Небратский саммит: зачем Путин встречался с Лукашенко

Никаких официальных документов при этом подписано не было, как не было и итоговой пресс-конференции. Такой вот саммит из серии «заскочил на огонек пообщаться».

Конечно, подобный формат можно объяснить сложившейся вокруг республики ситуацией. Ряд экспертов уверены, что заключение российско-белорусских соглашений (тем более судьбоносных, например об интеграции) будет контрпродуктивным. «Вести разговоры об углублении Союзного государства сейчас бессмысленно. Не только потому, что завтра в Минске может смениться власть. Просто неизвестно, как на это отреагирует улица», — пишет журналист Камран Гасанов.

Эта «улица» сейчас деморализована отсутствием реалистичной цели и методов ее достижения, поэтому протестующие просто бродят туда-сюда по площадям и проспектам. «Продажа» или «сдача» президентом Лукашенко белорусского суверенитета России может дать им общую цель: спасать страну и ее независимость, сплотиться перед угрозой поглощения со стороны грозного соседа.

Проблемы Москва получит и на внешнем радиусе. Как на постсоветском пространстве (элиты бывших республик увидят в подписанных соглашениях «агрессивное поглощение» Белоруссии Российской Федерацией и сделают из этого выводы, которые негативно повлияют на процессы Евразийской интеграции), так и на Западе. Штаты и Европа будут рассматривать подписанные соглашения как незаконную аннексию, одобренную нелегитимным Лукашенко, и на основе этого введут новые пакеты санкций.

Все так. Но в этом случае к саммиту «на огонек» есть три серьезных вопроса. Во-первых, о чем Путин и Лукашенко беседовали тет-а-тет четыре часа? Не о белорусских же протестах и своем хождении с автоматом рассказывал Батька своему «старшему брату» все это время! Во-вторых, зачем тогда нужно было проводить перед ним столь серьезную подготовительную работу: целую серию встреч между главами различных ведомств, переговоры Мишустина и части российского кабмина в Минске? В-третьих, откуда вдруг у российского руководства возник приступ альтруизма и безграничного доверия Лукашенко, когда мы продемонстрировали Батьке моральную поддержку, пообещали ему конкретную помощь (те самые полтора миллиарда долларов) и поверили на слово в то, что в обмен на нее от Батьки что-то получим? Особенно после «плодотворных» последних месяцев российско-белорусского диалога, когда мы о себе от Александра Григорьевича узнали много нового и интересного?

Скорее всего, никакого доверия нет: Москва уже давно взяла курс на прагматизацию отношений и не видит смысла от него отказываться. В рамках этого курса именно сейчас, когда Батька загнан в тупик и нуждается в российской помощи (которую мы ему предоставлять не обязаны), возникает идеальный расклад для продавливания белорусского президента на предмет реальных уступок. Поэтому, вероятно, на саммите были не только разговоры, но и непубличное подписание каких-либо письменных обязательств — интеграционных карт или других рамочных соглашений, которые будут опубликованы (или же официально переподписаны) позднее, возможно, после инаугурации Лукашенко.

Такой вариант был бы для России оптимальным. С одной стороны, формальное отсутствие подписанных документов не дает повода для радикализации уличных протестов (возмущения Запада и угрозы санкций Москве глубоко неинтересны. Мы уже привыкли к тому, что европейские и американские ограничения в отношении РФ вводятся в любой момент). С другой, мы получаем не обещания Лукашенко, а письменно зафиксированные им обязательства. Вряд ли даже Батька со всей своей изворотливостью пойдет по пути посаженных по его приказу оппозиционеров и заявит, что Владимир Владимирович заставил Александра Григорьевича подписать обязательства в Сочи.

Не по-братски ведем себя? Не как со своим? Да, но Лукашенко сам решил оборвать эти связи. Если он сейчас осознал ошибку и просится назад, то мы его, конечно, примем. Но только после того, как убедимся, что Батька реально изменился.

Автор — доцент департамента массовых коммуникаций и медиабизнеса Финансового университета при правительстве РФ.