Голландская рубашка и бумажные чулки

Статус белья в XIX веке был двойственным. Показывать многие его предметы (особенно надеваемые на нижнюю часть тела) считалось непристойным. Однако в «Преступлении и наказании» (1865) Достоевского читаем: «Одежда Свидригайлова была щегольская (...), в особенности щеголял он бельем». Как же это можно понять по одетому человеку? Имеются в виду воротнички и манжеты рубашки: они были своего рода визитной карточкой мужчины.

Приводим колоритные слова из этой деликатной сферы.

Бумажный - если речь о предмете белья — это означает «хлопчатобумажный». В «Евгении Онегине» мелькает немец-пекарь «в бумажном колпаке», в старых книгах встречаются герои в «бумажных чулках».

Голландская рубашка - из дорогого тонкого льняного полотна, первоначально ввозившегося из Голландии. Герой «Юности» (1857) Льва Толстого объяснял, почему не может подружиться с более бедными однокурсниками: «главною причиною (...) были мое двадцатирублевое сукно на сюртуке, дрожки и голландская рубашка».

Егерское белье - (егеровское) — из тонкого шерстяного трикотажа. Название происходит не от слова «егерь», а от имени немецкого гигиениста Густава Йегера (Jaeger). С 1880-х годов он рьяно доказывал, что шить одежду и белье надо только из шерстяных тканей. Ипполит Матвеевич в «Двенадцати стульях» (1927) укладывается спать в «заштопанном егерском белье».

Матине - легкая утренняя женская кофта (от французского «matinee» — «утро»). В ней можно было принимать гостей до обеда. Правда, темпераментному влюбленному было непросто созерцать даму в таком наряде. В стихотворении Бориса Пастернака «Марбург» (1916, ранняя редакция) лирический герой спрашивает: «Что сделали вы? Или это по-дружески,/ Вы в кружеве вьюжитесь, мой друг в матине?/ К чему же дивитесь вы, если по-мужески — / мне больно, довольно, есть мера длине...»

Невыразимые - эвфемизм для обозначения кальсон (или, реже, верхних штанов). Использовался также французский эквивалент inexpressibles или его не вполне точная русская транскрипция. Один мемуарист вспоминал: «При сеченьи нас сначала не всегда вполне обнажали, оставляя не снятыми инекспресибли...» (1884). Это слово отражает пуританское отношение к белью как к предмету непристойному, существовавшее и в России, и на Западе.