Бедный, бедный зритель!
«Матильда» на поверку оказалась картиной весьма посредственной, прежде всего из-за сценария, в котором нелепостям нет счета.
Ну, например, на первой же минуте, когда на голову Николая II в соборе возлагается корона Российской империи, замерли военный караул и духовенство, затаили дыхание члены царской семьи и избранные, допущенные на церемонию, с хоров раздается истошный крик влюбленной Матильды Кшесинской: «Ники!!!» Будущий император падает в обморок, корона катится под ноги гостей...
Я очень хорошо отношусь к Алексею Учителю. Он профессиональный, крепкий российский режиссер, и именно поэтому спрос с него — особый. Мне кажется, что он уже вошел в ту весовую категорию, когда мог бы более разборчиво относиться к сценариям, за которые берется.
Во время заварухи, предшествовавшей показу, меня в интернете зацепили слова одного блогера, который написал, что сегодня в кино требуются адюльтеры. Потому что они хорошо продаются. И не важно, были они на самом деле или не были. Кто ж спорит? Конечно, законы кинематографа диктуют наличие жесткого конфликта, внешнего и внутреннего. Но мне почему-то кажется, что адюльтер — не самый интересный сценарный ход в связи с персоной последнего русского императора.
Меня гораздо больше интересует, мог ли этот человек, наделенной властью, вырулить из той ситуации или не мог? Могла ли революция в России не произойти вовсе? Были ли у Николая II все данные для анализа ситуации, или они к нему попадали в искаженном виде? А может, он все знал, но как человек мягкий не мог с этим справиться? Вот это гораздо более интересно. (Особенно в год столетия октябрьского переворота!) Не менее любопытно и то, что если бы какой-то гипотетический человек сегодня имел все необходимые данные в подобной ситуации, сложилась бы судьба России аналогичным образом или он нашел бы другой путь? Вот что мне, зрителю, гораздо любопытнее, чем адюльтер.
И взвешивая на чашах весов оба эти возможных сценария фильма про жизнь Николая II, я совершенно по-иному начинаю воспринимать слова Иоанна Кронштадтского, который говаривал, что «православному человеку все можно, но далеко не все душеполезно».