У каждого свой идефикс

«Idеe fixe» по-французски означает «навязчивая идея». Был когда-то такой медицинский термин, означавший явно вздорную мысль, укоренившуюся в сознании больного человека. Потом выражение приобрело переносный смысл – навязчивая идея, излюбленная мысль, «конек» (такой русский эквивалент для «идефикса» предложил Д. Н. Ушаков в первом томе своего словаря в 1935 году).Наряду с правильным вариантом в устной и письменной речи бытует сочетание «идея фикс», этакое смешение «французского с нижегородским» («idеe» ведь произносится именно как «идэ»).Есть рекламное агентство «Идея Фикс», есть музыкальная группа с таким названием. И все-таки это элемент малокультурной речи, почтенные словари никакую «идею фикс» знать не желают.А нормативное слово «идефикс» может украсить и обогатить интеллигентную речь. В нем есть и филологическая строгость, и легкий иронический оттенок. Высокую идею, лермонтовскую «одну, но пламенную страсть» идефиксом не назовешь. Так же, как не обзовешь этим словом профессиональный педантизм и служебную добросовестность. Если пожарный инспектор требует, чтобы повсюду имелись огнетушители, – это не идефикс, а необходимая забота о нашей с вами безопасности. Если начальник запрещает курить в рабочих комнатах – это не идефикс, а цивилизованная норма: отравлять некурящих коллег дымом могут только эгоистичные дикари, которых надлежит беспощадно урезонивать.Идефикс – это, к примеру, желание коллекционера раздобыть во что бы то ни стало редкую почтовую марку. Или погоня за автографами знаменитостей.Или стойкая бытовая привычка: иной человек ни за что не возьмет в рот луковицу из супа, хотя другой съест ее с удовольствием.И, конечно, множество странных и забавных идефиксов существует в отношении людей к языку, к письменности, к стилистике.Сергей Довлатов, как свидетельствуют его друзья, строил фразу так, чтобы в ней все слова начинались с разных букв. Ни за что не написал бы он, как Пушкин: «Последние пожитки гробовщика…» (и «последние», и «пожитки» начинаются на «п»). Имело ли такое довлатовское самоограничение какой-либо реальный эстетический смысл? Нет, это совершенно неощутимо при чтении.Авторский идефикс чистейшей воды. Причуда талантливого человека. Важно, однако, подчеркнуть, что другим пишущим Довлатов своего принципа никогда не навязывал.В 1958 году поэт Борис Тимофеев (автор сатирических стихов и лирической песни «Под окном черемуха колышется…») выпустил книгу «Правильно ли мы говорим?» Там были здравые мысли: автор напоминал, например, что глагол «довлеть» означает «быть достаточным, удовлетворять».Приводил красивую строку из раннего Асеева: «Стиху довлеет царское убранство» и осуждал неправильное употребление типа «над нами довлеет». Довлеть – это не «давить», не «тяготеть». Лучше совсем не пользоваться редким глаголом, чем так его профанировать.Менее удачным оказалось выступление Тимофеева против выражения «продукты питания». Он писал, что «продукт» – это результат переработки: бензин – продукт переработки нефти и т. п.Так что же является «продуктом питания», конечным результатом пищеварения? – саркастически вопрошал сатирик и сам же отвечал: «Кажется, ясно». Вроде бы даже логично, но русский язык не прислушался, и сочетание «продукты питания» (в значении «продукты для питания») по-прежнему существует. Только, конечно, в официально-деловой речи. В быту мы не скажем: «Я пошел купить продуктов питания».Другой идефикс был связан со словом «плащ». Плащ – это накидка без рукавов, утверждал автор, а то, что мы с вами носим, должно называться «дождевик» или «пыльник». И опять был формально прав: посмотрите, в каких плащах скачут на экране мушкетеры - никаких рукавов. Но люди упорно называли «плащами» свои легкие пальто, и толковые словари признали это новое значение. Так часто бывает: иные рыцари плаща и шпаги страстно борются с новыми словами или значениями, а те все равно легализуются в языке.Есть свои идефиксы и у автора этих строк. Не нравится мне, скажем, что в слове «ракурс» ударение передвинули на первый слог, и я говорю так, как рекомендовал словарь Р. И. Аванесова и С. И. Ожегова в 1960 году: «ракУрс». Или вот слово «фОльга»: в том же словаре произношение «фольгА» отвергалось как неправильное. Потом как-то потихоньку его допустили в качестве равноправного варианта. А теперь вульгарная «фольгА» объявлена единственной нормой. Душа моя этого принять не может, поскольку в памяти прочно сидит четверостишие пушкинского друга Антона Дельвига:[i]Певец Онегина одинВас прославлять достоин, Ольга,Его стихи блестят, как злато, как рубин,Мои ж – как мишура и фольга.[/i]Какая рифма: «Ольга – фольга»! И так хочется сохранить норму пушкинской эпохи! Но вот как-то в магазине попросил я у молодой продавщицы продать мне рулон «фОльги». И она просто не поняла, о чем речь, удивленно переспросила: «Что-что?» Пришлось поступиться принципами: «Ладно, давайте фольгУ!» Что ж, не буду навязывать другим своих вкусов.Готов к тому, что весь остальной народ будет говорить иначе. И пусть даже Ольга будет произносить «фольгА» и «рАкурс».