Работала на износ: какой была Людмила Гурченко

90 лет со дня рождения народной артистки СССР Людмилы Гурченко исполняется 12 ноября. «Вечерняя Москва» вспоминает актрису вместе с режиссером Андреем Житинкиным.

История хрупкой и одновременно стальной женщины Людмилы Гурченко известна: ее биография доступна, воспоминаний о Людмиле Марковне множество, так что пересказывать не имеет смысла. Однако какой она была на самом деле, точно не скажет никто, слишком много экстремумов было в ее характере и натуре. О «великой и ужасной» примадонне мы поговорили с хорошо знавшим ее народным артистом Российской Федерации, режиссером-постановщиком Малого театра Андреем Житинкиным.

— Андрей Альбертович, как вы познакомились с Людмилой Марковной?

— О, это была забавная история. Как вы понимаете, я ее прекрасно знал как актрису, но мы никогда не работали вместе. И вот как-то часов в семь утра, а для режиссера это какое-то невозможное время, раздается звонок, и я сквозь полусон слышу: «Алло, это Шурик!». Я ничего не понял, пробурчал что-то вроде: «Да пошли вы…», а там повторяют: «Это Шурик! Твой учитель Шурик Ширвиндт!». Тут я проснулся. А Ширвиндт был жаворонком. И он начал: «Ты понимаешь, у меня юбилей… И Плучек разрешил мне делать что хочется. А я хочу сыграть в пьесе «Поле битвы после победы принадлежит мародерам». Давай, возвращай долги: ты мой ученик, вот и поставь пьесу!». И тут же напрягся: «А кто же у нас в Театре сатиры может бегать трусцой?». Если помните, там было как бы продолжение спортивных сцен и бег трусцой был нужен. И тут я ему и сказал: «Слушайте, а вы никогда с Гурченко не играли на сцене?». Александр Анатольевич задумался: «И правда, мы с Люсей на сцене не пересекались…». И мы начали работать….

На первой нашей репетиции, а репетировали мы на сцене под крышей, вдруг, когда только мы туда поднялись, вдребезги разлетелось большое гримировальное зеркало. Я в театральных вопросах человек отчасти суеверный, говорю: «Ну беда…». Но тут Гурченко решила меня успокоить: «Андрей, это из-за меня, из-за моей энергетики! И примета в данной ситуации сработает наоборот: ничего плохого не произойдет, все будет удачно!».

— Сработало?

— Она оказалась права: премьера прошла блистательно. Люся же взяла реванш: до этого спектакля у нее в театре и правда давно ничего не было. Кстати, она мне рассказывала потом, что, когда ее выдавили из «Современника», она пришла показываться со своим баянчиком в Сатиру, о чем договорились Ширвиндт с Мироновым. Спела пару песен, но реакции не было, труппа прокатила ее абсолютно. И она сказала: «Ну, я, наверное, пойду?» — и — никогда не забуду ее фразы — «Я ушла под стук собственных копыт». А потом при мне Плучек сделал ей предложение о переходе в Сатиру. Но какова была Люся! Вот почему некоторые и считали ее характер вздорным. Она сказала ему, причем прилюдно: «Не-е-е-ет, Валентин Николаевич, вы тогда мне отказали, а теперь откажу я вам! Я та кошка, которая гуляет сама по себе!». И ушла. И это притом, что он звал ее на блестящее место и на большие деньги.

— Резко.… Ну а как складывались у Гурченко отношения с партнерами?

— По-разному. Иных она доводила. Но судите сами, как и почему. К репетиции она приезжала первой и сидела под дверью, когда репзал был еще не открыт, — в полной готовности и с мейкапом. Я даже просил Ширвиндта приходить хоть на пять минут пораньше. А они в Сатире вообще любили опаздывать, Державин, например, никогда не приходил вовремя. Но Люся всех построила! И все начали приезжать раньше. Была и другая катастрофа: она на первую же репетицию приехала с выученным текстом. У нее это было кинематографической привычкой, и это у всех вызвало шок. Более того, на каждой репетиции она выкладывалась полностью, со слезами и всем прочим. Ширвиндт меня подбивал: «Андрей, ну подскажи ты ей, что можно и «вполноги» сыграть, а то что ж с ней на премьере-то будет?!». Но когда я попытался ей это сказать, Люся послала меня на три буквы — она не могла иначе.

А однажды Ширвиндт и Державин должны были улетать на какой-то фестиваль, за этим стояли деньги, и они предложили всем актерам сыграть спектакль побыстрее, чтобы не опоздать на самолет. Ширвиндт и Гурченко играли пару — Михалева и Михалеву, — и по роли она все время была подшофе. Когда Ширвиндт принялся что-то очень быстро тараторить, Люсинда медленно протянула: «А я что-то не поняла… Ну-ка повтори!» — и заставила его повторить. То есть она не просто ничего не изменила, а, наоборот, затянула спектакль. За кулисами потом стоял дикий ор, потому что они опоздали на самолет. Но Люся стояла на своем: «Никакой ваш фестиваль и ваши бабки не могут быть дороже спектакля!». Сначала они обижались, но потом поняли, что она права. Вот вам ее характер.

А еще помню, как они сцепились на репетиции одного проекта с Сергеем Шакуровым. Он, непримиримый, в итоге довел ее до слез, Люся звонила мне ночью и плакала — все, ухожу! Но я сказал ей режиссерское «петушиное слово», попросив пережить эту ночь — только одну! А наутро Сергей Каюмович пришел мириться, признал неправоту, и Гурченко расцвела и все простила.

— Вы называли ее Люсей?

— Вообще-то нет, я называл ее Люсиндой. «Людмила Марковна» — ей не нравилось. Кстати, она мне сказала, что ни с каким режиссером больше одного раза не работает, но мы поставили четыре спектакля. Я ее чувствовал и понимал, и это было важно. Даже если она вдруг принималась зевать, а она могла себе такое позволить, если ей становилось скучно или она уставала, то я не обижался в отличие от других режиссеров. Спустя годы, кстати, я приезжал иногда на спектакли тайно и видел: ага, тут артист рисунок роли уже немного изменил, тут текст забыли, и только Гурченко стопроцентно держала рисунок и ничего не поменяла со дня премьеры.

— Волевая была….

— Да! И не только. Вскоре после ее триумфального возвращения на сцену мы готовили первый московский мюзикл «Бюро счастья». Все вживую, и Имперский балет Гедиминаса Таранды, и оркестр — все было великолепно. Но вдруг грянул дефолт. И тут только Люся, закусив удила, продавила этот спектакль и действовала уже как его продюсер. Потом она даже основала продюсерскую фирму «Дуэт», где официально продюсером был ее последний муж Сережа Сенин, но генератором идей была она. Кстати, именно во врем работы над этим мюзиклом я был потрясен ее щедростью. Она помогала всем! Таранду учила петь, Колю Фоменко — танцевать, Алене Свиридовой точно подсказала, как изменить костюм, прекрасного актера Сашу Михайлова, которому было трудно существовать в жанре мюзикла, смогла «разжать».… А в «Поле битвы…» она, напротив, спокойно многому училась, поскольку признавала, что театральный опыт ее недостаточен. Например, опытный Александр Анатольевич иногда разворачивал ее к залу спиной. А я учил отвечать на такие штучки: идите, говорил, Люсинда, на оборот — к рампе, пусть он за вами плетется и что-то там пытается произносить.…

— Она была перфекционисткой или так казалось?

— Конечно, невероятной перфекционисткой! У нее все было заточено на работу. Все, что она устраивала, упиралось в ее отношение к профессии. И самым главным в ее жизни было искусство — пусть уж не обижаются на меня ее мужья.…

— Перфекционистка и сталь.…

— Как-то на гастролях в Риге у Гурченко поднялась температура до 39,8. Это был тот же театр, где умер Андрей Миронов, врачи перепугались и сказали: звоните в Москву, нужен борт оттуда. А Люсинда отыграла спектакль! Борт дал Черномырдин. Переливание крови Люсе начали делать прямо в самолете, температура перевалила за 40. Тогда, кстати, и пошли слухи, что Гурченко умерла.… Но ее на машине с мигалками успели доставить в больницу.

— Как она реагировала на узнавание, славу?

— Если мы летели на гастроли, то она делала все, чтобы ее никто не узнавал. Надевала чалму или платок, поднимала воротник или закутывалась в какой-то теплый платок до самых глаз да еще водружала на нос темные очки. Кстати, в жизни она страшно сутулилась, а на сцене мгновенно выпрямлялась как струна. Она никогда не любила лишнее общение, особенно перед спектаклем, и могла вдруг свернуться калачиком где-нибудь и делать вид, что спит, а на самом деле в этот момент прокручивала про себя роль. И если честно, я не очень понимаю, когда она отдыхала, потому что после спектакля «Поле битвы…», например, она звонила мне ночью. Иногда, кстати, рассказывала про какие-то свои сны. Два из них я даже вставил в текст Радзинского, и он был в полном восторге.

— Для многих она была кумиром. А у нее кумир был?

— Думаю, если кого-то и можно так назвать, то Марлен Дитрих. Люсинда бегала смотреть на нее в Театр эстрады, когда Дитрих приезжала, и была потрясена. Дитрих стояла как струна — на высоченных каблуках, в серебряном тяжеленном платье, сделанном из металлических чешуек, и фигура ее была по-прежнему как рюмочка.

А об отношении к людям.… Помню такую деталь. Действительно, ее очень часто обижали, и она мне как-то сказала: «Андрей, я могу простить, но никогда не забуду!». Она помнила всех своих врагов и никогда не забывала, как ее травили — в том числе и журналисты, писавшие, что она пьет, в то время как она колесила по стране, пытаясь зарабатывать, или которые перемалывали ее разборки с дочерью. Кстати, могу точно сказать, что больше всех на свете, больше всех своих мужчин, больше, чем отца, она любила внука Марка. Он умер от передоза в 16 лет, и все ее сложности с дочерью начались после этого….

— Мне Людмила Марковна казалась вечной. Она же, как никто, стремилась победить возраст….

— Вы знаете, а я не слишком удивился, когда раздался тот страшный и грустный звонок.… Потому что знал, что она не долгожитель. Есть актрисы, которые живут долго, разумно распределяя свою жизнь и здоровье, берегут себя, но Люсинда была не из таких. Я понимал, что она долго в таком ритме просуществовать не может. Незадолго до своего ухода она снова попала в больницу. Мы обсуждали постановку Теннесси Уильямса, и она была страшно рада. Я ей предложил сыграть забытую звезду, которая влюбляется в жиголо. Она жила этой идеей, но потом сообщила: «Я опять поломалась!». Она говорила об этом как-то очень легко: «Да, снова, но меня подлечат, я выйду из больницы и…». Она работала на износ.

А вообще про нее существовало невероятное количество мифов. Говорили, например, что она на каких-то диетах сидит фантастических, но это неправда. Она за спектакль один худела килограмма на два, а после показа у нее была любимая фраза: «Ой, пойдем, хочу вкусно пожрать!». В ресторане заказывала стейк с кровью, икру…. В ней все будто сгорало, включая десерты….

— А вы считаете, что перебора с пластическими операциями не было?

— У нас однажды был с ней очень откровенный разговор на эту тему. Она мне сказала: «Андрей, я буду продолжать это делать, потому что я для очень многих — икона. И это входит в понятие профессии». Я говорю: «Это же вредно!» — а она в ответ: «А что делать…». Я возражал: «Но потом будет ухудшение!». И она ответила: «Пока я могу это делать, я это буду делать!». И я понял. У нее в молодости были такие бешеные паузы и простои после «Карнавальной ночи», по 8–10 лет! С ее энергией и ее нутром видеть, что молодость уходит, было немыслимо больно. И когда она получила то, что хотела, она принялась бороться за эту уходящую молодость — как могла. И был момент, действительно рвущий душу. Как-то, когда мы репетировали мюзикл «Бюро счастья», я однажды шел по коридору и, проходя мимо ее гримерки, услышал, что она разговаривает с кем-то. Я очень удивился, потому что обычно никто к ней перед спектаклем не заходил. А она повторяла: «Ну что мне с ней делать, что мне делать с этой проклятой…?». Я решил: что-то произошло, может быть, ей кто-то нахамил, и поэтому заглянул внутрь. Она сидела у зеркала, видела в отражении меня, но даже не повернула головы. Продолжая гримироваться, она продолжала свой диалог с зеркалом: «Что мне с ней делать, с этой проклятой старостью…». И я понял, что она будет продолжать бороться — пока сможет. На банкете же по случаю премьеры она подняла бокал со словами: «Как же все поздно!».

ЛУЧШИЕ РОЛИ

• Карнавальная ночь (1956): Лена Крылова;
• Девушка с гитарой (1958): Таня Федосова;
• Двадцать дней без войны (1976): Нина;
• Пять вечеров (1978): Тамара Васильевна;
• Любимая женщина механика Гаврилова (1981): Маргарита Сергеевна;
• Вокзал для двоих (1982): Вера;
• Полеты во сне и наяву (1982): Лариса Кузьмина;
• Рецепт ее молодости (1983): Эмилия Марти;
• Любовь и голуби (1984): Раиса Захаровна;
• Моя морячка (1990): Людмила Пашкова, ведущая конкурса.

А ВЫ ЗНАЛИ, ЧТО...

• Людмила Гурченко с детства пела, и все были уверены, что она прославится как певица;
• В 1957 году, по словам Гурченко, ее пытался завербовать КГБ, предложив работать на Всемирном фестивале молодежи и студентов взамен на помощь с приобретением квартиры и обучением иностранным языкам. Актриса отказалась, и ее начали травить критическими статьями через прессу. В течение последующих десяти лет она получала только проходные роли и эпизоды;
• Многие свои наряды Гурченко шила сама;
• Звание народной артистки СССР актриса получила, не имея партбилета;
• Людмила Гурченко пять раз официально была замужем. Ее мужья: Василий Ордынский, Борис Андроникашвили, актер Александр Фадеев, Иосиф Кобзон. Между четвертым и пятым официальным браком был брак гражданский — актриса 18 лет прожила со своим аккомпаниатором Константином Купервейсом. Пятым мужем стал продюсер Сергей Сенин.