Если бы Гоголь захотел выпить…

[i]По прогнозам аналитиков, опубликованным в газетах, самым читаемым автором наступающего столетия будет Валентин Лавров. Трудно знать, что будет завтра, но в это предсказание верится. Это подтверждают и списки бестселлеров за последнее десятилетие.На самых верхних строках неизменно найдем книги Валентина Лаврова. Исторические романы «Холодная осень» и «Катастрофа», исторические детективы «Граф Соколов — гений сыска», «Железная хватка», «Триумф графа Соколова», «Русская сила», «Блуд на крови», «Тайны двора государева» и другие находили горячий прием читателей. В чем причина успеха? Корреспондент «ВМ» встретился с писателем, лауреатом премии МВД, на его подмосковной даче. Просторный кабинет заставлен шкафами со старинными книгами, тихо льется музыка Рахманинова.[/i]— Я — потомственный москвич. Мои предки жили в Белокаменной еще при Екатерине Великой. Я люблю этот город. Посмотрите на эти книжные полки и ящики. Они хранят ответы на все вопросы быта и нравы ушедших времен. Много лет я собираю необходимые для литературной работы материалы — старинные книги по истории России и криминалистики, по судебной медицине и психиатрии, меню ресторанов и званых обедов, фотографии преступников, сыскарей, купцов, генералов. А еще — каталоги товаров, этикетки винные и пивные. Я знаю, как выглядели проходные свидетельства и подорожные пушкинского времени, паспорта, наряды на конвоирование арестантов, билеты на конку и на метро 30-х годов. Я коллекционирую все, что составляло быт ушедших эпох. Для литератора — это бесценный источник самых точных знаний.— Безусловно! Впрочем, писатель, работающий в этом жанре, обязан быть страстным книжником, быть начитанным. Любимым занятием Пушкина было бродить по книжным лавочкам. Он зарабатывал на сочинениях большие деньги и большую часть своих гонораров тратил на приобретение книг. Кучер Пушкина Петр вспоминал, что только из Михайловского поэт перевез домой двенадцать возов книг. Александр Сергеевич читал необыкновенно много и всегда с пером в руке. То же можно сказать и о великом Толстом.Но из наших современников мне известен лишь один крупный писатель, который сумел собрать богатую антикварную библиотеку, прекрасный иконографический и архивный материал. Это покойный Валентин Пикуль. И он умел распорядиться своими сокровищами. Не случайно его книгами уже лет тридцать зачитываются россияне. Кстати, «Фаворит», на мой взгляд, — одна из лучших биографических книг в русской литературе.— Это прекрасная книга! Сам Иван Бунин восхищался «Петром», хотя Куприн завистливо называл роман лубочным. Вдова знаменитого библиофила Николая Смирнова-Сокольского, жившего в угловом доме на Малой Бронной, рассказывала мне, что Толстой во время работы над своей книгой многие недели провел у них в домашней библиотеке, изучая старинные печатные материалы. Для меня очевидно, что многое Алексей Толстой заимствовал из шеститомной «Истории царствования Петра Великого» Устрялова, выходившей в шестидесятые годы прошлого столетия.[b]— Но ведь можно пользоваться и государственными хранилищами? [/b]— Ими и надо пользоваться, но лишь как подспорьем. Позвольте привести собственный пример. Когда я собирал материал к своему историческому роману о Бунине «Холодная осень», много лет занимался в рукописном отделе и спецхране ГБЛ, в различных закрытых архивах. Ведь надо было тщательно проработать периодику русской эмиграции. В частности, главная парижская газета «Последние новости» выходила с весны 1920 года по июнь 1940 года. Следовало не просто перелистать страницы, но прочитать нужные публикации и сделать выписки. А мемуарная литература? Я проработал все — до последней строки, — что было написано об Иване Алексеевиче. И основное приобрел, поставил вот на эти полки. Но вместе с тем я разыскивал и приобретал не известные прежде письма, рукописи, книги с дарственными надписями Бунина — около сотни.— Представьте себе, что — да. В государственное хранилище по любому поводу не набегаешься. Смело скажу: покажи твою библиотеку, и я скажу, что ты стоишь как писатель, как интеллигент.— Это нетрудно. Я знаю, сколько стоил пуд малосольной белуги, к примеру во времена Гоголя — шесть с полтиной. Если бы Николай Васильевич поджидал в гости Белинского, который провозгласил его «главою литературы», то он смог, к примеру, отправиться в винную лавку купца 3-й гильдии Маркела Шустова, что в Рогожской части, против церкви Николы на Ямах. Тут глава литературы имел бы богатый выбор. Это и «Арак» за 1 рубль 25 копеек за бутылку, и водка бордоская — 55 копеек, коньяк «Старый» — 1 рубль, или за эту же цену захотели бы выпить рома «Ямайского» или «Ратафии № 1». Впрочем, Николай Васильевич мог зайти в любой погребок и утешить душу сполна: в России было все, что пожелаешь.— (Смеется). Могу — не выходя из своего кабинета.— Вы, сударь, должны уточнить: какая баранина, в каком месяце, в каком городе империи? Самым дорогим был Петербург. (Хозяин снимает с полки книжицу в кожаном переплете.) Это «Ведомости Петербургской распорядительной думы за первую декаду октября 1851 года». Баранина продавалась десяти— двенадцати сортов. Так, лучшая, «здешнего боя» стоила 6 с полтиной за пуд.— Но это, глядите, первого сорта. Второй стоил 4 рубля 50 копеек за пуд, а третий — и вовсе 2.50. А еще была баранина «привозная мерзлая», бараны русские, черкасские, ордынские — «живые и мерзлые», окорока, поросята, сбой — пища для бедных людей, солонина, телятина — в разном виде и разных сортов. А еще — обширный «куриный торг», в который входили бекасы, вальдшнепы, голуби, дрозды, гуси, дупельшнепы, зайцы, индейки, куропатки, перепелки — газетной полосы не хватит для перечисления. А вот цены для любителей застолья: во времена молодого Тургенева портвейн красный за бутылку стоил 40 копеек, десертное бургонское — один рубль, шампанское — два рубля, коньяк — 70 копеек. Вообще многие детали быта, если не были описаны своевременно, навсегда уходят в Лету. Многие ли знают, что еще в первой половине прошлого века за трапезой дамы и мужчины сидели по разные стороны стола? Что танцы во время бала всегда начинались с полонеза, а уж потом следовал вальс? Что мужчина, сидя, не разговаривал со стоящей дамой, даже на службе? Кстати, я еще застал время, когда мужчины в общественном транспорте не сидели в присутствии женщины — всегда уступали место. И никто не жевал на улице и не швырял на тротуар мусор. Постовые милиционеры, как городовые до революции, стояли в пределах видимости друг друга. Они были подтянуты, предупредительны и имели при себе «Справочник милиционера по гор. Москве», дабы в любой момент объяснить трудящемуся, как проехать или пройти.— Такого мудреного слова народ не знал, его даже в словаре Даля нет. Русские много путешествовали и с собой брали рубли. Европейцы их охотно обменивали на франки, марки, шиллинги. Рубль везде был в почете! Покупательная способность рубля постоянно возрастала, продукты дешевели. (Писатель берет с полки увесистый том.) Это «Справочные цены» за 1913 год. Скажем, в начале августа фунт парной баранины от задней части стоил всего 18 копеек, «яйца отборные, десяток» — 30 копеек, фунт копченой колбасы — тоже 30 копеек, пуд свежей (!) осетрины — всего 11 рублей.— Вовсе нет! Чернорабочий получал в день два рубля. На эти деньги можно было в трактире вкусно поесть, выпить вина — сколько влезет, да еще в кошельке изрядные деньги оставались.— Да, уже девятый месяц на этом радио — третья кнопка проводного вещания, или 90,8 FM, — великолепно идут постановки по детективам «Граф Соколов — гений сыска», «Железная хватка», а сейчас каждые субботу и воскресенье в 9.05 утра идет инсценировка по историческому детективу «Триумф графа Соколова» в талантливом исполнении вахтанговца Виктора Зозулина. В знак глубокого уважения мы посвятили нашу работу славному российскому МВД. Тем более что не за горами 200-летие этого учреждения.— Как правило, сотрудники полиции имели казенную квартиру, оплаченные дрова, дешевый артельный стол. Участковые приставы в чине полковника получали 2 100 рублей в год, рядовые сыскари — около 700 рублей, чуть больше — околоточные надзиратели, а паспортисты — более 900. Это обеспечивало пристойную жизнь.— Чаще всего это были неумехи, лодыри, бродяги. Вспомните «На дне» Горького. Там ни разу ни один персонаж не говорит о том, что хочет и не может найти работу. Работы, и хорошо оплачиваемой, хватало для всех. «Россия цвела, росла, со сказочной быстротой развивалась и видоизменялась во всех отношениях» — это слова важного свидетеля Ивана Бунина.— Не выше, чем в других европейских странах — Франции, Англии, Германии. И условия содержания арестантов были относительно мягкими. Вспомним «Сахалин» Дорошевича, он писал о любителях «зеленого прокурора», каждое лето бегавших из-под стражи. То и дело бегали из Сибири «политики». Так, едва не добежала до Парижа «бабушка русской революции» — Екатерина БрешкоБрешковская. Никакой «тюрьмы народов» не было. Границы были, как нынче говорят, прозрачными. Тот же Степняк-Кравчинский, убив шефа жандармов Мезенцова, скрылся за границей. Бежал из-под стражи приговоренный к смертной казни злодей Борис Савинков. Таких примеров много.— Как-то на Радио России я огласил дневной рацион арестантов, занятых в 1910 году на строительстве Амурской железной дороги: «Арестант ежедневно получает 400 грамм белого хлеба и 800 черного, 400 грамм мяса или полкило кеты, 200 грамм гречневой или другой крупы, картофель, коровье масло, чай. Питаются арестанты четыре раза в день».И еще им платили изрядные деньги, и два рабочих дня шли как три отсиженных.Ведущий передачи Игорь Зорин воскликнул: «Не верю, большинство людей нынче куда хуже питаются!» Я протянул Зорину журнал «Тюремный вестник» за январь 1911 года. Комментатор подтвердил: «Да, дорогие радиослушатели, этот рацион опубликован на 88-й странице!» Россия была самым богатым государством, где хорошо жил всякий, кто хотел и мог трудиться.[b]— Да-с, для многих наших читателей это станет открытием.[/b]— Работая со старинными документами, постоянно делаешь открытия — и для себя, и для читателей. Скажите, сколько верст преодолевали наши пращуры, отправляясь из Москвы в Петербург? — Ан нет! Это по Николаевской железной дороге 609 верст. А вот по почтовому тракту, проходившему через Новгород и Тверь, где в пыльных кибитках или промерзлых дилижансах тряслись наши прадеды и прабабки, было намного больше — 698 с четвертью. Пушкин, как и другие, выкладывал за место в дилижансе сто целковых — деньги громадные. Перед писателем в процессе работы встают самые неожиданные вопросы.Конечно, их можно обходить, но читатель это быстро поймет и о книге скажет: «Чепуха!» Сочинение должно быть напряженным, его не надо облегчать от исторических и бытовых деталей. Читатель, развлекаясь чтением, хочет еще и получать полезные сведения — это справедливо, это еще и Лев Николаевич одобрял.— Помните, Чехов сказал, что может написать рассказ на любой сюжет, хоть про чернильницу? И Антон Павлович мог бы написать про чернильницу так, что вы не оторвались бы до последней строчки. У того же Бунина рассказы не имеют острых сюжетов. А как читаются?! На одном дыхании. Для этого в арсенале литератора обязан быть яркий, сочный и выразительный язык. Писатель обязан тщательно изучать язык выдающихся русских литераторов — от Сумарокова и Державина до Лескова, Толстого, Горького, Бунина и Шолохова. Каждая написанная фраза должна быть живой, упругой, дышащей. Работа над словом сродни труду ювелира, шлифующего бриллиант.— Нынче выходят различные книги. Среди них есть первосортная литература, в том числе классика прошлого века. Но, как и во все времена, печатают немало книжного мусора.Жаль, что у всякого вздора находится множество потребителей. Безнравственная, бездарная книга калечит душу. Еще Лев Николаевич заметил: лучше ничего не читать, чем читать всякую глупость. Читателям я посоветовал бы чаще обращаться к русским классикам — Л. Н. Толстому, Достоевскому, Герцену, Лескову, Мельникову-Печерскому, Бунину, забытому Горбунову. Хорошая книга согревает душу, дает пищу уму и сообщает поступкам мудрость. Особенно книга историческая, которая воспламеняет сердце гордостью за великую Россию, за ее талантливый и героический народ.— Лужков, который сделал для Москвы столько, сколько за всю ее историю не сделал ни один градоначальник. И, конечно, обладающий громадным государственным мышлением и все более набирающий силу Степашин.