Бродский, вы сами не понимаете, что написали

28 января — день памяти Иосифа Бродского, поэта, отношение к которому в нашей стране было, мягко говоря, неоднозначным. Что большинство из нас знает о нем? Диссидент, талант, нобелевский лауреат, сидел в тюрьме за тунеядство и эмигрировал в Штаты. Еще памятник ему установили в Москве, на Новинском бульваре, аккурат напротив американского посольства.

О мемориале, как и о его прототипе, тоже противоречивые мнения. Кто-то ругает, кто-то восторгается — равнодушных нет. Стоит себе бронзовый Бродский, руки в карманах, нос кверху на фоне безликой толпы, то есть нас. Ну как тут не взбрыкнуть? Но такой он и был. Самобытный, неординарный: все люди как люди, а я — поэт! Потом откроешь сборник его стихов — пахнет чем-то магическим, декадентским, затянет, и прощаешь все:

В деревне Бог живет не по углам

Как думают насмешники, а всюду,

Он освящает кровлю и посуду

И честно делит двери пополам.

Бог в его стихи пришел с подачи Ахматовой. Это она взяла под крыло неопытного поэта, «балбеса-второгодника, окончившего всего семь классов». Так Бродского назвал соратник по искусству Владимир Евсевьев. Опальная поэтесса собрала вокруг себя кружок интересующейся поэзией молодежи и передавала ученикам эстафету Серебряного века. Ее возглас: «Вы сами не понимаете, что написали!» ввел Иосифа в мир большой поэзии, стал моментом инициации Бродского.

Путь начинающего поэта был извилист. Сменив пять школ, «балбес-второгодник» бросил учебу после седьмого класса: выперли за неуспеваемость. Экзамены в мореходку не сдал, оставалась стезя пролетариата. До шестнадцати лет Иосиф проработал учеником фрезеровщика на заводе «Арсенал». Потом перебрался санитаром в морг. Свободного времени — хоть отбавляй, работа не пыльная, никто не лезет с разговорами. Что греха таить, есть нетрудовые доходы: покойника переодеть-помыть можно за отдельную плату. Но судьба строила свои планы. Она явилась в образе помешавшегося от горя цыгана с ножом в руках и выгнала Иосифа с «хлебного места». Как оказалось, мужчина приехал забирать тела двух своих детей, увидел швы от вскрытия и пришел в ярость. Он принялся гоняться за Бродским по моргу с кинжалом. Потрясенный Иосиф уволился с работы.

Потом были кочегарка и экспедиции геологов, куда Бродский устроился разнорабочим. Там он пристрастился к поэзии и начал писать стихи сам. Получилось. Пришло признание, внимание девушек, покровительство Ахматовой, аплодисменты. И Бродский отдал литературе всего себя:

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.

Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?

Когда на судебном процессе по делу о тунеядстве Иосифа спросят: «У вас есть постоянная работа?» — он ответит: «Я писал стихи. Я думал, что это работа».

Газета «Вечерний Ленинград» обозвала Бродского «окололитературным трутнем», а суд приговорил к «высылке из Ленинграда на пять лет с обязательным привлечением к труду». На строгость приговора повлияли и другие «хвосты»: участие в рукописном журнале «Синтаксис», за которое он получил первый арест, и юношеские планы угнать самолет, чтобы сбежать за границу. Сказалось обилие недоброжелателей: со слов Евсевьева, многие считали Бродского высокомерным и наглым.

Друзей оказалось тоже немало. Из ссылки его вытаскивали Чуковский, Маршак, Паустовский, Герман и многие другие. Но пришел 1972 год, и Бродского попросили уехать из Советского Союза:

Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров,

Мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров,

Мира и горя мимо, мимо Мекки и Рима,

Синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы.

Началась другая жизнь. Признание другого народа, знаки внимания от другого правительства: Нобелевская премия, звание поэта-лауреата США, должность консультанта Библиотеки Конгресса. Но писал и думал он на русском.

Годы шлифуют все. Прощаются ошибки, забываются грехи и скандалы. Кора осыпается, от дерева остается гладкий, безукоризненный ствол. От Бродского остались врезающиеся в душу слова. А это, согласитесь, немало.