Михаил Сергеевич, наливайте!

К чему я это вспомнил? М. С. Горбачев подтолкнул, публично заявив к тридцатилетию начала знаменитой антиалкогольной кампании, что кампания эта, им же и запущенная, была ошибкой. То есть подтвердил то, что мы и без него знали, причем знали еще в момент обнародования указа Президиума Верховного Совета РСФСР «О мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения».

А вскоре после этого, в конце июня 1985 года, меня вызвал главный редактор газеты и велел на примере промышленного предприятия показать, какие результаты уже приносит выполнение означенного указа. «Результаты, конечно, должны быть ошеломительными?» — нахально пошутил я, но тотчас был сурово поставлен на место: «Ты, может, еще не понял, что все это очень серьезно? Срок тебе — сутки. Акцент — на росте производительности труда».

Ясное дело, на чем же еще. Если государство решилось изъять из торгового оборота водку, а значит, пробить здоровенную дыру в бюджете страны, значит, насильно отрезвленный рабочий класс должен ударным трудом эту дыру заткнуть.

Вот такое предусмотрено «водкозамещение». Короче, следующим утром я уже ехал в ближнюю командировку на Подольский механический завод имени М. И. Калинина. Предварительно по телефону объяснил директору цель визита, чем совершенно его не обрадовал. Но куда денешься.

К моему появлению бывалые руководители — директор, секретарь парткома и председатель профкома — уже сообразили на троих, как будут спасать шкуры, в чем я готов был всемерно им содействовать, ибо на кону стояло не только их, но и мое служебное соответствие.

Ночью на обратном пути я придумал начало статьи.

«Когда кончился июнь, секретарю парткома завода попеняли в горкоме:

— Как же это? На соседнем предприятии всего четыре случая пьянства за месяц, а на вашем ПМЗ — 172. Хорошо же у вас пьют!

— Или у них плохо считают, — парировал секретарь».

Этот детективный зачин имел доказательное продолжение, которое даже сейчас, спустя три десятилетия, не лишено интереса.

Итак, вслед за указом Президиума Верховного Совета директор завода издал свой указ. В нем была четко оговорена процедура пресечения порока. Обнаружил бригадир пьяного — обязан немедленно сообщить мастеру или иному руководителю. Тот вместе со свидетелями обязан составить протокол установленного образца и сдать начальнику цеха. Последний обязан завизировать документ и в течение суток вручить его начальнику заводской охраны, который в свою очередь обязан в трехдневный срок передать протокол в горисполком для наложения административного взыскания.

Если человек утверждает, что он трезв, в здравпункте проведут экспертизу. Если руководитель покрыл нарушителя, а того задержали на проходной, — штрафом обложат обоих. Да и весь коллектив, где это произошло, мгновенно потеряет шансы на призовое место в соцсоревновании.

В общем, наказание виновного неотвратимо. Строгое по тем временам наказание. Штраф чаще всего по максимуму — 50 рублей, а это, считай, треть месячного оклада. Плюс автоматическая потеря тринадцатой зарплаты и премии.

Это был не просто регламент, а проявление трезвого административного гения.

На мгновенье даже мелькнула шальная мысль: а ну как они и вправду удушат зеленого змия? Но в кабинет уже вводили четверых бойцов, и по их лицам я понял: нет, никак невозможно.

Бойцы держались отменно: сдавленные голоса, скупые жесты, в глазах печаль. В июне они проштрафились по два раза. Но вот ведь досада: не пьяные, оказывается, были, всего лишь похмельные. Впредь подобного не повторится, мамой клянемся. Да и трудно стало с этим делом, торговые точки вокруг завода позакрывали. Имеются, конечно, кое-где знакомые продавцы, но они теперь знаете сколько за бутылку просят? Сто шесть рублей! Шесть — водка, сто — будущий штраф. Хочешь не хочешь, а бросай пить. Если не получается — сходи к заводскому наркологу, он «снимет тягу».

Я смотрел этот отрепетированный в профкоме спектакль под названием «Покаяние грешников» и мысленно аплодировал. Это было ровно то, что мне нужно.

А дальше, как говорят картежники, поперло. Требуется, хоть умри, подтвердить экономический рост. Решено было сравнить июньские показатели с майскими (месяцы-соседи) и с данными прошлогоднего июня (годичная дистанция). Сопоставили план и факт по валу — преимущество июня-85. По реализации то же, и ритмичность наилучшая.

Сравнили выполнение плана по производительности труда, потери рабочего времени по болезни, заводские потери от брака — везде выиграл июнь. Вряд ли директор решился на подлог, просто произошло чудо.

Дело было сделано, и мы с заводским начальством разоткровенничались.

«Поверьте моему опыту, — сказал директор, — среди пьяниц немало хороших рабочих, даже асы попадаются. Погудит такой человек, потом приходит к мастеру с повинной: «Прости, отработаю». Тот думает: «Какой прок в его прогулах? Пусть лучше будет мне обязан».

И прощает. А бухарик идет в цех и по две-три нормы за смену выдает».

Секретарь парткома тоже показал знание предмета: «Пьяницы — народ очень изворотливый. Скажем, вечером напился — понятно, что утром на работе засекут. 50 рублей потерять — это он еще перечертыхается, но ведь сгорят и премия, и тринадцатая зарплата. Поэтому выгоднее вообще на завод не ходить, тогда за прогул только премии лишат — протокола-то нет!» Когда прощались, мне показалось, что они хотят предложить мне выпить — за успех общего дела. Но не решились. А зря, я бы не отказался.

Статья получилась убедительная, главного редактора похвалили наверху, меня же в виде поощрения послали в командировку в ГДР.

Пройдя в «Шереметьево» пограничный контроль, я увидел сияющий огнями бар со всевозможными бутылками. А надо заметить, что, будучи не чужд легкой алкогольной зависимости, я после эпохального указа добровольно вверг себя в абстиненцию, то есть завязал, поскольку просто не мог выстоять огромные очереди в гастрономе.

При виде бара сердце подпрыгнуло, но я унял его, объяснив, что здесь наверняка торгуют за валюту, командировочных же у меня кот наплакал, а на них еще надо всю семью нарядить. Но проницательная барменша перехватила мой взгляд и провозгласила: «За рубли, мил человек!» Рубли у меня были. В Германии же ни очередей, ни ограничений не наблюдалось. В Москву я вернулся без подарков, но с выраженным похмельным синдромом и романтическим сочинением, которое перед отлетом домой написал в берлинском гаштете. Вот оно.

«К вам, принцы красной и белой крови, — тонкие вина долины Роны, Тосканы и Андалусии, к вельможной «Вдове Клико» и плебейской шипучке по имени «Салют», к вам, джин без тоника, виски без содовой, кампари без оранжа, водка без томата и пиво без водки, а также к вам, граппа, кальвадос, абсент, перно, коньяк, перцовка, бренди, ягермайстер, текила, фернет, шнапс, грог, просекко, брага, лосьон, жидкость от перхоти, коктейли «Взболтать, но не смешивать» и «Пить, но не нюхать», и, наконец, к тебе, сказочный этанол, он же С2Н5ОН, товарищ далекой юности, — ко всем вам обращаюсь. И говорю: прощайте!» Доныне храню это кровью написанное письмо, утратившее, слава богу, актуальность. Хотя как знать, жизнь длинная, вдруг в отдаленном будущем кому-то захочется порадеть о народном здоровье.

Ему бы тогда и напомнить уроки антиалкогольной кампании, которая всеми воспринималась как хохма, пока не началось массовое отравление самогонкой и иной спиртосодержащей бурдой, пока не прошлись бульдозером по виноградникам и не совершил суицид знаменитый крымский винодел, пока страна не погрузилась в угрюмое трезвое отчаянье. Так что провидческим оказался мой заголовок — «Перелом». Не переломили, зато как переломали! «Надо было все делать постепенно. Не топором по голове», — говорит сегодня Горбачев. С юбилеем, Михаил Сергеевич. Наливайте.