Безымянный сын мудрой Мухи
Столько лет прошло с войны... Но до сих пор у меня, уже прабабушки с десятилетним стажем, стынет в жилах кровь при воспоминании о моем военном детстве и тянется рука за валидолом при просмотре хроник современных баталий, в том числе на территории Украины. Как донести до сознания современных «дяденек» боль девочки из Славянска, оставшейся без ноги? Как заставить их прочувствовать боль ребенка, на глазах которого погибла мать? А известно ли им, что такое жажда? А голод? Память моя услужливо извлекла из своих недр одну из, может быть, не самых трагичных по сравнению с гибелью, а еще хуже — с расстрелом родителей на глазах у детей, но тем не менее ранивших детские души историй времен Отечественной войны.
…Иосиф был знаком, во всяком случае узнаваем, половине населения мирного города Белостока. Каждое утро спешащие по делам горожане видели его развозящим по магазинам продукты на запряженной в телегу лошадке по имени Муха. Они были частью города — неотъемлемой и любимой. Многие прохожие с улыбкой приветствовали Иосифа, а мы, дети, бегали за ним в ожидании момента, когда можно будет тесно пообщаться с мудрой Мухой. С разрешения хозяина, пока тот разгружал товар у очередного магазина, мы гладили ее по морде, заглядывали в ее умные влажные глаза, угощали с руки кусочком сахара, бубликом. Мы обожали ее.
За несколько дней до начала войны до нас дошла радостная весть: Муха произвела на свет такого же рыженького, с белым пятном на лбу, жеребенка. Как мы ждали этой встречи! И представляли, как увидим его, несмышленыша на длинных, нескладных ножках. Но не успел Иосиф вывести на работу Муху с жеребенком, как грянула война! Буквально на четвертый день, после обстрелов, бомбежек, пожаров, в город ворвались мотоциклисты в касках и мундирах мышиного цвета, неся с собой горе, несчастья, смерть.
Вскоре оккупанты, конфисковав у Иосифа Муху, увели ее на службу вермахту. Лошади, тягловая сила, им были нужны. И потому они грубо отогнали прикладами ненужного, но не отстававшего от матери сосунка, а заодно избили и Иосифа, который осмелился в рыданиях вцепиться в гриву лошади-кормилицы. Они были убиты разлукой оба. Иосиф рыдал, не стесняясь слез. Жеребенок понесся куда-то по улице; его, также обезумевшего от горя, чуть позже отловили и привели к убитому горем хозяину. Так Иосиф вынужден был стать жеребенку «мамой».
Кто-то принес ему мешок сухого молока, вынесенного из горящих продуктовых складов, которое и стало основным питанием для малыша. Чем еще вскармливал хозяин своего питомца, неизвестно, но когда он впервые после исчезновения Мухи появился с жеребенком на улице, тот выглядел вполне здоровым и упитанным. Жеребенок действительно следовал за Иосифом, как малыш за мамой, выглядела пара очень трогательно. Но их «идиллия» продолжалась недолго.
Фашисты планомерно готовились к уничтожению евреев, цыган, славян… Их же силами возводили стены и высокие заборы вокруг большого участка города, отведенного под гетто, куда, начиная с последних чисел июля 1941 года, поэтапно переселили более 56 000 жителей Белостока и окрестных городов и откуда впоследствии колоннами выводили их на пытки и смерть.
Время, в лице нелюдей в фашистских мундирах, исполняло предначертания их фюрера. Однажды наступил момент, когда и Иосифу пришла пора переселяться в гетто. Я помню этот ужас: колонна измученных людей под строгим конвоем медленно продвигалась по городу. Одного конвоира стал раздражать невесть откуда взявшийся жеребенок, постоянно норовивший вбежать вглубь колонны.
Сделав несколько неудачных попыток отогнать настырное животное, разъяренный страж, изрыгая ругательства, привычным движением скинул с плеча автомат… и в это время из колонны выскочил человек. С полными ненависти глазами, с проклятьями, он набросился на не ожидавшего нападения конвоира, выхватил из его рук оружие и, далеко отбросив его, стал кулаками наносить стражу удары по лицу… Обрадованный несмышленыш, увидев наконец «маму», и другой конвоир подбежали к ним одновременно.
Для двоих — жеребенка и его хозяина — хватило одной короткой автоматной очереди… …Не знаю, кто был тот мальчик — был ли он родственником Иосифа или это был просто один из обожателей Мухи и ее детеныша.
Помню только, что, пока не были убраны жертвы разыгравшейся трагедии, он, окруженный рыдающей беспризорной детворой, сидел на мостовой и, прислонив к своим коленям головы погибших Иосифа и жеребенка, раскачиваясь, повторял одни и те же слова: «Мы даже не успели дать ему имя…» Этого мальчугана видели на том же месте и в той же позе, повторяющим те же слова, еще несколько дней.
Незадолго до трагедии с жеребенком погибли его родители...
СТИХИ
Уважаемая редакция знакомой мне с детства газеты «Вечерняя Москва»! Мой отец приходил вечерами домой с газетами, и я их рассматривала, а теперь сама выписываю. Тогда мне было 4–5 лет, а теперь 92. Очень хотелось бы попросить вас напечатать в газете два моих стихотворения.
Я писала их по дороге в Крым в далеком 1973 году, любуясь и радуясь красотам России. Я бывала в Симферополе и Севастополе, мой младший сын служил там на легендарном крейсере «Москва». Я приезжала его навещать и неизменно восхищалась красотой тех удивительных мест, забыть которые нельзя.
Лидия Ивановна Богданова, Москва, коренная москвичка, ветеран войны
Дорогой в Крым
А Земля-то — вся волнистая:
Лес да поле по горам;
Вьется трасса серебристая
По зеленым по долам, —
Средне-Русское волнение
Раскатил Старик Валдай…
— Вал девятый откровения —
«Мне! — прошу его, отдай!» —
Я узнаю Русь по топоту
Первых встречных земляков,
По размаху и по рокоту
Сине-грозных облаков;
По сверканью и гулению,
И прохладе чистых рек —
По простому притяжению
Наших родственных сердец…
А меня — родством счастливую —
Вы узнаете вполне —
Восхищенно-молчаливую
С тайным вздохом в глубине.
Крым. Чабан-Кале
Берег моря... Россыпь гальки…
Брезжит утро... Тишина…
Дремлют горы… Замер ветер…
Спит, раскинувшись, волна,
А в горах, в дубовой роще
Кто-то юркий суетится:
Шелест листьев, шорох крыльев —
Скачет маленькая птица.
Эта птичка-невеличка, —
На головке с хохолком, —
Чтобы первой встретить Солнце,
Встала в сумраке ночном.
И с горы, с вершины дуба
Смотрит вдаль, за кромку туч —
Видит: Солнце потянулось,
Уронило в море луч;
Море сонно засияло
И лениво шевельнулось;
Ветер тихо обнял море —
Море Ветру улыбнулось...