Игнат Солженицын: Люблю Сивцев Вражек и Патриаршие пруды

У меня два брата. Мы очень дружим. Ермолай давно живет и работает здесь. Он и его коллеги по фирме консультируют по бизнесу, проводят экспертизы, помогают отечественным фирмам повысить конкурентоспособность на Западе. Степан – в Нью-Йорке. Его фирма консультирует по вопросам окружающей среды: например, при строительстве какой-нибудь электростанции – где строить, как, что делать с паром и т. д. Мы постоянно переписываемся по электронной почте. Братья – большая опора в жизни.Однажды, как это ни трудно, мы собрались все вместе – недавно, в августе, в папин юбилей. Мы с женой и двумя детьми, Ермолай в таком же составе, ну, Степан еще холостой. Еще бабушка – мамина мама. В общем, 12 человек получилось. Большая семья!Точно не знаю, почему нас так назвали. Но мой отец считает, что русский народ зря сужает наш язык. Исключая слова, выходящие из обихода, просто технологически сужает. Его «Словарь языкового расширения» имел задачей не потерять тот слой, который чуть-чуть снаружи того, что мы употребляем. Причем он включил в него далеко не все собранные им слова, а только те, которые всетаки имеют шанс вернуться в язык.Так и с именами. Крутится буквально десяток имен – Сережа, Петя… А их так много! Ермолай – самое необычное из трех, оно греческого происхождения. Степан – еврейского, Игнат – латинского.Но они в России хорошо прижились.Трудно сказать, какая самая любимая. «Матрёнин двор» – самое совершенное его произведение, хоть это и небольшой рассказ. Идеальный. Из романов – пожалуй, «Красное колесо», поразительное историческое произведение.Если бы не Мстислав Ростропович, родители вообще бы не заметили моих музыкальных способностей. Именно он сообщил им, что надо срочно заниматься. Мне тогда было 4–5 лет. Он что-то во мне услышал.Но родители меня играть никогда не заставляли. Они насмотрелись семейных драм и слез, которые совершенно выбивают любовь к музыке.Мне и братьям они дали возможность делать все, что мы хотели. Вопрос о писательстве даже не стоял. Но если бы, не дай бог, я захотел стать писателем, они не загораживали бы путь.Мои дети еще малы. Сын начал заниматься с учительницей. Но я не могу им пожелать жизни в музыке. Это дело зачастую неблагодарное. Нет, я не против, чтобы мои дети стали музыкантами. Но подталкивать их к этому не буду.Казалось бы, жизнь музыканта – особенная. Но она не лучше и не хуже любой другой. Счастье только в самой музыке, в столкновении с чудом Бетховена, Стравинского, Прокофьева. И даже не на концертах – а на репетициях, в работе.Ради этого стоит преодолевать тяготы. А их много: постоянные перелеты с одного края света на другой, смена часовых поясов, необходимость все время быть в форме. Совет от меня: в музыку надо идти, если она стала в жизни необходимой. А то лучше заняться фехтованием.Для меня выделяется публика двух стран – России и Германии. Своим знанием, упорным, пристальным слушаньем. У русских плюс к этому еще теплота. Это относится не только к музыке, но и к театру. Здесь публика – одна из самых ярких в мире, а был я много где. Москва – безумно живописный город. Река, Кремль. Много чего понастроили «макро-», но много и осталось очаровательного – Патриаршие пруды, Сивцев Вражек. Возможно, я перееду сюда жить.