В трудные времена Карел Готт принял особое решение

Сейчас ушедших артистов провожают аплодисментами. Если так, то они должны раздаваться на всем земном шаре: Готт давно стал гражданином мира.

Для советского человека песни на иностранном языке обладали какой-то невероятной манкостью. Их ловили и ждали, а тех исполнителей, кто проходил сквозь идеологический и художественный фильтры худсоветов и умудрялся «узакониться» на нашей эстраде, любили, как своих, и даже больше. «Инопоющих», пусть и представителей стран соцлагеря, в СССР ассоциировали с загадочным заграничным миром, ключи от входа в который были лишь у избранных. Этот мир больше, чем кто бы то ни было, приоткрывал нам Готт — задолго до суперсекси Ким Уайлд и Сабрины, «Баккара» и «эпохи итальянцев». Советские слушатели могли влюбляться в кого угодно и до бесконечности, но неизменно возвращались к Готту. Потому что это был роман навсегда.

Красивый, неизменно улыбчивый, для советских женщин Готт стал едва ли не первым секс-символом без толики пошлости. Он был обаятелен до головокружения и «покупал» без напряжения — в плен его мужской харизмы и дивного голоса хотелось сдаться без боя. Позже, когда в Прагу начали ездить, поклонники певца непременно посещали район Смихов, над которым на холме возвышалась вилла Готта, ставшая достопримечательностью города еще при жизни артиста. Чехи показывали виллу с гордостью: «Тут живет Карел». Наши кивали: «Да, наш Карел Готт». Скандалов из-за этого не было — Готта нельзя было поделить, он был «всеобщим достоянием». Услышав такое, он смущался и краснел, как ребенок.

На сцене он все делал легко, будто играючи, и мало кто задумывался, какой титанический труд стоял за его успехом. Но все окупилось сторицей: консерватория научила его классическому бельканто, а трудоголизм, упорство и порядочность помогли завоевать ему, певцу из соцлагеря, право петь джаз.

После Пражской весны 1968-го ему было непросто принять решение, как себя вести: устроить, по примеру многих коллег, полный бойкот Стране Советов, или продолжить «дружбу взахлеб». Готт, истинный джентльмен, принял свое решение, особое. Он никогда не скрывал, что не принимает официальную позицию советской власти, но это не повод для предательства и расставания с многочисленными поклонниками. И он продолжал ездить в СССР и петь. А мы — любить его. Кто знает, будь Готт не таким сдержанным скромником, может, мы оценили бы его и как художника: мало кто знает, что чешский соловей с детства любил рисовать и делал это весьма неплохо.

В США его называли «величайшим певцом из Европы». Он не пытался подсчитать, сколько раз становился на родине личностью года, сколько выиграл «Золотых» и «Чешских» «соловьев», общее количество проданных им альбомов перевалило за 30 миллионов. При этом Готт продолжал безостановочно работать и мучился от недовольства собой, о чем не раз говорил в интервью. Безусловный авторитет Готта на родине был выше всех возможных пределов — движением руки и звуком своего голоса он в острый момент усмирил разбушевавшуюся толпу, убедил ее разойтись и не допустил кровопролития. Так говорят свидетели тех пражских событий, и верится в сказанное абсолютно: за 80 лет жизни Готт не посадил на мундир ни единого пятнышка, не был замешан ни в одном скандале и при желании с легкостью мог стать лидером нации. Но он просто хотел петь.

А еще он любил хорошие новости. Даже на автоответчике его домашнего телефона запись была такой: «Простите, меня нет дома, но перезвоните мне, пожалуйста, позже, если у вас есть, конечно, хорошие новости для меня». Сегодня пришла плохая новость. Прощай, наш соловей.

Мнение автора колонки может не совпадать с точкой зрения редакции «Вечерней Москвы»