Всегда хотел сыграть Остапа Бендера и домечтался до того, что к юбилею Театра сатиры, в котором трудится не покладая рук, сочинил себе монолог сына турецкоподданного и приветствовал труппу от его имени. До сих пор за ним тянется шлейф хохм из актерских капустников. Безусловно, герой любит, чтобы на его буффонные остроты если не смеялись, то хотя бы расплывались в довольной улыбке. Людям же «своего» круга читает, например, Сашу Черного, которого знает наизусть почти всего. А сколько у него званий и наград! О них все прослышаны, а он к таковым относится с прохладцей, потому что сам понимает, какая невероятная личность — [b]Александр Ширвиндт. [/b][/i]