Острова на горизонте. Часть вторая. Очень личная
«…и мне захотелось, чтобы все это случилось со мною. Чтобы я был на этом корабле, медленно двигающемся навстречу гибели вместе с дрейфующими льдами, чтобы я был капитаном, который пишет прощальное письмо жене — пишет и не может окончить… неудачи преследовали нас…»
В. Каверин «Два капитана»
Далеко позади остался Залив Счастья, где сторож-истопник Коля Федосеев и моторист Паша Шишов сидели у костра и желали мне ясной, без туманов и айсбергов, погоды. А еще они желали мне обязательно встретить косаток — властительниц здешних пространств. «Наши парни их ловят — живьем! — сказал Паша. — Строгое занятие!» Паша всегда говорил образно. Мы тогда выпили по чарке доброго вина. На дорожку. И закусили черным хлебом с икрой. Сверху присыпанной луком. Для хруста. Так здесь принято. Романтический бриз из залива накрыл нас своим бескорыстным крылом. Уже наступала ночь, и я заметил огоньки на побережье океана. Паша сказал, что так здесь иногда светятся скалы. Коля намекнул на костры памяти в честь погибших на краю земли героев. А может, кто-то разводил сигнальные огни, чтобы помочь мне морем дойти до залива Рейнике? Оттуда, с лежбища сивучей и птичьих базаров, останется один прыжок, уже на вертолете, до бухты Абрек на острове Малый Шантар. Мне было нужно дойти именно туда. Звала семейная легенда.
Осенью 1947 года парусно-моторную шхуну моего отца-мичмана затерло льдами в проливе Линдгольма. Всей командой они зимовали в старых землянках еще американских китобоев. Многие переболели цингой, но выжили. Пили хвойный настой. Там юный мичман, примостившись у светильника из нерпичьего жира, писал письма-открытки своей возлюбленной. Моей будущей маме. Открытки он делал из листков судового журнала. Сам их разрисовывал китами, которых не счесть на траверзе бухты Абрек. Отправить открытки он не мог. Экипаж сняли с острова весной. Почему-то я точно знал, обнаружив спустя полвека остатки пожелтевших листочков, что мне нужно там побывать обязательно. Я не стал рассказывать про китов Паше и Коле. И про тусклый огонек светильника. Они и так поверили мне. И предупредили о частых айсбергах высотою с дом, выплывающих из тумана в проливе Линдгольма. Даже в июле. Но прежде чем достичь бухты Абрек, мне нужно было сделать еще одно дело. Мне нужно было точно выйти на берег залива Куприянова.
«Увозят милых корабли, уводит их дорога белая… И стон стоит вдоль все земли: «Мой милый, что тебе я сделала?»
Марина Цветаева
Водитель-ас Радюковский бросал свой джип с рифлеными колесами по каменистой дороге, по бревенчатым гатям через мари. Мы скрывались в распадках со свежими следами медведей на глинистых обочинах и наконец вошли в зеленый тоннель. Кроны деревьев сомкнулись над нами.
Джип, по оси в воде, шел руслом нерестовой речки. Горбатые рыбины, отметавшие икру, убегали от нас вниз, по перекатам.
Кто объяснит, зачем лососи возвращаются на терки — места нерестилищ, где икринки превращаются в мальков, а затем скатываются в глубины океана? Как они находят путь назад? Отметавшая икру рыба гибнет здесь же. Поэтому здесь пахнет тленом. Тушки рыбы устилают берега.
Наконец дорога вынырнула на крутой берег, и мы увидели группу деревьев под обрывом. Явно эти деревья были посажены рукой человека.
— Справа мыс Литке,— сказал Слава, сын моего друга детства Хусаина Мангаева,— вон там, за урочищем Тывлино, бригада Ромы ловит морскую косатку для океанариумов. Видишь вышку? Значит, мы вышли точно. Это и есть залив Куприянова. Надевай майку!
С Хусаином мы и нашли те самодельные открытки. Я надел майку «Вечерняя Москва» задом наперед, чтобы был виден логотип, взял в руки бинокль и карабин — для солидности. И Слава нажал кнопку фотоаппарата.
Леша Радюковский на границе морского прибоя и мелких ручьев, сочащихся сквозь скалы, выкопал ямку: «Пробуй!» Поразительно! Ямка наполнилась родниковой водой. Наступал момент истины. Наконец соединилось все. Семейная легенда, найденная в осиротевшем доме. Моя мечта стать капитаном. Мама-учительница в крепдешиновом платье с томиком Цветаевой, ждущая своего мичмана на угрюмом мысу… И Хусаинка, в отличие от меня познавший труд моряка, тоже стоял перед огромным сейчас и седым пространством. И контр-адмирал Куприянов — в честь него и назван залив, вздорный дядюшка Невельского, не боявшийся прикрикнуть даже на цесаревича, тоже был здесь. И Саня Григорьев из «Двух капитанов», и Катенька Невельская, маленькая девочка, не перенесшая голода на зимовье Петровском, и лейтенант Бошняк, и гиляк Позя — проводник Амурской экспедиции.
Да и много кто еще в тот момент стоял с нами. На том берегу, куда я шел не один десяток лет. Где родниковая вода не разбавляется морской солью. Самое главное — все они были живы. И мама, и Хусаинка, и Катенька. Костры в океане зажигались в их честь. Костры вели людей на Шантары. А может, еще дальше. Как большие и усталые лососи, мы возвращаемся на побережье своего детства. И не надо объяснять — зачем.
«…мы были как бы всеми забыты и отданы в жертву случайности и голодной смерти. Особенно было тяжело бедной жене моей, имевшей больного ребенка... Это была первая моя дочь Екатерина, которая умер- ла в скором времени от голода».
Г. И. Невельской «Подвиги русских морских офицеров на крайнем Востоке России»
Мы бродили с Колей Федосеевым по Петровской косе, собирая ржавые детали механизмов катеров и кунгасов. Кладбище кораблей… Печальнее могут быть только остовы китовых жироварен с проросшими деревцами, обнаруженные мной в бухте Абрек во время моей первой экспедиции на Шантары в 1978 году.
У Поклонного креста, где была похоронена на первом православном кладбище, среди русских матросов, двухлетняя дочь капитана Невельского Катенька, мы оставили конфеты в яркой обертке. Там уже лежали плюшевый слоник и туфелька от детской куклы.
У подножия памятника геологам Гаврющенко, Кильдееву, Дзызе и Круподерову, погибшим здесь в 1974 году, положили несколько камней, прислонили к столбику рюкзак и бинокль. Так и сфотографировали. А к белоснежной стеле в честь летчика-героя Чкалова на соседнем острове я отвез перо из крыла чайки, найденное на отмели.
Здесь все — память. И поэтому мы собираем сломанные винты и кованые гвозди из шпангоутов.
По дороге в аэропорт Николаевска шофер рассказал мне, как он показал своему сыну коллекцию значков, собранных в таком же примерно, как у сына, возрасте. Сын выбрал значок октябренка с профилем юного Володи. Ну вы помните: «Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой…» Долго рассматривал. «Это кто?!» «Ленин… Он умер. Люди ему поклонялись! И я поклонялся». «А! Так вы — готы! — обрадовался сын внезапной разгадке непонятного для него увлечения. — Готы мертвякам поклоняются!»
Мы с Колей не были готами.
Письма Невельского своей жене начинались неизменно: «Незабвенная, любимая Екатерина Ивановна…» Ей было 20 лет. Ему — 35. Он писал своему другу Мише Корсакову: «Кто полюбил в 35, тот уже не разлюбит…» Невельской на всех картинках, дошедших до нас, представлен сердитым дядькой с усами и эполетами. По свидетельствам современников, заикался в минуты волнения, хватался за пуговицу на мундире собеседника — даже царя ухватил. Был лысоват, невысок ростом, на лице — оспинки. Она — великолепная выпускница Смольного института, красавица. Свободно говорила на двух языках, музицировала, увлекалась театром и верховой ездой, много читала… Блистательный Римский-Корсаков, командир шхуны «Восток», подчиненный Невельского, влюбился в нее с первого взгляда. И если бы только он один! У Римского-Корсакова было грозное имя — Воин.
Екатерина Ивановна родит своему Невельскому, усатому и рябому, троих дочерей и сына. После смерти старшей — Катеньки. 1100 верст, 23 дня верхом на лошадях по Охотскому тракту. Столько дней она добиралась к нему на Петровскую косу — к месту, которое он назвал Заливом Счастья. С Пашей и Колей мы стояли у входа в маленькую гавань, и я догадался, что Заливом Счастья он назвал именно эту бухточку, а не огромную акваторию моря, тогда и ныне, а теперь и во веки веков, представленную на всех картах мира Заливом Счастья. Мы увидели, как клин гусей косо прошел над Поклонным крестом, видным отовсюду. Птицы возвращались в теплые края.
«Вечные стрелки осени возвращают птиц к знакомым местам жизни. А как быть нам? Нам — и восемнадцатилетним, и сорокалетним — остается кое-что потруднее… Наверное, нам остается рвать золотую паутину миражей и воспоминаний и идти к новым островам, пока есть острова и пока есть силы».
Г. Бочаров «Я сел в шлюпку и уплыл оттуда навсегда»
Из густого тумана, который можно было черпать ложкой, или намазывать, как масло на черный хлеб, а сверху присыпать луком — для хруста, вынырнула легкая лодка и направилась к нашему лагерю на берегу залива Рейнике. Человек в подполковничьей форме МЧС отозвал меня в сторону и сказал: «Мы знаем про вашу группу. Сейчас вам нельзя на Шантары. Вертолет, который должен был вас перебросить, вчера рухнул в море. Погибли люди — пять человек. Одиннадцать — спаслись. Работает Следственный комитет…»
Острова не прощают промахов. Порой люди не могут преодолеть обстоятельств. Но пока у них есть мечта, они делают это. И те, кому удается, становятся героями. Костры памяти никогда не погаснут в океане.
Наша лодка взяла обратный курс.
Можно было подводить итоги.
Я не стал капитаном. Я также не смог проследить род адмирала Куприянова и наследников его морской фамилии, которая имеет отношение, я уверен, к судьбе моего отца-моряка. Значит, и к моей судьбе тоже. Рыбу-Матицу в сто пятьдесят килограммов весом, которую я поймал на обыкновенный спиннинг недалеко от Залива Счастья, не удалось вытащить на борт. И я не дошел до бухты Абрек. На этот раз. А ведь оставалось— всего ничего. Один прыжок на вертолете… Зато какой мог быть прыжок!
Золотая паутинка миражей, по меткому выражению Гека Бочарова, репортера века, рвалась на глазах. Каменные истуканы кекуров равнодушно провожали нас. Но уже рассеивался туман и появились морские косатки. Их острые, как бритвы, плавники, безжалостно кромсали линию горизонта. И где-то там, за горизонтом, парни бригадира Ромы из урочища Тывлино кубарем катились с вышки и заводили моторы своих стремительных лодок. Они должны были взять этих косаток живьем. Вы никогда не пробовали поймать живьем морскую косатку весом в две тонны?! Жаль. Попробуйте. Строгое занятие.
P.S. Остается добавить последнее. Мы передаем все наши находки на Петровской косе Санычу — Александру Александровичу Бронникову, генеральному директору Восточного рыбокомбината. Мы слышали, что он мечтает создать музей Побережья.
ОБ АВТОРЕ
Александр Купер (Куприянов) Московский литератор. Автор повестей и романов. Пишет в жанре иронической прозы. В издательстве «Время» вышли в свет его новый кинороман «Надея» и таежная повесть «Таймери». Работает главным редактором «Вечерней Москвы».