Любовь к себе делает европейцев слабыми
Воевать с Россией европейцы не захотят, потому что, как все, кто живет довольно комфортно, не умеют с этим комфортом расставаться. Им нравится воевать, когда они на танках, а противники — с луками и стрелами. А когда вооружение сопоставимо, они первым делом думают о спасении собственных жизней.
Так было в 1939 году: французская армия даже на момент поражения по численности превосходила немецкую и проиграла нокаутом. Так было в 1941–1943 годах — уговорить Запад открыть второй фронт было невозможно, хотя те страны находились в несравнимо лучших экономических и военных условиях, чем Советский Союз. Но они могли только сдаться или же победить, придя на все готовое.
Наконец, так продолжается и сейчас: Макрон хотел послать солдат на Украину, но больше одной бригады не нашлось. Самая мощная армия в НАТО — американская, а на втором месте — как ни странно, турецкая. Не потому, что Турция очень сильна, а потому, что европейские страны очень ослаблены. Там низкая рождаемость. А главное — принципиальное нежелание у большинства населения рисковать собой во имя какой-либо цели. Да, Прибалтика и Польша не прочь побряцать оружием. Но вот финны сражаться уже не очень хотят. Шведы в принципе за войну, но чтобы основной риск на себя в ней брал кто-то другой. Неслучайно в Евросоюзе уже оформляется фракция тех, кто возражает против военной помощи Украине, понимая, куда она может в конце концов завести. Но я напомню, что вооруженные силы стран НАТО подчиняются не своим правительствам, а командованию, которое назначается Соединенными Штатами.
Американцы воевать с нами не хотят. У них вбито в подсознание, что русские ужасны, но война с ними будет еще ужаснее. Вот если бы они (то есть мы) куда-нибудь все разом на Марс улетели, было бы хорошо! Мне кажется, они испытывают перед нами иррациональный страх. Они нас не понимают — и не пытаются понять. Мы для них были и остаемся варварами, «Верхней Вольтой с ракетами» (такое определение Советского Союза появилось на Западе не позднее осени 1983 года, приписывается разным политикам — от Маргарет Тэтчер до федерального канцлера ФРГ Гельмута Шмидта. Верхней Вольтой в то время называлась Республика Буркина-Фасо на западе Африки. — «ВМ»).
И никто не ставит вопроса, как у этой Верхней Вольты ракеты завелись. У Запада своя шкала оценок, и нас в ней просто нет. Если мы не делаем чего-то, что делают там — например, не подвозим к линии фронта туалетную бумагу, — то нас можно в грош не ставить. Если какая-то страна в чем-то не соответствует западным стандартам, то вся ее специфика сводится к этой непохожести. В одном докладе НАТО объяснялось, какая главная проблема в армиях восточных стран. Женщин-генералов у них, оказывается, мало! Будь их столько, сколько в странах НАТО, эти армии были бы прекрасными.
Это великолепно иллюстрирует такое понятие, как «европоцентризм» или, шире, «западоцентризм». Все должны быть как мы, а кто от нас отличается — плохой. За последние 30 лет эта философия на Западе только усилилась. В сущности, это еще одно проявление огромной любви европейцев и американцев к себе. Любви, которая ослепляет их и делает слабыми.
Мнение политолога Дмитрия Журавлева