Крис Кельми. Тихое прощание
Имя Криса Кельми многим молодым поклонникам музыки может быть уже и неизвестно, если только не назвать при них те группы, к созданию которых Кельми имел отношение. Одно «Високосное лето» чего стоит… А почему он был на особом счету — понятно. Потому что он был одним из первых. Им, первым рок-музыкантам страны, длинноволосым бунтарям, довелось стать первопроходцами, первыми проходить непростой путь, что-то доказывать… Первым всегда трудно. Им некуда обернуться…
В Кельми было необычно все, от имени до внешнего вида: мужчин с копной длинных волос было не так много. И подкупала его совершенно европейская манера исполнения, конечно. Вообще не наша, ни разу. Так, что не перепутать ни с кем и никогда.
…Откуда взялась его фамилия, он и сам толком не знал. Предположения были разные: Градский что-то говорил про видоизмененных «Калинкиных», сам Кельми жал плечами и предполагал наличие литовских кровей. Но имя он себе и правда изменил. Был Толя, а стал Крис. В честь Криса Кельвина, героя «Соляриса». Тогда, в начале 1970-х, все были больны «Солярисом».
Родители хотели, чтобы он стал спортсменом. И хотя Кельми, один из любимых учеников самого Шамиля Тарпищева, входил одно время в тройку лучших теннисистов столицы, он хотел стать музыкантом. Эдаким чуть-чуть балбесом… Душа просила! И от судьбы не уйдешь. Даже поступление в МИИТ не спасло его от того, что было предначертано ему свыше. Где-то там, наверху, решили, что уже после МИИТа и даже аспирантуры в нем, после строительства тоннеля под Краснодаром молодой строитель Кельми должен все же отправиться в Гнесинку. И через шесть лет после получения солидного диплома он отправился туда, чтобы стать пианистом и учеником самого Бриля.
Рок-н-ролл — он был сильнее. Сильнее всего. Только там, внутри этой бешеной музыки, Кельми жил по-настоящему. Еще в миитовскую пору Кельми образовалась группа «Садко», своим названием умело снимающая ненужные вопросы руководства, так родилось «Високосное лето», сводившее с ума тех, кто проникал на его вечеринки.
Так позже, под олимпийский 1980-й, родился легендарный коллектив «Автограф». А потом и легенда легенд — «Рок-Ателье». На «Юнону и Авось» ходили из-за Караченцова, Шаниной и Музыки — она была третьим главным героем, главным артистом. Она потрясала, завораживала, не давала поднять головы, превращая зрителей в безвольное тесто своим бешеным напором, невероятной красотой, сумасшедшей энергетикой. «Рок-Ателье» точно так же составил славу Ленкому, как и его гениальные постановки. И когда туда пришла Ольга Кормухина, началась новая история группы. Женщина, поющая рок, — это было смело…
Крис Кельми многое делал первым, но подобные заслуги часто забываются быстрее, чем хотелось бы. Сегодня песня, исполненная звездами вместе, не вызывает особого шока и изумления: да, это мило, но… Как рассказать тем, для кого это привычно, что когда-то давно, в 1987 году, именно Кельми взорвал общество песней «Замыкая круг», спетой 28 голосами? Потом подобные опыты повторялись. Но «Круг» стал первым. И многие плакали, когда слушали его, — это ведь была песня страны, вступившей в перестройку, песня страны новой, простившейся с прошлым. Как это забыть?
Но время шло, а музыки, в том числе и свободной, становилось больше. «Ночное рандеву» порвало все рейтинги, но потом начались скандалы, какие-то попытки обвинить музыканта в плагиате.
Позже ему предъявили и совсем неприятное: мол, Кельми зарегистрировал на себя авторство всей музыки, написанной для мультфильма «Пес в сапогах» (а как все мы помним, все мелодии и песни из него стали хитами). Так это было, не так, но разговоры били по реноме, Кельми переживал, как-то оправдывался, когда умело, когда не очень. А потом он фактически исчез. Просто исчез для нас всех. Кельми постепенно растворился в настоящем, как иногда растворяются в прошлом. Или, напротив, остался где-то там, далеко, кумиром миллионов, успешным, сильным, молодым… А может быть, его просто утянуло куда-то волной отлива, оставившей на берегу только тех, кто умел крепко цепляться за песок и вынесенный прибоем на побережье хлам. Кельми среди них не было.
…Когда вдруг о Кельми вспоминали, то приглашали на разные передачи. Он приходил какой-то странный, чуть потерянный, а может, и под шофе, что-то вяло говорил о планах и ощущал, надо полагать, страшное творческое одиночество — самое страшное, что можно испытывать не после минуты, а после десятилетий славы. Его судьба — какой-то чудовищный скан с судьбы Евгения Осина. Они даже лечение проходили вместе…
Жена, сын… Они не могли сделать для него ничего, как бы ни любили, как бы ни пытались лечить, спасать, убеждать. Его сцена и овации остались далеко за спиной. Там жило его «Усталое такси», его историческое «Рандеву», его «Дом на берегу» и «Ветер декабря».
Его сердце остановилось под Наро-Фоминском, в доме, который он почти не покидал. Говорят, от алкоголя. А может, просто устало жить. Осталась музыка…
Будем помнить.