Нюрнбергский трибун
В памятном месте, о котором речь, не продается ни входных билетов, ни видовых открыток, ни сувениров. Здесь я перед юбилеем Победы пытаюсь почувствовать себя не кем иным, как Адольфом Гитлером, но не за 70, а за 80 лет до конца Второй мировой, в середине тридцатых годов. Для чего и проделан путь в город Нюрнберг, а далее на такси до так называемой территории партийных съездов, потом вверх на Цеппелин-трибуну и несколько шагов на выдвинутую вперед площадку - кафедру фюрера. Весь проход совершенно свободный, народу тут кот наплакал. Итак, помедитируем.
Вот я, вождь Национал-социалистической немецкой рабочей партии, рейхсканцлер Германии, мужчина в расцвете сил, вижу, как наполняется людьми придуманное мной пространство в 11 квадратных километров. Мои соратники идут плотными рядами по центральной оси - Большой улице, минуя Храм памяти павших в Первой мировой войне (Германия должна смыть пораженческий позор, вернуть былое величие), строящийся Дворец съездов, один в один римский Колизей (образы имперского прошлого пробуждают героическое вдохновение). Скоро эти люди выйдут на поле Цеппелина, где два десятилетия назад одноименный граф посадил свой дирижабль, это чудо немецкой технической мысли, а теперь по моему указанию создана квадратная площадь размером в двенадцать футбольных полей. Она опоясана трибунами, самая высокая из них предназначена для руководителей партии, и центральное место здесь – мое. Отсюда я буду говорить с народом.
А народ – вот он, прямо передо мной. Принимая в расчет пьедестал, где я нахожусь, - подо мной. Во всех смыслах. На поле и трибунах может разместиться 320 тысяч человек – чем не народ? Сюда съезжаются активисты со всей Германии. Вот только вид у них так себе: один тощий, другой с пивным пузом, маршируют скверно… Но Альберт Шпеер молодец, не зря я назначил его главные архитектором Рейха, это он придумал шествие с факелами, - огонь в темноте выравнивают разноперую публику и даже создает готическое таинство. Это отлично передала кинорежиссер Лени Рифеншталь, сняв по моему заказу фильм «Триумф воли» о съезде НСДАП. Грандиозная картина, хотя и денег стоила тоже грандиозных.
Та же Рифеншталь, кстати, познакомила меня с молодыми архитекторами из бюро Шпеера. По вечерам они музицировали и придумывали, как подключить гитару к электричеству. Умница Лени сразу поняла, что оглушительная электромузыка – это сила, способная возбуждать молодых людей, собирать стадионы. Я поддержал проект, назвав его «Der Rock», в переводе с немецкого - «юбка». В честь красивой юбки, которая была на Рифеншталь.
Настает время моего выхода. Он обставлен как помпезная кульминация съезда, единение вождя, партии и народа. 130 зенитных прожекторов бьют в ночное небо, трещат и ухают барабаны, я вскидываю руку в нацистском приветствии, и море людей взрывается ответным ревом. Это, знаете ли, заводит. Я гениальный оратор и знаю, как разъяснить внемлющей толпе новый немецкий порядок. Люди должны быть подняты над буднями, - так я всегда учу своих приближенных.
В минуты ораторского экстаза я еще не знаю, что отменю назначенный на 39-й год съезд НСДАП в связи с началом похода на Восток, а больше партийных форумов уже не последует, и строительство моего Колизея будет приостановлено до победы Третьего Рейха, которая так никогда и не наступит. Да и кто бы догадался, что через десять лет скульптурная свастика, венчающая трибуну, с которой я обращаюсь к своему народу, будет ритуально взорвана теми, кто победит нас в долгой войне, а затем в Нюрнберге, самом немецком из немецких городов, как я его всегда называл, начнется судебный процесс, и десять партайгеноссе пойдут на виселицу, а Герман Геринг, стоящий сейчас за моей спиной, успеет принять капсулу с ядом. Альберт Шпеер получит двадцать лет и отсидит полный срок. Лени Рифеншталь доживет до 101 года, причем уже старухой будет с аквалангом снимать подводный мир.
А по истечении всего нескольких десятилетий (исторически ничтожный срок!) в том же трибунале, где судили моих соратников, будут идти бракоразводные процессы, сакральная же территория съездов обветшает, и только байкерские моторы изредка нарушат здешнюю тишину, да еще и рок-концерты, хотя ни зрители, ни музыканты понятия не имеют, кому обязаны названием «рок».
…Но автор – не нюрнбергский трибун, не партийный вождь, а только рядовой искатель впечатлений. И я ухожу по растрескавшимся ступеням и плитам, а в голове всего одна мысль, которая пугает даже сейчас: а ведь у него могло получиться.
Если бы не мы.
Нюрнберг – Москва.
Мнение автора колонки может не совпадать с мнением редакции.