Портрет в интерьере
В Центральном доме художника на Крымском Валу она не только пообщается с поклонниками, но и прочитает свои новые рассказы. Фрагмент одного из них — «Портрет в интерьере» — Виктория Самойловна разрешила первой напечатать «Вечерней Москве».
Каждый последний месяц весны (май) я отдыхаю в Италии в маленьком курортном городке Абано-Терме.
В этом месте из-под земли бьют горячие термальные источники. Каждый отель имеет свой бассейн, в нем греют свои бренные кости пожилые люди.
Средний возраст отдыхающих — от семидесяти до ста.
Попадаются и молодые как исключение.
Первую половину дня я провожу в бассейне. В свободное время гуляю по городу и смотрю по сторонам.
По центральной улочке Абано идет молодая женщина без штанов.
Я вижу ее со спины. На ней легкая кофточка и абсолютно голый зад. Некрасивый.
Широкий, квадратный, как чемодан.
Я приближаюсь. Нет, я ошиблась. Девушка в брюках, но они белые, тончайшие и просвечивают на сто процентов. Ну, может быть, на девяносто восемь. Все-таки видны швы по бокам и в середине.
Зачем она надела такие брюки? Чтобы понравиться, ясное дело.
Я обогнала девушку, посмотрела с лицевой стороны.
Щекастая, в прыщах. Глазки мелкие, голубенькие. Реснички белые, поросячьи.
Некрасивая, да еще и с голым задом.
Захотелось подойти и сказать: «Иди в отель, прикройся. Надень другие брюки».
На каком языке сказать? Естественно, на русском.
Девушка явно русская. Приехала в Италию искать свое счастье.
Предположим, я подойду и скажу: «Поди переоденься». А она спросит: «А твое какое дело? Тебе-то что?» — и будет права. У меня своя дорога, у нее своя. Кто я ей? Кто она мне? Я посмотрела еще раз.
Лицо у нее молодое, и прыщи молодые, гормональные.
Выражение насупленное, загнанное, она явно стесняется себя. Не свободна.
Не счастлива. Не беспечна, как это бывает в молодости, когда все по барабану и весь мир твой.
Я обогнала ее и пошла дальше.
В природе то же самое, что и среди людей. Есть красивые звери — тигр, например. Тигр — шедевр Создателя: гибкий, пластичный, желтоглазый. А есть некрасивые — носороги. Носорог — это свинья, неповоротливая, тяжелая, да еще и с рогом на носу. Сплошное уродство. Природе одинаково угодны красивые и некрасивые. Все пригодятся.
Может быть, эта, с широкими бедрами, нарожает дюжину здоровых детей и умножит человеческий род. Не последнее дело. И в личной жизни есть преимущества.
Она будет благодарна любой самой малой радости, и из маленьких радостей сложится большая счастливая жизнь.
А красивые носятся со своей красотой, как с козырной картой, и постоянно торгуются с судьбой. Боятся прогадать.
Как сказал Константин Симонов: «Красота, как станция, минует». Минует обязательно.
«Так что иди и не парься», — сказала я себе. И пошла себе.
Впереди — вход в мой отель «Дуэ Торри», в переводе «Две башни».
Здесь куда ни пойдешь — все близко.
Бармен Пабло привел в отель своего сыночка. Мальчику четыре года. Ангел. Вылитый Пабло, и к бабке не ходи — есть такое выражение.
Видимо, в старые времена, когда мужчина сомневался в отцовстве, он шел к бабке.
Сейчас существует анализ ДНК. Это точнее, чем бабка.
Пабло привел сыночка в свой выходной, так как в рабочее время ему бы никто не позволил отвлекаться от основной работы. А Пабло захотелось похвастать своим богатством перед публикой отеля.
Мальчика зовут Джованни.
Он бегает, носится, энергию некуда девать. Мы, кучка отдыхающих, стоим и вежливо улыбаемся: какой милый шалун.
Надо в это время видеть Пабло. Это его поздний, единственный ребенок. Он от него «тащится», как сейчас говорят. Лицо растянуто в улыбке, и Пабло не может его собрать. Это лицо ликует.
Все стоят и вежливо пережидают. Действительно, мальчик — очарование, Пабло прекрасен в своем отцовстве.
Я вспомнила его служебную улыбку, похожую на гримасу: губы растянуты, глаза холодные. Иногда, когда никого нет вокруг, — можно не улыбаться, Пабло расслабляется. Улыбка стерта.
Зубы за губами, как положено. Его лицо на какое-то время становится суровым.
Он устал. Трудно притворяться восемь часов подряд.
Трудно улыбаться, когда не хочется. А сейчас — хочется.
И трудно не улыбаться, когда хочется. Счастье рвется наружу, долетает до нас, и мы невольно заражаемся его настроением. Счастье — заразно, как и несчастье.
В рецепцию пришла работать новая девушка, Камилла. Итальянка со знанием русского языка, поскольку половина отеля — русские.
Камилла окончила в Риме университет, отделение славистики. Защищала диплом по моим рассказам.
Я не удивляюсь. Я так давно в литературе, что уже стала предметом изучения, как Гончаров.
Камилла увидела в списке отдыхающих мое имя, и ее глаза от удивления стали круглыми, как колеса.
— Виктория — гранде скритторе! — завопила она и помчалась по отелю с этой радостной вестью.
Забежала в ресторан, кинулась к Фаусто. Фаусто — главный распорядитель ресторанного зала. Он руководит официантами, он знает, кого куда посадить: русских — в один зал, итальянцев — в другой. Русских он тоже фасует на первый сорт и второй. Те, кто дает хорошие чаевые, — это первый сорт, их он сажает к окошку, с видом на сад.
А второй сорт — в середину зала. Пусть скажут спасибо и за это.
Я все время путала его имя, называла Мефисто, хотя он Фаусто.
Камилла налетела на Фаусто с криком:
— Синьора Виктория — гранде скритторе!
Фаусто заморгал глазами: какая Виктория? Вот эта, малозаметная, в старушечьей кофте? Замечу: кофта дорогая и не старушечья, а очень модная. Просто итальянцы одеваются иначе. К ужину они выходят обязательно в черном и в бриллиантах, при этом натуральных.
Я могла бы себе купить черное, но в черном я похожа на осетинку в трауре. Черный цвет я не переношу.
Это цвет космоса, пустоты, смерти. Белый цвет разлагается на семь цветов радуги, а черный не разлагается ни на что. Это конец. Недаром квадрат Малевича — черный. Что касается бриллиантов, я могла бы себе купить искусственный диамант величиной с пуговицу, ценой в полтора евро, но ведь это заметно. Подделка тем и отличается, что бросается в глаза. А натурального бриллианта, кольца, например, у меня никогда не было и не будет. Я воспринимаю свои руки как рабочий инструмент.
Завтрак и обед — в разных помещениях. Завтрак подавали на первом этаже в скромной обстановке.
А обед — в ресторане, который располагался на нулевом этаже, — торжественный, бело-хрустальный.
На завтрак разрешалось прийти в халате, а в ресторан — недопустимо. Форма одежды для ресторана — «элеганто».
Я не сразу поняла разницу и приперлась на обед в халате. Прямо с бассейна — в ресторанный зал.
Фаусто состроил зверское лицо и погнал меня энергично, как козу с чужого огорода, только хворостины не хватало. Он даже прихлопывал руками — я боялась, что он ударит меня по спине или даст пинком под зад.
Ужас… В респектабельный зал ввалилась тетка в халате, как корова, или, точнее, как свинья. Корова не подходит по размерам, а свинья вполне.
Я не обиделась. Удалилась восвояси, осознав свой просчет. Пошла в номер и переоделась, как подобает, в итальянские одежды, купленные здесь же, за углом.
— Гранде скритторе! — щебечет Камилла с испуганным лицом и хлопает ресницами.
Фаусто догадывается, что вот та корова в халате — и есть почетный гость, гранде скритторе.
Я вхожу в зал, ничего не могу понять. Фаусто пересаживает меня на самое лучшее место. Обслуживает лично.
Спрашивает по-русски:
— Пармезан чуть-чуть?
— Пармезан много-много, — уточняю я. — Гранде пармезан.
Я не понимаю перемены, но как-то очень быстро привыкаю к новому Фаусто.
К хорошему вообще привыкаешь быстро, а отвыкаешь медленно и мучительно.
Мы с Фаусто подружились.
Он поведал мне, что ему шестьдесят лет и уже пора на пенсию, но он так врос в этот отель, а отель в него, что не может представить своей жизни без работы. Рассказал, что у него две дочери, и назвал имена. Я, естественно, не запомнила.
Каждый день к обеду Фаусто ставил на мой стол блюдо с манго. На шведском столе манго не было. Видимо, Фаусто доставал его откуда-то из загашника. По блату.
Я сижу возле окошка в углу, как старая собака, смотрю из-под тяжелых век и понимаю больше, чем надо.
У Грибоедова есть строчки: «Желаю вам дремать в неведеньи счастливом».
Неведенье — это действительно составная счастья.
Это легче, чем быть всезнающей, как змея.
Но последнее — уже не про меня. Я не всезнающая и тем более не змея. Змея — высокая, стройная и ядовитая.
Но разговор не обо мне. А если и обо мне, то чуть-чуть.
Портрет в интерьере.
(Отрывок из рассказа)
ОБ АВТОРЕ
Виктория Токарева. Первый рассказ опубликовала в 1963 году, будучи студенткой сценарного факультета ВГИКа. Токареву много экранизировали, по ее сценариям сняты, в частности, «Мимино», «Джентльмены удачи» и еще более десятка фильмов. Новая книга «Немножко иностранка» выйдет в мае 2016 года.