Загадка смерти Саввы Морозова

Последствия выстрела были колоссальными. Финансовый рынок в России фактически обвалился; испуганный Николай II велел расследовать факт самоубийства полковнику Сергею Свирскому, служившему прежде в контрразведке. Прибывший во Францию Свирский доложит потом государю, что дело это явно странное: фотографий с места события нет, описание составлено какое-то мутное, человек, его составивший, предпочитает остаться неизвестным, да и браунинг никто не может найти...

Жена Морозова Зинаида Григорьевна онемеет от известия: ничто, вроде, такой драмы не предвещало. На похоронах генерал-губернатор Москвы Козлов, лично хлопотавший о доставке тела Морозова и его захоронении в Москве, подойдет к вдове высказать слова сочувствия, и громко, при всех, заявит, что не верит в самоубийство.

Не верили в него и собравшиеся. Как он, выходец из семьи старообрядцев, мог совершить такое, это ведь – страшный грех?! А еще страннее – то, что при всей строгости постулата и запрете на отпевание самоубийц в храме, отпевание назначено. И закрытый гроб собираются предать земле не за кладбищенской оградой, а в семейной усыпальнице на Рогожском…

Но это – разговоры в полголоса. И пока идет служба, Зинаида Григорьевна будет рыдать, бессильно опуская голову, оплакивая того, кто попортил ей немало крови, но все же был таким надежным…

Всем собравшимся будет ясно, что этот выстрел – чья бы рука не лежала на курке – поставила жирную точку в истории «меценатства по-морозовски».

* * *

С того дня минуло 110 лет, и загадка гибели величайшего благотворителя и мецената до сих пор не разгадана, да и вряд ли будет разгадана когда-либо. Между тем, фигура Морозова для России значима в каком-то смысле как никакая другая – ведь именно он, став богатейшим человеком своего времени, показал пример отношения к деньгам и реализовал на практике великий принцип: щедрому – да воздастся.

… Как ни странно, в представлении многих Морозов – это чистый медведь, огромный мрачный мужик, бесформенный мешок с деньгами, грубовато-циничный «купеческий воевода». Примерно таким рисовала его в свое время советская пропаганда, при этом нехотя, но отдавая-таки должное тем великим без преувеличения делам, которые совершил Савва Тимофеевич.

Он родился в самом сердце той Москвы, которую сейчас мы называем заповедной, в Большом Трехсвятительском переулке; гостями его родителей в усадьбе бывали самые образованные и яркие люди эпохи – Третьяков и Коровин, Шаляпин и Чехов, Серов и Тимирязев, братья Васнецовы и Левитан. Тут, неподалеку от дома, Савва ходил в гимназию. Он был пытлив и охоч до знаний. Блестяще учился на физмате Московского университета, получил диплом химика (он много общался с Менделеевым, поскольку фанатично занимался красителями). Углубить знания по химии он решил не где-нибудь, а в Кембридже, там же, параллельно, изучил и организацию текстильной промышленности, которой Англия была так славна…

Он имел свой, особый подход к труду и капиталам и огромное количество идей. Богатея, Морозов радел за качество товаров, работал на износ, не уставая повторять: «Работаю, значит, существую. Только работа расширяет, обогащает мир и мое сознание». Награды принадлежащей ему Никольской мануфактуры трудно сосчитать!

Понятие «чести мундира» ему, промышленнику, было не просто близко, оно составляло суть его отношения к тому, что он делал. Именно поэтому он отправлял своих работников учиться за границу и полностью оплачивал эти поездки, именно поэтому выдавал именные стипендии подающим надежды студентам. Кстати, это он первым ввел оплату отпуска работницам своих предприятий по беременности – небывалая по тем временам щедрость.

Морозов был фантастически разноплановым промышленником – он скупал заводы и лес, который шел на изготовление красителей для его текстильных предприятий, варил пиво, и при этом закатывал балы, по роскоши превосходящие царские, на которых почитали за честь присутствовать самые яркие люди его эпохи. Речь на них велась о культуре и искусствах, ценил он и архитектуру - особняк, построенный для жены, Зинаиды Григорьевны, проектировал лично Федор Шехтель – он и сейчас представляет собой архитектурную жемчужину Москвы (загляните, если не знаете, о чем речь, на Спиридоновку – ныне особняк Морозовой стал домом приемов МИД РФ).

А параллельно шла и другая линия его жизни, в которой Морозов щедро раздавал полученную прибыль. Это его стараниями было построено здание МХТ в Камергерском переулке, и Станиславский, едва сдерживая слезы благодарности, возносил руки к небу: «Русский театр нашел своего Морозова подобно тому, как художество дождалось своего Третьякова!»

Его чувства к жене – любившей роскошь и довольно капризной – со временем охладели, хотя в свое время они заплатили высокую цену за то, чтобы быть вместе – Зинаида Григорьевна была женой его племянника, но страсть победила все. Савва Морозов страстно любил театр, и его сердцем завладела со временем Мария Андреева. На сцене ее затмевала Ольга Книппер-Чехова, и Андреева своим успехом у мужчин компенсировала переживания, связанные со сценой. Для Морозова лучше Андреевой не было никого. Барышня же была непроста: давно связанная с большевиками, она умудрилась «переформатировать», как сказали бы сейчас, мозги Морозова и заразить его – его! промышленника! капиталиста! – революционным духом.

Первая красавица русской сцены, прелестная Машенька, которую Ленин называл не иначе как «товарищ Феномен», активно добывала деньги для РСДРП из кармана влюбленного в нее богача Морозова. Страсть лишила Савву Тимофеевича головы. И на его деньги издавалась подпольная «Искра», а затем «Борьба» и «Новое время», прятал у себя Николая Баумана, водил дружбу с Леонидом Красиным. Он был готов на все ради нее, на случай своей смерти милой Машеньке был даже выписан страховой полис на… 100 тысяч рублей, это колоссальная сумма для того времени.

Мать Морозова сходила с ума от ярости. Она прохладно относилась и к дружбе Саввы с Горьким, но его революционное рвение ей и вовсе было непонятно. Савва же искренне считал пролетарского писателя другом, хотя, по прошествии времени, многие историки склоняются к мысли, что именно Алексей Максимович подзуживал Машеньку на «раскрут» Морозова, как говорится, по всем статьям. Ситуация становится еще более пикантной после того, как Андреева переехала к Горькому, став его гражданской женой. Морозов страдал невероятно, свет перестал для него существовать, однако и тут он Андрееву не бросил полностью и продолжал оказывать ей материальную поддержку, от которой красавица не считала нужным отказываться.

Переворотным в жизни Морозова стало… кровавое воскресенье. Он не выносил насилия – это признавали все. Жесткий, но справедливый руководитель огромного числа предприятий во многом был идеалистом, а тут с его глаз будто упала пелена. Это поставило точку в его отношении к революции. Теперь он видел путь преобразования России только через реформы.

Он даже подготовил председателю кабинета министров С. Витте записку, в которой требовал установления «равноправности всех и каждого перед прочным законом», свободы слова и печати, улучшения быта и выяснения рабочих нужд – ибо только в этом он видел залог успешного роста промышленности и благосостояния страны в целом, выступал за неприкосновенность жилища и введение всеобщего обязательного школьного образования и даже привлечение к выработке законов представителей всех классов населения.

Его вклады в революцию закончились. Страдая, он ссорится, тем не менее, с другом Горьким и пытается разорвать отношения с Леонидом Красиным (в будущем – первый нарком внешней торговли СССР), с которым активно сотрудничал. Именно Красина (его описывали как «человека с руками рабочего и одетого с иголочки») в дальнейшем будут активнее всех прочих подозревать в убийстве Морозова. Во всяком случае, его видели в Каннах после приезда туда мецената…

Но – исторический факт - выстрела никто не услышит.

Горький выскажет предположение, что Морозов просто повредился рассудком. Кто-то предположит, что он смертельно – в прямом смысле слова – устал от вымогательств со стороны большевиков. Мать Саввы, Мария Федоровна, будет хранить молчание и только много лет спустя внучатая племянница Морозова признается, что грозная мать Морозова была убеждена в том, что ее сына убил именно Красин. Скорее всего, она просто решила молчать – чтобы избежать скандала и расправы со стороны большевиков… Со временем станет известна еще одна версия: якобы произошла подмена и Савва Морозов до 1929 года спокойно жил по документам троюродного брата Фомы Морозова, с которым имел огромное внешнее сходство.

Забавный факт: все счета Морозова были при жизни его завещаны именно Фоме, а не брату Сергею или детям. Ну а еще одну версию относительно смерти Морозова огласил в своем очерке о нем Горький. В конце своего опуса Алексей Максимович написал: ««После смерти Саввы Морозова среди рабочих его фабрики возникла легенда: Савва не помер, вместо него похоронили другого, а он «отказался от богатства и тайно ходит по фабрикам, поучая рабочих уму-разуму». Легенда эта жила долго, вплоть до революции...»

И больше – никаких комментариев. Разве что еще один момент: написав это в 1919 году, Горький не отдал очерк в печать и он вышел лишь после смерти писателя. Может быть, он подозревал, что Савва и правда жив…

Что же касается рабочих, то они и впрямь тосковали по грозному, но справедливому хозяину. Он делал для них больше, чем кто-либо другой. Как и для страны в целом (далее...).