Тайна, которую оставил Пушкин
Это событие подняло планку русской литературы на вечную, если можно так выразиться, высоту. «Тебя ж, как первую любовь, — писал Тютчев о Пушкине, — России сердце не забудет».
«Евгений Онегин» — это одновременно «энциклопедия русской жизни» и «стихи ни о чем», «дневник чувств» и «повесть о несчастной любви», «портрет поколения» и философская «даль свободного романа». По лестнице представленных в романе сюжетных коллизий, мужских и женских характеров пойдут к своим вершинам Лермонтов, Гоголь, другие русские классики.
Роман превратился в культурный артефакт. Хрестоматийный, до последней запятой изученный поколениями исследователей текст не устает и по сию пору взрываться новыми историческими, текстовыми и стилистическими открытиями.
Произведение Пушкина с поэтических и академических высот ввинтилось в самую глубь народного сознания, дав в чем-то уникальные (смеховые, по Бахтину) отражения великого романа в ненормативной и уголовной лексике. Отчасти и об этой «всечеловечной» стороне Пушкина говорил в своей знаменитой речи в дни открытия памятника поэту в Москве Федор Достоевский летом 1880 года: «…Никогда еще ни один русский писатель, ни прежде, ни после его, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин… Поэт умер в полном развитии своих сил и, бесспорно, унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем».
Современники искали корни «Евгения Онегина» в произведениях Гете и Байрона. Но герои Гете и Байрона остались в своем времени, тогда как Германия и Англия неузнаваемо изменились. Пушкинский Евгений навеки остался в России, показав странную, горькую, но неизбывную параллельность существования деятельного, мыслящего человека внутри русского социума, плотью и квинтэссенцией которого является государство, где этот человек — всегда «третий лишний».
Пушкин — «наше все», как назвал его поэт Аполлон Григорьев — прекрасно это понимал, вдумчиво общаясь как с царем, так и с народом. Поэтому он искал для себя иных — высших в его понимании — прав: «Зависеть от царя, зависеть от народа — не все ли нам равно? Бог с ними. Никому отчета не давать, себе лишь самому...»
Поэт так и не сделал Евгения Онегина декабристом. Действие романа остановилось на пороге рокового 1825 года. Отвергнув «бессмысленный и беспощадный» русский бунт, Пушкин выбрал «покой и волю».
Но эти категории оказались умозрительными в разъединенном существовании государства, народа и «лишнего» человека. Пушкин, объединив своим гением три непересекающиеся линии, заплатил за свой выбор жизнью, оставив разгадывать тайну неотделимого от народа и государства, но лишнего для них Евгения Онегина.