Пить или учить иностранный язык?

Если человек внимательно к себе относится, он может заметить схожие душевные «болячки», которыми страдает он и его родители. Мать раздражительна, гневлива, – ребёнку это, как правило, передаётся. Папа – лентяй и «перекати поле», можно ожидать, что неустроенным по жизни, «прыгающим» с места на место, вырастёт чадо. Существует непреложный духовный закон: грехи родителей передаются детям до третьего и четвёртого поколения (см. Исх. 20, 5-6). Означает ли это, что одному человеку больше повезло с родителями, другому – не повезло вовсе, если родился он, к примеру, в семье алкоголиков?

Дети не несут вины за грехи отцов, потому что каждый отвечает за себя. При этом нравственные черты родителей будут усложнять или упрощать духовную жизнь детей. Потому что греховные страсти и склонности передаются по наследству. Переходят не грехи, а склонность к определённым грехам, которая обременяет душу – именно об этом говорится в книге Исход. Отцы могут оставить наследство, которое поможет ребёнку в его взрослой жизни, а может быть обременением, с которым человек будет вынужден бороться всю жизнь. Или он станет потакать этим страстям в себе, культивировать их. Это уже свободное решение самого человека.

Сын не отвечает за то, что родился склонным к воровству, алкоголизму или чему-то подобному, но достичь добродетели ему будет труднее, чем ребёнку нормальных родителей. Но и Господь это учитывает и спрос с него будет совсем иной, чем с человека, который рос в благополучной семье.

Может быть и так, что у нормальных родителей сын или дочь страдают от алкоголизма, наркомании, растут бездельниками и транжирами. Это тоже возможно, потому что свободную волю детей никто не отменял. В притче о блудном сыне – отец один, а сыновья такие разные в духовном отношении. Сразу и не скажешь, кто из них лучше воспитан. На момент ухода блудного сына из дома на страну далече, понятно – кто. А потом?

Так и в нашей жизни: мы знаем о ком-то, что он имеет алкогольную зависимость. Но не знаем того, что он, может быть, после очередного запоя слезно кается. Если бы мы увидели преподобную Марию Египетскую за год до того, как она поплыла в Израиль, нам бы и в голову не пришло, что это будущая великая святая.

Дело в том, что мы можем оценить только те события, которые происходят здесь и сейчас. Можем предположить, какое развитие они получат в земной перспективе, но с точки зрения вечности мы не может созерцать ничью судьбу, ничью участь. Однако именно с точки зрения подготовки к вечности Господь попускает человеку родиться у тех родителей, в той стране, в то время, когда ему это будет полезнее всего для спасения.

Почему кому-то приходится бороться со страстью алкоголизма, и для него будет личным достижением выпить не шесть рюмок, а пять. А другой человек, из семьи полиглотов, в это время учит шестой иностранный язык. Какие разные судьбы! И судьба второго, на внешний взгляд, привлекательнее.

Но если смотреть с точки зрения спасения, Господь не будет с нас спрашивать: сколько мы знаем иностранных языков и в каком объёме. Или умеем ли мы решать интегралы, извлекать в уме корни из больших чисел и так далее. Эти навыки нужны исключительно для земной жизни. Да, лучше учить иностранный язык, чем пьянствовать, наркоманить или блудить. Но и тут есть своя духовная опасность, например, впасть в гордость, решить, подобно приточному фарисею, что «я не таков, как прочие человецы». Все выпивают и транжирят время, а я развиваюсь. Неизвестно, что опаснее для духовной жизни.

Однозначно нельзя сказать, что «это хорошо, а это плохо». Вспоминается рассказ митрополита Антония Сурожского, как во время Второй мировой войны, когда Андрей Блум (будущий митрополит Антоний) был ещё молодым человеком, к ним в храм прислали нового священника. Этот батюшка страдал недугом пьянства. Он пил так много, что иногда не стоял на ногах и не мог служить. Видя, как глубоко зашёл его порок, прихожане относились к отцу Михаилу (так звали священника) пренебрежительно. И однажды Андрей Блум пришёл к нему на исповедь.

Далее митрополит Антоний вспоминает: «Я помню, как он стоял надо мной и плакал от соболезнования. И когда я кончил исповедь, он мне сказал: «Ты знаешь, кто я такой, что я не имею права дать тебе никакого совета, потому что я сам не достоин и священства, которое мне дали, и твоего доверия. Но ты пойми: ты еще молод, не стань таким, каким я стал. И вот что я тебе скажу для того, чтобы тебе помочь таким не стать, как я».

Продолжая, митрополит пишет: «Он мне тогда дал несколько советов, которые были драгоценны, потому что они были вырванные с кровью из души человека, который исстрадался о своей греховности. Он не сумел ее победить, но он никогда не успокоился. Он всегда боролся и падал, но после каждого падения он подымался и шел к Богу, открывал Ему свою душу, плача не от вина, а от истинного раскаяния».

Эта исповедь, на которую пришел будущий митрополит, в действительности стала исповедью кающегося согрешившего человека, облеченного в священный сан. И как заключает митрополит Антоний: «Эта одна из самых потрясающих исповедей, которые мне пришлось в жизни пережить».

Душа – многосложный инструмент. Она звучит не одной нотой и не двумя. Человек может страдать неким пороком, и это будет видно всем. При этом он может иметь струны, не столь звучные, но в решающий момент они зазвучат, и мы услышим удивительной красоты мелодию его души.

Так и юношу Вонифатия все знали как человека пьющего, разгульного, любившего негу и веселье. И каково было его преображение, когда он увидел пытки христиан, был потрясён их мужеством. Вид жутких мучений, которым их подвергали, захлестнул его не волной ужаса, а раскрыл суть его души: он сам, возможно, неожиданно для самого себя, захотел приобщиться высоте духа этих людей, стать одной крови» с ними. Вонифатий исповедал себя христианином и подвергся тем же страданиям. Выдержав всё до конца, он перешёл в вечность святым человеком. Вонифатий не знал шесть иностранных языков, и предыдущую его жизнь нельзя было назвать примерной. Но путь спасения не закрыт ни для кого.