Прими и славу, и хулу

Композиция «Книга Иова» – библейские картины для голоса, хора и органа – сопровождается духовной музыкой Арво Пярта 80–90-х годов. В списке его сочинений такого опуса нет. Актриса и дирижер Алексей Пузаков использовали популярный в советские годы жанр музыкально-литературных радиопостановок, когда рассказ Чехова или повесть Тургенева читались знаменитыми артистами, сопровождаемые музыкой Чайковского или Рахманинова.Живущий в Германии эстонец Пярт некогда писал новаторские жесткие, даже гневные произведения («Некролог»). В 70-е пришел к диаметрально противоположной манере, названной им самим «бегством в добровольную бедность». Свой стиль он назвал tintinnabuli («колокольчики»). Эти сочинения чаще всего религиозны по сюжету, благозвучны, негромки, созданы из нежнейших мерцаний звука.История Иова – величайший шедевр Библии – разворачивается неспешно. Живость описаний, драматическое нарастание действия, смелость философской мысли и пылкость чувства – вот достоинства этого произведения, в котором сочетаются элементы философского трактата, поэмы и драмы.Итак, жил в земле Уц благополучный человек. Но вот собрались однажды ангелы, средь которых оказался и сатана, заявивший, что легко быть богобоязненным, коли ты богат и счастлив. Господь согласился подвергнуть благочестивого Иова несчастьям.Даже дом его обрушил, погребя под руинами сыновей и дочерей старика. Но тот лишь смиренно поклонился: «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» В награду за безграничное доверие Бог явился перед Иовом посреди бури и объяснил: де, напрасно Иов старается найти причины своих страданий, ибо дела Божьи выше человеческого понимания. Иов покаялся, а Бог за то вновь одарил его и детьми, и имуществом. «И умер Иов в старости, насыщенный днями» – в музыке мы слышим пяртовские «Блаженства»… Демидова читает выразительно, с достоинством, нигде не превышая ровную эпическую интонацию. С музыкантами полное взаимопонимание. Хор с органом умело создают объемы, таинственное звуковое пространство.Аудитория приняла библейские картины безоговорочно. Хотя червь сомнения у меня лично остался: а все-таки – нужна ли вся эта редактура? И интересно было бы узнать, одобрил ли проект сам Пярт?Эта опера Чайковского шла в 50-е в Большом театре, да свидетелей этого все меньше. Мир ее не жалует – это не «Пиковая дама», и славянофильское стремление к так называемой. национальной самобытности (хоть и слыл Чайковский западником) в действительности надевает на нее известные оковы.На слуху разве что ариозо Кумы из последнего действия «Где же ты, мой желанный?». Да и то все-таки это не «Прости, небесное создание», и не «Я вам пишу, чего же боле».Содержание кровавое. Нижний Новогород, XV век. Кума Настасья, красавица-сирота, держит на окраине постоялый двор. Влюблен в нее и старый князь, и княжич Юрий. Ревнивица-княгиня (двойная!) изводит Настасью ядом, князь убивает сына-соперника и сходит с ума – все, гроза, буря.Артистам удались те самые «острая боль, острый гротеск, острый разгул», о которых писал когда-то Асафьев в применении к таким сугубо русским сочинениям последней трети XIX века. Ласкали слух архаизмы «взор», «пригожница», «жемчугом тебя унижу» (всех бы так унижали), перекочевавшие в либретто из одноименной трагедии в стихах Ипполита Шпажинского. Изумляла гипнотическая послушность всего состава одному маэстро, который, войдя в раж, не отрывал глаз от партитуры.Из певцов больше всего аплодисментов по праву досталось маститому Виктору Черноморцеву (он сыграл своего Князя так, как только это возможно в концертном исполнении, где все в ряд стоят на сцене). Как и ожидалось, блистала Ольга Савова (Княгиня).Достойна похвал за смелость и волю быть достойной своих маститых партнеров солистка Академии молодых певцов Мариинки Елена Ласовская (Настасья). Чайковскому мечталось, что эта героиня будет столь же сотрясать сердца зрителей, как Травиата или Кармен («в глубине души этой гулящей бабы есть нравственная сила и красота»). Вполне возможно, все впереди.Когда-то опера эта на премьере в Мариинке (1887 г.) провалилась без надежды на возвращение из-за своей растянутости. Но энергичный Гергиев уже почти придал ей «необходимую сжатость и быстроту действия», которые сам композитор считал необходимыми свойствами оперы.Так что даже большая часть ВИПовской публики все же досидела до финальной бури с бацаньем тарелок, отправившись потом общаться с маэстро среди бокалов и тарелок более тихого свойства.