Три ошибки 2008 года, которые нельзя повторить России

До последнего времени российские власти избегали произносить слово «кризис», да и сейчас избегают — по отношению к отечественной экономике. Так, министр финансов Антон Силуанов говорит теперь лишь о том, что «тучные времена» у нас прошли, но в стране накоплен достаточный запас золотовалютных резервов, чтобы справиться с возникшими проблемами. Что касается экономических перспектив, то прогнозов сейчас много, и один страшнее другого. Так, Америке, главному «локомотиву» мировой экономики, прочат безработицу аж до 30 процентов (в годы Великой депрессии, в 1930-х, было максимум 24 процента) и сокращение ВВП во втором квартале чуть ли не на четверть. А там как пойдет. Китай, правда, пока утверждает, что в годовом исчислении все же выйдет на положительные темпы роста.

Вероятнее всего, среднее снижение ВВП Китая, ЕС и США составит все же не менее 6–7 процентов в годовом выражении. Это означает, что резко сократится спрос на основные экспортные товары России, прежде всего на нефть. Цены на нее уже рухнули более чем вдвое по сравнению с началом года. И виной тому не только ценовая война России и Саудовской Аравии и распад сделки ОПЕК+, а резкое сокращение спроса из-за замершей экономической деятельности (только в гражданской авиации по всему миру потребление топлива сократилось на 75 процентов в марте, и это не предел).

В России пока все иначе. Несмотря на то что экономика зависит от нефти и сокращение экспортной выручки (если цена сохранится в диапазоне 26–35 долларов за баррель) может достичь 10 процентов объема прошлогоднего номинального ВВП, чиновники и политики соревнуются в оптимистических прогнозах.

Русские, как известно, медленно запрягают, но быстро ездят. Именно это мы видели в 2008–2009 годах, когда сначала чиновники несколько месяцев повторяли мантру о России как об «островке стабильности», а потом «вкачали» в экономику, по словам тогдашнего первого зампредседателя Счетной палаты Валерия Горегляда, 13,9 процента ВВП. Итог хорошо известен: экономический спад в 2009 году составил 7,9 процента, оказавшись рекордным среди стран G20. Какие уроки стоит вынести из прошлого и нынешнего кризисов, если мы не хотим, чтобы 2020 год стал самым тяжелым в экономической истории России XXI века?

На мой взгляд, их несколько.

Прежде всего нужно понимание того, что государство — это не «наше все», что само по себе исполнение бюджета (заверения в том, что «все бюджетные обязательства будут выполнены в полном объеме», зазвучали в момент появления первых признаков кризиса) не тождественно реализации антикризисной программы. Уже сейчас понятно, что при нынешних котировках нефти федеральный бюджет лишится около 3 трлн рублей. Его прямые потери от падения нефтяных доходов в свою очередь приведут к массе других потерь. Так что в совокупности будет очень хорошо, если вместо предполагавшегося профицита в 800 млрд рублей дефицит не превысит 4 трлн.

Если правительство мобилизует эти средства из ФНБ и выплатит все, что обещало еще в 2019 году, проблема не снимется. Разоренный бизнес в разы труднее запустить вновь, чем «законсервированный», поэтому о помощи нужно думать уже сейчас, а не через полгода.

Второй момент связан с источником тех средств, которые предполагается использовать для преодоления кризиса. Стоит заметить, что первой реакцией чиновников на информацию о стремительном падении цен на нефть стали заявления о достаточности средств ФНБ для балансирования бюджета чуть ли не на четыре года. Последнее выглядит маловероятным, учитывая как приведенные выше расчеты, так и то, что в фонде на 1 марта находилось 123,4 млрд долларов — по текущему курсу это 9,7 трлн рублей. При этом если в западных странах центральные банки незамедлительно максимально снизили процентные ставки (ФРС — до 0–0,25 процента, Банк Англии — до 0,1 процента, а у ЕЦБ она и так была отрицательной), то Банк России разве что удержался от ее повышения (в 2014 году в ответ на падение курса рубля он повысил ключевую ставку с 10,5 сразу до 17 процентов). Но, как говорится, и это хорошо. Основная же проблема состоит в другом: в предоставлении экономике дополнительной ликвидности. Той самой, которой в ФНБ не хватит для защиты российского народного хозяйства одновременно и от шока нефтяных цен, и от масштабной эпидемии.

Разумеется, на этом месте российские либералы заклеймят меня как переметнувшегося в лагерь «условного Глазьева», однако я попробую прояснить свою позицию. Сторонники «кредитной накачки» и «индустриального возрождения» России выступают за то, чтобы Центральный банк под контролем правительства финансировал «перспективные проекты» (типа моста на Сахалин) или «высокотехнологичные отрасли» (типа не покупаемого даже Министерством обороны танка «Армата»). Мой подход иной: Банк России, как и ФРС, и Банк Англии, должен стать главным кредитором бюджета. В случае выпуска Минфином ОФЗ или иных долговых инструментов он должен практически безлимитно кредитовать под залог этих бумаг приобретающие их банки. Я не вижу в данном действии никакого «инфляционного риска», поскольку таким образом финансируются те расходы бюджета, которые в любом случае должны им быть произведены (и тут совершенно не важно, будут ли деньги получены из ФНБ или из кредитов ЦБ). Банк России — это как микроскоп: можно либо изучать с его помощью вирусы и бактерии, либо забивать им гвозди. На мой взгляд, опыт западных стран как 2008-го, так и 2020-го показывает: без задействования ресурсов ЦБ обойтись нельзя.

Третий момент выглядит еще более очевидным: помощь экономике не может быть ни медленной, ни недостаточной. Когда у человека случается остановка сердца, нужен дефибриллятор, а не прибор, запитанный от пальчиковой батарейки. Европейцы и американцы правы, когда вливают в экономику даже больше денег, чем она может переварить, причем по нескольким причинам. С одной стороны, такой впрыск помогает запустить будущий рост, создавая платежеспособный спрос — как через прямые выплаты гражданам, так и через кредиты и помощь приостановленным бизнесам. С другой стороны, вкачивание денег в экономику (и это в России вообще никогда не принимают в расчет) рекапитализирует систему и иным образом: пока на прошлой неделе Конгресс принимал антикризисный акт на 2,2 трлн долларов, только за три дня, 23–25 марта, американский фондовый рынок вырос на 21,3 процента, что подняло его капитализацию на 5,12 трлн долларов. Последнее означает, что именно на столько больше денег стало на инвестиционных и пенсионных счетах американцев. Денег, которые завтра пойдут в экономику. Если бы власти в Вашингтоне вели себя так же, как в Москве, к середине лета Америка была бы в депрессии, сравнимой с 1930 годом. При этом, повторю еще раз, умелое манипулирование ставкой ФРС позволяет американскому правительству мобилизовывать огромные суммы без негативных последствий для потребительского рынка: инфляция в США составляет 2,4 процента при ставке 0 процентов, тогда как в России — 2,3 процента при ставке в 6 процентов. Зато американцы могут за пару недель мобилизовать 15 процентов ВВП на борьбу с кризисом, а россияне не смогут направить на эти цели и 5 процентов на протяжении всего года.

Стоит заметить, что снижение ставки Банка России может иметь последствия, прямо противоположные обычно предполагаемым. Сейчас считается, что высокая доходность привлекает иностранцев на рынок рублевых государственных заимствований, удерживая их долю в диапазоне 32–35 процентов. Однако не стоит забывать, что снижение ставки вызовет рост цены долговых бумаг, который уравновесит, по крайней мере частично, потери на курсовой разнице, сложившейся в последние недели. Иностранные инвесторы потеряют меньше, чем при удержании или повышении ставки. Да, они могут потом довольно долго не возвращаться на рынок, но вся их доля на нем оценивается в 3 трлн рублей (38,9 млрд долларов) при золотовалютных резервах в 551,2 млрд долларов. Действия ЦБ и правительства в критической ситуации не должны определяться факторами такого масштаба.

Подводя итог, можно сказать: чтобы Россия смогла довольно успешно преодолеть нынешний кризис, необходимо вбросить в экономику объем средств, соизмеримый с тем, который предоставляют своим гражданам и компаниям развитые страны — не менее 10 процентов ВВП, не считая четкого исполнения ранее принятых бюджетных обязательств. При объеме государственного долга в 14,4 трлн рублей (или 13,5 процента ВВП) сделать это не сложно. Инструментами должны стать, с одной стороны, неограниченное кредитование Банком России правительства через выпуск дополнительных объемов долговых бумаг, а с другой — программа «количественного смягчения», которая через банки довела бы до пострадавших компаний дополнительные средства, необходимые им для выживания в период эпидемии и карантина.

Основные требования к данной программе — те же, что озвучены в США: прозрачность бюджетного процесса, финансирование из казны только частных лиц и пострадавшего малого и среднего бизнеса, реализация программы «количественного смягчения» исключительно через частные банки и… самое главное, неучастие в любых из обозначенных программ компаний, подконтрольных представителям органов государственной власти.