Олег Попов. Поймавший солнечный луч…
И помню: мороженое течет по губам, прямо на платье с глупой ромашкой, а нет сил сосредоточиться на нем, достать платок, ты – глазами – на арене. Где странный, нелепый, в чудовищно смешной кепке в клетку человек совершает невероятное – ловит солнечный лучик. Сначала он убегает от него, потом – становится послушным и в результате – вот он, почти ручной. Собран весь, до искорки. Все, тут. В пригоршне.
И после этого он уходил.
Я была маленькая, и мне было страшно. Потому что разве может человек – поймать солнце?
Только позже я узнала, что его зовут Олег Попов. Просто и незатейливо. Один из многих – сколько в России таких?
У него был яркий грим и немного печальные глаза. Наверное, потому, что настоящий клоун – он всегда немного философ, только «косящий» под дурака. Ну, такой вот полубезумный паяц, которому можно если не все, то многое.
Никулин, «Карандаш». Попов. Плеяда уникумов на арене. Плеяда уникумов в головах. Им позволялось то, что не могла напечатать ни «Правда», ни более вольная и смелая «Комсомолка». Они рыдали огромными, бьющими во все стороны слезами, смешно падали, вызывали хохот. Но что-то большее было в каждом их выходе на сцену, чем улыбка. Они были правдой…
Кстати, в «Правде» Попов начинал, собственно, свой трудовой путь. Забавно – цирковое училище было в трех минутах ходьбы от здания редакции главной газеты страны. На полиграфическом комбинате «Правды» он был слесарем. Тачал что-то там, какие-то детали. Символично – он и потом творил, опираясь на детали…
Мне до сих пор странно читать и осознавать, что Попов был «советским и немецким» клоуном. Это как-то не сочетается. Но, тем не менее, это так: в 1991 году он уехал, сохраняя российское гражданство.
Почему уехал, зачем? Как это ни удивительно, в случае с Поповым отъезд был понятен. Его раздражало все, что происходило в стране – начиная, в частности, с мизерных пенсий, и заканчивая сумятицей девяностых в целом. Он же был очень советский, как ни крути. И потом, в один момент, стало непонятно – нужен ли он, актуальны ли теперь репризы, что высмеивали советский строй, уже почивший в бозе. К чему он был – в стране, которой явно было не до цирка, не до смеха, которая рыдала уже не клоунскими слезами?
И он – принял решение. Забрал с собой репризу «Солнечный лучик» – ту, что испортила мороженым мое детское платье с ромашкой – и уехал. Вместе с кепкой в клеточку, смешным носом и грустными глазами.
Одно время о нем просто забыли. Отъезд было трудно простить. Еще труднее – понять. Наверное, и сейчас найдутся те, кто скажет – ну что же, жировал в Германии, неплохо устроился, выступал там под именем Счастливого Ганса, поди плохо…
Но мы не знаем – как. Он был счастлив в личной жизни, это факт. Но все же абсолютно счастливый человек не говорит, рассчитывая на подтверждение: «Видно, я все же светлые, чистые следы тут оставил, если…?»
Конечно. Он не мог не думать о том, как и каким его помнили на родине. А его помнили как «солнечного клоуна». Которые умел рассмешить и растрогать.
Он много лет не приезжал на родину. Отказывался от интервью. Построил свою жизнь, как мог и умел, на что имел, конечно, право – великий артист, чуть печальный мудрый клоун, поймавший когда-то лучик…
А может быть просто боялся правды. Боялся, что поймет – а ведь ты был по-прежнему нужен тут.
Наверное, он что-то чувствовал. И поэтому вернулся – в прошлом году, в июне, чтобы выйти на арену Сочинского цирка с двумя репризами, отдавая дань Международной премии «Мастер». Чтобы увидеть зал ревущим. Вставшим. Рукоплещущим. Чтобы взглянуть в глаза тем, кто пришел не просто в цирк, а на Олега Попова. Как тогда. Давно. В прошлом, которое нельзя забыть.
Судьба удивительна. После возвращения он рвался обратно с упорством, достойным восхищения. Он побывал в Петербурге, оценив открытый после реставрации цирк Чинизелли. И уехал в Ростов-на-Дону. На гастроли.
Он скончался на 87-м году жизни. Отыграв номер на арене. На территории страны, которая все ему простила и которая не смогла его забыть.
И не забудет никогда…
Мнение автора колонки может не совпадать с точкой зрения редакции газеты "Вечерняя Москва"