В поисках съедобного крыжовника

Наверное, каждый день в каком-нибудь уголке мира кто-то играет пьесу Чехова. Стиль может быть самым разным (от традиционного до авангардного), язык может звучать самый экзотический для нашего уха, качество переводов или исполнения могут отличаться, но суть останется одна. Человек, влюбившийся в театр в подростковом возрасте, на оперетке в Таганроге, сделал так, что и театр влюбился в него. И даже смерть автора не разлучила их: театр и драматурга.

Любовь не сразу стала взаимной: слишком много «атмосферы», «побочных разговоров», «быта», бездействия отмечали критики. Можно ли передать на сцене, что судьбы людей разбиваются во время обеда? Просто так, между просьбами передать салфетку или налить рюмку, между двумя взглядами поверх «семиэтажного пирога», начиненного «всевозможными чудесами флоры и фауны».

В России у каждого свой Чехов. У кого-то он – головная боль на экзамене, у кого-то – странный человек, никак не дающий шанса трем сестрам добраться до Москвы, не верящий в счастье. В учебниках прошедшего уже века Чехов «противопоставлял» умирающему миру людей труда и описывал то рабский труд ребенка Ваньки Жукова, то очередных «лишних людей».

В той системе литературоведения очень часто говорили о «лишних» и «отмирающих». И как-то даже неприлично радовались вырубке вишневых садов. Возможно, именно поэтому многие люди, получившие образование еще тогда, сегодня часто говорят, что перечитывают Чехова. Не читают, нет. Чтение пройдено по обязательной программе в школе, теперь речь идет о сугубо добровольном перечитывании.

Какие двери открываются для нас в такой момент? К чему ведет слово врача, начинавшего с анонимных юмористических рассказов, иногда маленьких, как сегодняшние реплики в социальных сетях? Он не очень оптимистичен, Антон Павлович. И жесток. И даже не в те минуты, когда с кажущимся безразличием подвешивает ружья в первом акте.

Более жесток он, когда направляет свет своей писательской лампы на пошлость быта, съедающую неплохих, в сущности людей. Заставляющую их нахваливать свой, выращенный крыжовник, невзирая на явно кислый вкус, вызывающий оскомину. Была мечта – мечта сбылась, но плоды несъедобны. И пока одни радостно восклицают, что вся Россия – их сад, а другие продают имение и отправляются за границу, всегда за заколоченными дверями, ведущими к любой версии светлого будущего, остается забытый старик Фирс.

Как выписать рецепт, доктор Чехов? И как найти мужество и понять, что «Чайка» и «Вишневый сад» - это комедии?

Мнение автора колонки может не совпадать с мнением редакции

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Две жизни писателя и врача

Колонка обозревателя Александра ЛосотоЧехову 29 января исполнилось бы 155 лет. Он прожил две жизни — писателя и врача. Одну — яркую и успешную, другую — мучительно-трудную, оставившую горький привкус неудовлетворенности. Обе жизни начались в 1879 году: Чехов поступил на медицинский факультет и вскоре опубликовал первую юмореску.Обыкновенная история: врач начинает писать. Уверенности, конечно, никакой, он зарабатывает практикой, лишь втайне надеясь в будущем жить литературой. Так было у Булгакова, Вересаева и многих других, не столь известных. Но не у Чехова (далее).