Хрустальная проза Паустовского

Откусила. Впечатления — не забыть. Сначала — обжигающий удар холодом, стылым льдом. Чуть не отбросила в сторону. Но потом медленно начал сочиться сок, обжигая теперь уже не холодом, а такой немыслимой сладостью, что перехватило дыхание.

Ровно то же самое испытываешь, когда взрослым — именно взрослым! — читаешь Паустовского.

Когда-то в школе рассказы Константина Георгиевича были обязательными для чтения. Но прошли годы, и томики Паустовского из разряда книг необходимых перекочевали в разряд книг хороших, но редко используемых.

Как-то, перебирая полки, одну из книг уронила на пол. Она раскрылась как-то безвольно и растерянно, будто раскрыла рот без воды гибнущая рыба.

Мне стало ее жаль. Подняв, вдохнула горький, какой-то усталый запах пыли, и вдруг прочла: «Каждая минута, каждое брошенное невзначай слово и взгляд, каждая глубокая или шутливая мысль, каждое незаметное движение человеческого сердца, так же как и летучий пух тополя или огонь звезды в ночной луже, — все это крупинки золотой пыли…» С писателем важно совпасть во времени и в состоянии. Кружившая вокруг меня книжная пыль не была золотой. Но то ли до этого никто и никогда не говорил мне о смысле жизни так просто и ясно, то ли внутренне в этот момент я была настроена на восприятие мира глазами другого человека, но что-то вдруг щелкнуло и переменилось навсегда.

Почему-то стало ясно, что сделать жизнь как ценной, так и и не стоящей ломаного гроша, человек может сам.

Теперь я перечитывала Паустовского запойно, наркотически, страстно. Это он влюбил меня в Кипренского и Левитана, а затем заразил ненасытной страстью к прогулкам по лесу; он, а уже потом Нагибин подсказал, как можно не просто любить, а кожей чувствовать вкус истинного простого и истинно великого русского языка — вкус прихваченной морозом многовкусной антоновки.

Константин Георгиевич родился 31 мая 1892 года. Он небывало современен даже в части своей биографии, ведь Паустовский был «москвич по рождению и киевлянин по душе» — сын двух близких и взаимно переплетенных культур, безумно любивший Мещерский край, Тарусу, видевший кровь революции и ужасы войн, блистательный журналист, поднявший публицистическое слово до невероятных высот художественности.

Вехи эпохи не коснулись его прозы и ни на миг не состарили ее. В луче солнечного света даже пылинки становятся золотыми. До них легко дотянуться рукой. Снимите с полки книгу Паустовского — они там. Ждут.

Мнение колумниста может не совпадать с точкой зрения редакции «Вечерней Москвы»