Всем плохим, что есть во мне, я обязан книгам

«МопАссан четко про это пишет!» — сказал наиболее начитанный из моих новых одноклассников, определенно ставя ударение в фамилии классика на второй, а не на последний слог. Меня выгнали после восьмого класса из французской школы, и я пошел в трудовую политехническую. На первой же перемене, закурив за школой «Пегас», мы вот так заговорили с ребятами про девчонок.

— «Спартак» — чемпион, а мастак (мастер — прим. «ВМ») — нехороший человек! — эту истину я слышал на заводе каждый день из двух проведенных там лет.

Была еще и третья тема: кто сколько получит в этом месяце. Но все равно вскоре съезжали на вторую, а, остаканившись в пивной «Одуван», что в Карачарове, — на первую.

— Или, бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвет пистолет — так, что сыпется золото с кружев, с розоватых брабантских манжет! — провозгласил лектор на первом курсе журфака МГУ. — Чьи стихи?

— Гумилева, — ответил я к полному изумлению двухсот тридцати однокурсников, слышавших это имя впервые.

— Вы желаете сдавать на старофранцузском? — приятно удивилась знаменитая дама, читавшая нам зарубежку. — Извольте! Расскажите нам о Телемской обители у Рабле!

— «Спартак» — чемпион, а мастак — редиска! — ответил я с чисто парижским прононсом и ушел в армию с четвертого курса.

— А ля франсэ пирамидон! — орали ротные деды, прознав про мой французский, и корчились от хохота до синевы.

— Все, небось, про «это» мурлыкаете, да не по-нашему? — спросил меня прапорщик Гредиско, пытаясь перевести перехваченное им письмо от моей невесты на французском с помощью русско-немецкого словаря.

— Ты же говоришь практически без акцента! — изумился мой новый парижский знакомый, последний из светлейших князей Голицыных. — Это в Москве так учат?!

— Надо же! Смотрите, даже наш маленький идио… То есть наш друг Воеводин, оказывается, может выучить урок! — делано изумлялась учительница во французской школе, когда вдруг меня прорывало и я начинал говорить свободно, как дышать. — Садись, идио… То есть наш маленький друг! Три!

— За что трояк-то? — начинала роптать пара человек в классе. — Почему не пять?

— За Мопассана! — объявляла она. — Нечего читать то, что не по программе!

Недавно я нашел те письма от невесты, писанные мне в армию. И свои ей оттуда. Она, оказывается, подчеркивала красным мои ошибки. В первых посланиях красного почти не было. Последние были все буквально разукрашены. И да, писаны они были уже матом, но в латинской транскрипции.

Вот и получается, что всем плохим, что есть во мне, я обязан книгам. И в частности — Мопассану…