Стрекоза и муравей
— Паша, осторожно! Ты совсем не смотришь под ноги, а дворники убираются через пень-колоду. Ты что, забыл, как разбил в прошлом году колени?
— Тося, хватит ворчать. Я же не говорю тебе, например, что ты не права с этими батончиками.
— С какими батончиками?
— А ты не знаешь? Ты же опять купила их, а? Ну, и куда тебе, с твоим-то сахаром! Ты когда его измеряла, кстати?
Она виновато смотрит на него исподлобья.
— Пашунь, не ругайся. Больше не буду. И сахар померяю. Завтра. А сегодня чаю попьем с батончиками, да?
— Будешь.
Он целует ее в висок, припадая к нему нежно и крепко, она на миг закрывает глаза. Любовь есть. И вы бы сразу поверили в нее, если бы увидели, как он ее целует…
…Они живут в конце нашего громоздкого сталинского дома; узкий двор, заставленный машинами, упирается как раз в их подъезд. Антонине Павловне — 87. Павлу Андреевичу — 86. Они вместе… уже пять лет.
…Они могли встретиться еще много-много лет назад, ведь, как оказалось, уже более полувека назад устроились на стройку крупного промышленного объекта в Сибири с разницей всего в месяц. Но — не встретились! Более того. Спустя десятки лет они обнаружили, что на огромной коллективной фотографии, сделанной перед отъездом со стройки, она стоит в крайнем ряду справа, спрятавшись за плечом статного прораба, а он — полулежит впереди «с левого фланга». У них было множество общих знакомых, они ходили в одну столовую и даже на танцы! Но тогда и не видели друг друга и не слышали…
Антонина Павловна долго искала свою «половинку», потом вышла замуж — скорее, не по любви, а потому, что так было нужно. Муж ее покойный, Георгий, оказался человеком хорошим, хоть и с норовом. Они прожили вместе двадцать лет, вырастили двух дочерей, но до поры их окончательного взросления дожить Георгию Валентиновичу не удалось — его увела на тот свет пневмония. Оставшись одна, Антонина Павловна принялась «доживать» — активно помогая с внуками, потом — с правнуками. И смирилась с тем, что ей выпало прожить жизнь без особой любви. Ну, не всем же дано, ей-богу.
Павел Андреевич женился рано, они с женой родили сына и дочь и жили складно. Супруга его, тоже ныне покойная, Елена Владимировна, была директором школы. Привычка руководить приходила с ней вместе с работы: она была хорошим учителем и директором, внимательной матерью и женой. Разве что излишне суровой. Она никогда не спрашивала, как у него дела, не была с ним нежна. Но он любил ее и был по-своему счастлив. Когда же она ушла — едва отметив 60-летие, от безжалостного инсульта, — он очень страдал, а потом зажил как мог, посильно помогая детям и внукам. Но жил уже не ради него или не ради кого-то, а как-то просто так — чтобы оторвать поутру еще один отжитый лист календаря и обрадоваться не тому, что начался новый день, а тому, что кончился, наконец, старый.
…Они встретились совершенно случайно, зимой, возле Смоленского гастронома. Он неловко заскользил на льду, чья-то рука подхватила его — обернувшись, едва не ослеп — такими яркими показались ему огромные глаза цвета неба. Она что-то говорила ему — ласково, заботливо, но и в меру строго, а он все смотрел в ее глаза, утопая, захлебнувшись в их бездонности, понимая, что больше всего на свете хотел бы расцеловать их, и был до крайности смущен этим странным, нелепым желанием. А потом тронул край ее пальто, потянул слегка за рукав и неожиданно для себя произнес:
— А можно я вас до дома провожу? Пожалуйста.
Она молодо вспыхнула, заправила под берет выбившуюся прядку — белую, точно Млечный путь. И неожиданно для себя произнесла:
— Можно.
…Они вместе пять лет. Весь наш двор, обычно холодный, безжалостный и жадный до сплетен, замирает в благоговении, когда они идут по нему — рядом, взявшись за руки. Его прозвали Муравьем — за невысокий рост и вечную попытку что-то сделать, совершить; даже прошлым дымным летом ему не сиделось на месте, и он увозил свою Тонюшку за город, где дышалось чуть легче, — чтобы… половить рыбы! А Антонину Павловну кличут Стрекозой — из-за огромных глаз. Они знают эти свои клички и потешаются на этой «крыловщиной». Порой, когда они в шутку ругаются, он грозит ей — мол, поди-ка, попляши, Стрекоза моя! А потом звонко целует в щеку — ведь ругаться им вовсе не хочется. «Да и некогда, — говорят. — Кто там знает, сколько отпущено…»
В прошлом году Павел Андреевич сильно расшибся, попал в больницу. И окна нашего старого дома с грустью рассматривали ее одинокую фигурку, сразу вдруг постаревшую. А она, бесконечно кружа по двору, чтобы хоть как-то унять дрожь испуганного сердца, шептала еле слышно: «Как же поздно все-таки, как все поздно… Почему же так-то, а…» Но Павел Андреевич, слава богу, поправился. И все вернулось.
— Я совсем седая, Пашенька, — вздыхает она, поправляя волосы.
— Да? — изумляется он. — А я и не заметил…
О любви не нужно говорить — она приходит, когда хочет, ей все равно, что думают об этом окружающие и думают ли они о ней вообще; она живет по своим законам и вопреки многим законам бытия, плюет на возраст и разум и великодушна ровно настолько, на сколько порой безжалостна. Но главное — она есть.
Любовь здесь и сейчас
Аннета Орлова, психолог, кандидат социологических наук:
В молодости нам мешают любить наши амбиции, которые заставляют нас двигаться вперед и заниматься своей карьерой. Заботы о детях также отвлекают от партнера, который недополучает нашу любовь. А в пожилые годы человек умеет жить здесь и сейчас. И радоваться тому, кто рядом с ним. В этом возрасте не возникает идеи «переделать партнера». Его любят таким, какой он есть. Эта любовь, конечно, уже не эротическая, а скорее — духовная и человеческая. Какие здесь есть подводные камни? Только один — реакция детей. Поэтому пожилым людям нужно сразу правильно расставить все точки над i. А в остальном в этих чувствах, в этой зрелой любви — только бонусы.
Ваши правдивые истории присылайте на e-mail family.history@vm.ru или по адресу: 127015, Москва, Бумажный пр-д, 14, стр. 2, редакция газеты «Вечерняя Москва». Лучшие письма мы опубликуем. Все истории комментирует психолог.