Засвойсчетники

Публиковать сейчас можно всё, кроме. Статья 29 Конституции РФ – моя любимая. А её последняя фраза красиво звучит мощной демократической симфонией: «Цензура запрещается». Музыка! Поэзия!

Быть настоящим поэтом и, несмотря на это, стать известным поэтом можно своими силами – в интернете. Сотни сайтов со своей элитой, бурной жизнью и конкурсами. Есть даже экзоты типа «самые красивые поэтессы интернета».

А можно пытаться жить по старинке: автор – рукопись – издатель – магазин – гонорар. Это трудно. Знаю.

Можно читать стихи жене дома на кухне. Любовнице на лужайке. Чистое творчество и никаких вселенских амбиций.

Мне как жене поэта повезло: на кухне мой муж ест молча. А если написал стихотворение, то показывает мне только испросив разрешения и с целью перепроверить запятые. Никакого домашнего насилия в виде внезапных поэтических концертов он себе не позволяет, хотя реально – гений. Он у меня добрый гений. Воспитанный. Он читал рассказ Чехова «Драма».

Пережитое мной вчера на моей ленте в известной соцсети (а дискуссия продолжается по сию минуту) называется, видимо, культурный шок. Из-за фразы «в моём клубе запрещено выступать…  изданным за свой счёт», началось светопреставление. Иные поэты не вынесли напряжения и вышли из друзей. Складывалось впечатление, что они всю жизнь ждали выступления именно в моём клубе, а тут облом. Почему-то всплыла фраза из   дневника Л. Н. Толстого за октябрь 1910 года: «Чувствую себя нравственно хорошо. Помню, кто я».

Но была и счастливая лексико-семантическая находка, ради которой я сегодня пишу эту колонку.  Одна женщина – не литератор – выдала выражение: бездарные издатели. Мы с нею согласились, что ленивое получение издателями бабла с несчастных поэтов, желающих, в полном согласии с традициями нашей литературоцентричной страны – иметь бумажную книжку, – этот вид бизнеса порочен в моральном смысле и   вреден для литературы. Двести человек со мной не согласились так или иначе. Они нашли аргументы, а впридачу розги для неразумной хозяйки клуба. А клуб-то не литературный, и я могла бы промолчать. Но у меня накипело – нет, не на издателей. На экономику спроса и предложения, не более того. И, разумеется, на поэтов, согласившихся с положением вещей.

Разумеется, мне приводили в пример и Цветаеву, издавшую книжку за свой счёт, и других великих, начинавших с малого, а потом возросших в славе по заслугам. Мне говорили, что поэты, брошенные государством (о Господи!), просто вынуждены пробиваться сами. Мне целые сутки говорили, как болезненно и жутко неправа я. Обвинили в рабстве и даже сталинизме. Ух.

Перед внутренним взором моим плыли афишки, впечатанные в память за время объявленной свободы слова, мнения, творчества… «Всем известно, что напечататься трудно… приходите… мы берём недорого…» И четверть века кряду поэтам внушали, что они никому не нужны. Ни стадионов, как порядочной попсе, ни оттепельных аншлагов в Политехническом, как в 60-е, им не видать, посему один выход, он же вход: в кассу. Будь ты хоть гомер-пушкин-иванов-петров, ты обязан платить, искать спонсоров, жаждать грантов, ловить благосклонную улыбку мецената, потом оплатить аренду зала для презентации, напоить личного критика и заплатить за пятистрочный отзыв для четвёртой страницы обложки, далее везде.

А в то же время в министерствах строят списки литературы для школы. Хорошие учителя ищут подходы к питомцам, у которых весь мир – в планшете, а поэзией считают тексты «Гнойного» и даже «а.полярного», пишущего ВКонтакте микропрозу лирико-философского содержания.   

Коммуникативный провал между поколениями, между социальными группами, между писателями и читателями. Как  его преодолеть?