Экстаз Протасовой

— Раньше журналистов я не любила, — такими словами приветствовала Светлана нацеленную на нее фотокамеру. — А три года назад поняла, что из их визитов можно извлечь пользу. Написали обо мне в одной из российских газет, начальство прочитало. На следующий же день дали керосин для полетов. Позволили чуть ли не каждый день тренироваться. И не на тренажерах, а реально, в воздухе. Так что теперь я с вашей братией дружу.— Конечно, ради полетов. Садишься в кабину истребителя, выруливаешь на взлетную полосу, отрываешься от земли, и все остальное перестает существовать — полный экстаз. Из-за таких минут и даже секунд не придаешь значения быту. Для меня главное в жизни — летать на военных истребителях. Конечно, хотелось бы на «СУ-27», судьба распорядилась иначе и позволила водить «МИГи», за то ей тоже спасибо.— Мой папа — военный переводчик. Его часто переводили с одного места службы на другое. В детстве на пассажирских самолетах я из разных городов часто летала к бабушке в Москву. Любила заходить в кабину к экипажу, всегда пускали, смотреть на небо вокруг самолета, фантазировать, как будто сама управляю этой железной птицей. А уже в шестом классе поставила себе цель: стать военным летчиком. Когда прочитала «Двух капитанов» Вениамина Каверина, эта цель окончательно укрепилась. В десятом классе послала заявления во все российские авиационные училища, но отовсюду пришел отказ.Поступила в Московский авиационный институт на факультет самолетостроения. Окончила его и сразу же пошла в Запорожское летное училище ДОСААФ — единственное место, где девушки могли научиться летать на самолетах, пусть даже спортивных. В МАИ у нас преподавал Михаил Симонов — генеральный конструктор ОКБ «Сухой». Он знал о моей страсти к авиации и хотел создать в Жуковском группу женщин-пилотов с романтическим названием «Ласточки». Это удалось, и мы два года летали на «ЯК-52». В 1993 году даже выступали на авиасалоне в Жуковском. Но потом «Ласточки» распались. Причина тривиальна: мы были женщинами. Мужчины летчики заявили командованию: «Или мы, или дамская команда». Те, естественно, выбрали сильный пол.Перевели меня в Кубинку. Но там к боевыми самолетами даже не подпустили. Говорили: «Держим тебя ради журналистов. Рассказывай им, что ты летчик-истребитель. И не высовывайся». Я существо непокорное. Смириться не смогла. Два года боролась: писала письма, ездила на прием к Петру Степановичу Дейникину — он в те годы был главкомом ВВС. Наконец его «добила». Он перевел меня сюда, в Борисоглебский авиационно-учебный полк. За месяц научилась летать на «МИГах».— Это было 4 апреля 1996 года. Впечатление потрясающее. Радость, гордость: я это сделала! Не боялась ни минуточки. По большому счету это почти как водить машину, только кнопочек и рычажков побольше. Сажусь в самолет, и все ощущения остаются на земле. Служу в Борисоглебске четвертый год.Три дня назад получила ордер на новую квартиру, с кухней, балконом и комнатой в целых 13 квадратных метров.[b]— Ты летчик-инструктор. Скольких курсантов довелось уже обучить? [/b]— Пока ни одного, я ведь уже говорила, летать практически не дают. Зато в прошлом году полтора месяца «натаскивала» на полеты французов. Богатые бизнесмены из Франции купили в России несколько спортивных самолетов, им нужен был инструктор. Меня наняли обучать их искусству пилотажа. Были предложения остаться во Франции, поступить там в летную школу. Но я не смогла переступить через себя, ведь мое — это летать на военных истребителях.— Это не секрет, это стыд. 1 600 рублей в месяц. Вот недавно выдали деньги за апрель. Когда дадут остальное, неизвестно. Пришлось встать на казенное довольствие, питаюсь в столовой полка. Каждый день макароны да тушенка, уже тошнит от однообразия. Раньше часто ходила на рынок, готовила каждый вечер разные вкусности, теперь на изыски денег нет. У нас в Борисоглебске все дорого, как в Москве. Единственная статья экономии — гараж. Я за него плачу семьдесят рублей в месяц, хотя можно было бы найти и еще дешевле, рублей за сорок.— Грибной суп с сыром. Отвариваю лесные грибы, добавляю картошку, морковку, лук. В последний момент растворяю в кастрюле плавленный сыр. Объедение. У нас все его называют немецким супом, не знаю, почему. Раз в неделю устраиваю для себя ужин-пир — жарю картошку, тушу говяжье сердце.— Костями, покупаю их на рынке. В этом году еще ничего, а вот в прошлом, когда Машка принесла шесть щенков, — вот беда-то была. В Борисоглебске их никто покупать не хотел. Несколько месяцев щенки росли в моей шестиметровой комнате. Молока матери им не хватало, ночами пищали от голода. Приходилось каждый день ездить за город, покупать коровье молоко. И кормить малышей из бутылочки. Когда же «подростки» перешли на мясо, совсем туго стало, на бензин еле хватало. Комнату мне привели в убийственный вид. Им постоянно хочется играть. Вытащат из шкафов всю мою одежду, раскидают по полу, изваляются в ней. Приходилось каждый день после работы приниматься за генеральную уборку.— Безумно, но я ведь ехала сюда сознательно, ради полетов. А летать-то как раз в последнее время приходится мало, и не только мне. То керосина нет, то запчастей. По вечерам делать вообще нечего. Знакомые и сослуживцы расходятся по семьям. Два года назад ходила в секцию самбо, в прошлом году — в конную секцию. А весной всех лошадей пустили на мясо, не хватало кормов. Вот думаю, чем бы с осени заняться.Сейчас прихожу с работы, час-полтора гуляю с собакой. Летом купаю ее в речке, сама, кстати, плавать не умею, зимой — заставляю бегать на стадионе. В выходные сажусь на свою «восьмерку», на заднее сиденье — Машку и еду к родителям в Москву. Шестьсот километров — семь часов пути. Мчусь со скоростью 130—140 километров в час. Это все, что может машина. А хочется лететь...— Да видно, не судьба или не время. Хотела бы сначала получить квалификацию летчика первого класса, но когда это удастся — вопрос. Пока у меня только третий класс, до второго осталось восемь полетов — около двух с половиной часов воздушных боев. Но командир эскадрильи этой возможности мне не дает! Вот бы прорваться к нынешнему Главкому Михаилу Корнукову, рассказать, как меня не замечают. Думаю, он бы навел порядок, и керосину бы дали...— Им постоянно приходится доказывать, что я тоже офицер. Большинство у нас в полку, к счастью, привыкли считать меня равным себе. Разве что матом стараются при мне не ругаться. Все упражнения в воздухе — бомбардировку, воздушный бой, зависание, перехват — я выполняю не хуже мужчин-летчиков. Почему бы не считать меня равной.— У меня крайне мало информации о том, что там в действительности происходило. В полку разборов тех полетов не было, ошибки или удачи натовских пилотов не обсуждались. Все, что я знаю о войне, почерпнула из телевизионных репортажей. По-моему, одно то, что за время войны они потеряли больше шестидесяти самолетов, такую цифру называли по телевизору, красноречиво говорит об их профессионализме.— У нас приказы не обсуждаются.