Сегодня Сергею Юрскому исполняется 75 лет

Сергей Юрский создал множество ярких, колоритных образов в кино, чего стоит Остап Бендер в «Золотом теленке» или дядя Митя в «Любовь и голуби». Но главным делом своей жизни актер считает театр. За десятилетия работы на лучших сценах Москвы и Питера актер переиграл множество самых разных героев, и положительных и отрицательных. И всегда его имя в театральной афише было и остается лучшей гарантией качества спектакля.– Сергей Юрьевич, на днях по телевидению опять показали фильм «Золотой теленок». Кто, на ваш взгляд, из персонажей романа ближе всего к герою нашего времени?[/b]– Подпольный миллионер Корейко. Хотя нет, сейчас время очень разнообразное, и нет единого героя, нет единого взгляда на вещи. И это хорошо.– Умер бы.– Но он же не жулик. Его все время путают с кем-то. Жулик там другой – Альхен. Бандит – это Корейко. А Остап-то при чем? У него же есть название – он комбинатор. А что такое комбинатор? Это артист своего дела. Он очень талантливый артист.– Да, но артистов своего дела мало. А Остап – артист! И настоящим артистам сегодня очень трудно. Артист должен быть с именем, тогда ему можно выжить. А так как Бендер имеет репутацию жулика, он бы просто умер сегодня. Все бы благоденствовали и воровали, а его бы посадили в тюрьму.– Ему же не нужны деньги. Ему разговоры нужны, и все.– Да нет. Бендер и там проигрывает, и тут проигрывает – всегда проигрывает.– Я бы на его месте свалил за границу. Потому что он не имел этого счастья – общения со зрителем, а я его имею.– Общение с театральной публикой для меня очень много значит. Я ее знаю хорошо и вижу часто, много, я вижу перед собой примерно от восьмидесяти до ста тысяч человек в год. Лично вижу. Не через экран, а лично. Это много. И вот глядя на этих людей, слыша этих людей, работая для них напрямую, я и говорю: народ выживет.– Сергей Юрьевич, я помню вас еще в спектаклях БДТ, в «Мольере», в «Беспокойной старости», где вы играли, кажется, с Поповой…[/b]– Да, с Поповой Эммочкой. Давно это было, давно.– Я написал об этом в своей повести «Фонтанка» – это мое прощание с Питером. Я написал о реке Фонтанке, которая является моей малой родиной.БДТ на Фонтанке, да и не только БДТ, все, вся моя жизнь в Питере – 45 лет – была связана с рекой Фонтанкой. Все там, от детства до последнего дня отъезда. Я простился с Питером. Я ничего не забыл, и он для меня – моя родина, и моя основа, и моя школа, и мой стиль.Это все оттуда. Но это прошлое. И приезжаю я туда для того, чтобы увидеть немногочисленных оставшихся друзей и посетить могилы. Если еще при этом нужно играть спектакли, я играю спектакли.– Для меня нет разницы. Те счастливые времена, когда мы говорили «театр – дом», когда это был громадный коллектив под властью одного человека, как, например, БДТ с Товстоноговым, прошли. Сейчас это просто невозможно. Сегодня театр – и стационарный, и антрепризный – это прежде всего артельный труд. Поэтому все определяет сочетание пьесы и актеров, а вовсе не форма работы. Меня интересуют только две проблемы – что мы играем и с кем?– Ради зрителя, конечно. И благодаря зрителю, потому что без зрителя театр невозможен. Наше дело сродни, я бы сказал, молебствию. Или это попытка издать чистый звук. И если это удается – прекрасно, если не удается, значит, ты идешь дальше и пытаешься этого достичь. Во имя этого и работаем. Театр никогда, в общем, не был хлебным местом. Никогда! Он иногда обеспечивал достойную жизнь, но никогда не делал богатым. Это просто невозможно.– У меня нет такого ощущения. Мы много ездим, я вижу и провинцию русскую, и диаспору в самом широком, всемирном смысле слова. Русский зритель сейчас «распылился», он существует на всем гигантском пространстве мира. Я объехал весь мир – Америку, Японию, Германию, Францию, Англию, Шотландию, Украину, Литву, Россию, Израиль – и везде нас прекрасно принимали. Причем мы же возим не развлекательные вещи. Значит, это серьезная проверка себя: можешь ли ты привлечь внимание зрителя столь сложным репертуаром? И может ли это зритель принять? Во-первых, прийти на это, а во-вторых, не уйти, остаться до конца.И вот эта проверка говорит о том, что театр жив, театр существует, зритель есть, он никуда не делся. Он немножко всеяден, потому что сегодня потребляет что угодно, но это лучше, чем если бы он ничего не потреблял. Утешает то, что зритель способен не только прийти в театр (а театр стал дорогим удовольствием), но и готов сотрудничать с актером. То есть мощно реагировать. А сила публики колоссальна.– У вас театральная семья: жена и дочь – актрисы. Вы вместе участвуете в одних театральных проектах. Легко играть на сцене со своими домочадцами?[/b]– Я очень ценю свою дочь как актрису. А уж про Тенякову я и не говорю, это актриса выдающаяся.– Да, это была интересная работа…– Меня соблазняли на это, я попробовал, но почувствовал, что это не мое дело. Видимо, надо было этим заниматься с самого начала, когда мой учитель – профессор Макарьев – меня звал работать вместе с ним, но я отказался из-за занятости в театре. Действительно, надо было выбирать: либо много играть и ставить, либо преподавать. Я выбрал первое. А сейчас я боюсь, что у меня не хватит сил. Когда у меня находятся остатки сил, я занимаюсь либо литературой, либо режиссурой. Если бы я стал заниматься педагогикой, я думаю, что был бы честным педагогом, и тогда я должен был бы бросить все остальное.– Для меня это одно целое. Это разные стороны одной профессии. Но я занимаюсь режиссурой только тогда, когда вижу, чувствую, как это нужно играть.– Я очень много читаю. По профессии, не по профессии. Это мое любимое занятие. Во-первых, мое ежедневное чтение, и очень серьезное, я бы сказал, огорошивающее каждый раз, – это Библия. Я выписываю много журналов, даже все не успеваю читать. Но современная проза, современная драматургия у меня на виду. Обращаюсь и к вещам, ранее написанным.Читал, например, Генри Миллера – одного из вершителей сексуальной революции, раскованного до беспредела.Я хочу понять, почему Генри Миллер при всей непристойности того, что он пишет, вызывает у меня чувство уважения и ощущение большого писателя.И почему вся гнусность сегодняшних журналов, которые столь же разнузданны, вызывает чувство омерзения. В чем разница? Оказывается, дело даже не в том, что позволяет себе человек, а в том, насколько силен его талант, насколько он способен создать форму, в которой можно преступать законы приличия.Оказывается, на это нужно иметь право. А если это делает каждый, то это просто бегание с голым задом по улице. За это в милицию нужно сажать, причем не разбираясь в причинах, сажать, и все.– Я полагаю, что так называемая сексуальная революция в конечном результате женщину унизила. Право на тайну – есть неотъемлемое право человеческого существования. И даже не только человеческого, но любой божьей твари. У кота есть своя тайна, у собаки есть своя тайна, при всей открытости перед своим хозяином. И должна быть своя тайна у артиста. И должна быть своя тайна у женщины.Когда сотни, тысячи журналов занимаются открытием тайн, то наносится непоправимый урон и артисту, и женщине. Я почему соединяю их вместе, потому что актерская профессия в какой-то мере женская. Я считаю, что именно тут нужна тайна, и нельзя все вскрывать, нельзя. Что-то должно быть доверено и Богу, только Богу.[i]ЮРСКИЙ Сергей Юрьевич.Актер, режиссер, писатель, поэт, сценарист.Народный артист Российской Федерации.Лауреат премии «Золотая маска» (1998), премии «Петрополь» (1999), премии президента за 2003 год.Более двадцати лет играл в БДТ.Продолжает играть и ставить спектакли в МХТ, Театре Моссовета, Театре «Школа современной пьесы».Лучшие работы в кино — Чужак («Человек ниоткуда»), Остап Бендер («Золотой теленок»), Дядя Митя («Любовь и голуби»), Груздев («Место встречи изменить нельзя»), ВикНикСор («Республика ШКИД»), Роше («Ищите женщину»).Дважды осуществил восьмисерийную постановку «Евгения Онегина» на телевидении (1965 и 1999).[/i]