Драться плохо, но надо

Местечковые же бунты, мятежи и поножовщина происходили и происходят постоянно — этот процесс непрерывен. Это, как говаривал дедушка Ленин, «объективная реальность, данная нам в ощущениях». Это, как пел Шнуров, «вышел на улицу — случайный выстрел»… Первый сын Адама и Евы убил своего братца и был наказан, но проблемы это не решило. Насилие присуще человеку, как и первородный грех.

Вы спросите, должен ли мальчик драться? Расскажу, как и при каких обстоятельствах я получил ненавязчивый ответ на этот вопрос.

Наверное, первые гадости, с которыми человек сталкивается в своей жизни, происходят в школе. Сколько прекрасных кинофильмов снято о школьной поре и написано книг, сколько сложено замечательных песенок… Почему же с лирической грустью мы вспоминаем школу? Потому что это детство и юность. И первые шаги во взрослую жизнь. Не институт, как принято считать, а школа. В ней детство как раз заканчивается, и там случается первое неизбежное зло. Правда, осознание этого приходит гораздо позже, много жизненных уроков спустя.

1 сентября. Помню два железных медицинских шкафа позади, у стены. Три ряда убогих свежевыкрашенных зеленых парт. Открытое окно, астры, георгины, хризантемы, гладиолусы охапками на подоконнике возле доски. Цветы были очень дешевые — на праздники их покупали в невероятных количествах. Я прошел через обычный совдеповский класс, подкрался к одному из белых шкафчиков, заглянул внутрь. На стеклянной полке сидела большая мохнатая бабочка — черная, с черепом на спине. Между крыльев блестела головка булавки. Потом я узнал, что это Мертвая голова. Вот и все впечатление от начала учебы, первого дня трудной взрослой жизни.

Под новый год в классе пятом на перемене я толкнул Ваську, и он упал. Урок пения был последним, я вышел из школы и направился домой... Путь лежал через детский садик. На тропинке, протоптанной среди сугробов, цепочкой стояли несколько мальчишек. Их темные фигурки перегородили дорогу. Меня поджидал Васек. Все было по-взрослому. Сверкнул кулак, раздался треск — это лопнули мои губы. Ничего, кроме замешательства, не помню. Я мешкал, меня били. Еще и еще. Пугало странное ощущение: будто в рот засунули воздушный шарик и надувают. Что-то текло по подбородку — это была смешанная со слюной кровь. К такому повороту мой маленький мозг был совсем не готов. Я даже не плакал. Когда парни ушли, встал, умылся колючим снегом, собрал в портфель разбросанные книжки и пошел домой. Там меня добила мама.

— Зачем ты дрался? — строго спросила она, увидев мою распухшую цветную физиономию.

— Я не дрался, — промямлил я. — Меня били.

— Тебе надо было сказать: «Я не хочу с вами драться!», — заявила мама, сделав строгое лицо.

Тогда меня просто осенило: она абсолютно ничего не понимает в жизни! Я понял, что родители не всегда правы, и некоторые вопросы мне теперь придется решать самому. От этого стало совсем грустно.

Папа, когда пришел с работы, покачал головой, а в конце недели отвел меня в секцию бокса к знакомому. Секция была для взрослых, но тренер, известный и уважаемый спортсмен, в юности боксировал с моим отцом — ему было неудобно отказать. Меня ставили в пару с первокурсниками. Более продвинутые ребята отрабатывали на мне удары. Атаковать там меня так и не научили, а вот как получать тумаков — в этом я набрался опыта. Узнал, например, что, когда тебя бьют, нельзя бояться и закрывать глаза.

Потом было «незаконное обучение карате» (ст. 219 УК СССР). Занимались в общежитии иностранных студентов тайно. Я научился проходить мимо вахтеров с отсутствующим видом — уверенно и нагло, замывать кровь на одежде холодной водой. Мы тренировались каждый день по четыре часа. В основном были выходцы из Алжира и мажорные мерзавцы. Как я туда попал, до сих пор не пойму. Нашего тренера звали Эдик, он был самым значительным учителем в моей жизни. Позже я видел много титулованных сенсеев, но только Эдик учил нас не из-за денег. Так мне думается теперь, и хочется, чтобы это было правдой.

Года через полтора (время берет свое) я неожиданно стал давать сдачи. Получил пинок под зад в школьном коридоре, повернулся и, не думая, ударил. Ударил и осознал, что передо мной стоит гроза школы. Останавливаться было поздно. И страшно. На одном дыхании я «выплюнул» в физиономию обидчика серию боковых длинных. А он не падал. «Все, хана мне...» — подумал я с тоской и бессильно опустил руки. Хулиган с изумлением смотрел на меня, а я в тревожном оцепенении пялился на него. Задира, кажется, хотел покрутить пальцем у виска, поднял руку... И медленно осел.

Их потом было достаточно — таких драк «по-взрослому». Иногда я попадал в больницу, иногда навестить доктора приходилось атаковавшим. Сейчас понимаю: драться нехорошо. Но заснеженный детский садик и секунды ожидания в школьном коридоре — вот что навсегда врезалось в память.

У вас растет мальчик? Он не сможет прятаться за маминой юбкой всю жизнь. Пацан должен уметь защищаться и защищать — слабого, любимую, дом, страну. Не научится стоять за себя — останется малым до глубокой старости. Мой вам совет: отведите парня в секцию.