Сергей Калугин: Во мне живет маленький мальчик, верящий в чудо
Перед тем, как окончательно перейти, по его собственным словам, из категории «мальчик» в категорию «молодой человек», Сергей рассказал корреспонденту «Вечерки» о собственном ощущении времени, самом важном решении в своей жизни и главной проблеме музыки в России.
Легенда про эльфов и танцы на горе
- Сергей, 50 лет считается датой серьезной. Что она значит для тебя самого?
- Ощущения, признаться, бредовые. Чтобы было понятно, о чём я – вот, например, между детством, юностью и зрелыми годами моего отца, лежала целая пропасть.Отец рос в сталинскую эпоху, его детство пришлось на войну. Это была своя, особая цивилизация с собственными правилами, укладом, модой. Потом были Хрущев, Брежнев. Абсолютно разные времена, разные состояния страны, общества и мира в целом. Тогда существовали четко очерченные понятия: ребенок, молодой человек, взрослый. А потом революция хиппи 1968 года уничтожила рамки и границы. И сейчас я вижу, что в принципе мир, в котором я был молодым человеком, никак не отличается от мира, в котором я живу сейчас. Гаджеты добавились , вот и вся разница. Как в мои 14 лет я слушал «AC/DC», так они играют и сейчас. Музыка – одна и та же, мода – примерно одна и та же. Понятно, что нечто меняется, но изменение это не качественное, не структурное.
- Выходит, для тебя время остановилось?
- Я вспоминаю, как сижу на полу и клепаю себе ошейник с шипами, слушаю «АС/DC» и… внезапно проходит 30 лет. Точно такой же ошейник у меня сейчас в шкафу валяется, только теперь их в магазине купить можно. И у меня безумное ощущение той самой ирландской легенды про танцы с эльфами на горе. Человек поднялся на вершину, проплясал одну ночь, а когда спустился, оказалось, что он глубокий старик и все, кого он знал, уже умерли. Я подхожу к зеркалу и не узнаю человека, который смотрит на меня, потому что это не я, а мой отец. А я сам каким был, таким и остался. Диковато.
- Как ты сумел сохранить это ощущение молодости?
- Нужно сказать спасибо рок-н-роллу, потому что это искусство вечной юности. И смотрю я на Мика Джаггера (британский рок-музыкант, вокалист легендарной группы The Rolling Stones, 73 года – прим. «ВМ») и понимаю: еще лет 20, дай Бог, этой вечной юности в запасе есть. А мир при этом в сути своей не изменится.
- А, может быть, это не мир всему причиной, а ты сам не захотел взрослеть?
- Интересная вещь произошла со всем нашим поколением. Не могу сказать, что мы отказались мудреть, но входить в какие-то состояния, так или иначе связанные с взрослым миром, не захотели, как и те, кто пришел вслед за нами. Иногда попадаются наши, ставшие условно взрослыми. Как правило, они уходили в политику. Но этот эффект сохраняется ровно до того момента, пока они не снимут пиджак, не врубят тех же "AC/DC". Мы в очень игровом мире живем, где в результате время схлопывается. Тридцать лет прошли, а куда они ушли? Что произошло? Лучше всего об этом сказала одна моя знакомая: «Как? Уже все?».
- И на сколько лет ты себя ощущаешь?
- Мне внутри не больше 18. Серьезно.
Когда подует свежий ветер…
- А как это ощущение проявляется в жизни?
- Лучше, чем Борис Борисыч Гребенщиков, я об этом не скажу, потому что ощущаю ровно то же самое. Он рассказывал: «Вот подходит ко мне дядя с бородой. Мне хочется обращаться к нему на «Вы» и смотреть снизу вверх, а он мне говорит: «Борис Борисович, я вырос на ваших песнях!». Сегодня 20-летним ребятам, видимо, даже не нужно вырастать. Они в свои годы такие же, как мы сейчас. Я не ощущаю никакой дистанции, никакого барьера.Начиная с 12 лет и вплоть до моего нынешнего возраста и немного старше люди не меняются, остаются теми же. Взрослых нет, есть постаревшие дети, это давно подмечено.
- Как ты пережил момент, когда понял, что подросток ты только внутри?
- А я так этого и не понял. Я имею ввиду некую суть. Но клеточки тела, конечно, понимают, что они смертны. И начинают кричать: «Что же делать? Спасите!». Это начинается где-то с 35 и продолжается вплоть до 50. Довольно тяжелые 15 лет, приносят с собой всплески паники. Ты думаешь, что времени не осталось, а сделать ты ничего не успел, и: " Ах боже мой, скажите мне, как сойти с этого поезда…" . Но могу сказать, что где-то после 40 начинает дуть навстречу удивительно свежий ветер. И сначала он проявляется как непонятно откуда берущиеся вспышки света, какие-то сквознячки, а потом они разгораются все ярче и ярче. Я буду постоянно цитировать Гребенщикова: он идет впереди меня, он проходил эти состояния раньше и очень четко их отрефлексировал. Одна из моих самых любимых его песен - Северный цвет. Она вся фантастическая. Но там есть строчки: «Мы шли туда, где стена, где должна быть стена, но там только утро и тени твоего лица».
- Что происходит дальше?
- Потом сияние начинает разгораться и заполнять тебя. Это прохладное дыхание, этот ветер успокаивает твои клеточки. Ведь в чем сама суть этого кризиса среднего возраста? Знаешь?
- Пока нет. В чем?
- С детства ты живешь в ощущении, что в конце-то концов все будет зашибись – ты все успеешь, все сделаешь. И самое главное, у каждой сказки обязательно хороший конец. Весь ужас этого кризиса, этого промежуточного состояния в том, что ты понимаешь: все зашибись не будет, а жизнь бесконечно трагична. Ты начинаешь видеть вокруг себя страшные финалы людей, которые шли с тобой в одном поколении. Ты ощущаешь себя на переднем крае: вот справа уже упал товарищ, слева – еще один. А где основания предполагать, что с тобой будет как-то иначе? Ты думаешь, Боже, мы все умрем. Ничего хорошего не будет.
- И как отогнать мрачное наваждение?
- В какой-то момент вот это детское ощущение, что все все-таки будет зашибись, начинает возвращаться. И ты понимаешь, что оно уже никуда не уйдет. Это нечто абсолютное и подлинное. Ты начинаешь улыбаться и идти навстречу этому свету. И вся твоя задача: просто дальше раскрываться, раскрываться и раскрываться ему, истончаться и истончаться, чтобы в конце концов стать как мыльный пузырь с очень тонкими, прозрачными, радужными стеночками. В этом смысле надо поставить памятник Рику Рубину (американский музыкальный продюсер – прим. «ВМ») за то, что он сделал с Джонни Кэшем (один из самых влиятельных музыкантов ХХ века, ключевая фигура музыки кантри – прим. «ВМ»). В последних альбомах им удалось зафиксировать это состояние мыльного пузыря, наполненного воздухом. У него тоненькая-тоненькая стеночка, радужная оболочка. Осталось всего чуть-чуть, и она лопнет. Это потрясающе, конечно.
Мальчик с широко распахнутыми глазами
- Сергей, ты празднуешь юбилей 14 апреля большим концертом в ЦДХ. Чего ждать поклонникам и чего ожидаешь ты сам?
- Я буду играть с виолончельным трио «Vespercellos». Это впервые, надеюсь, что будет очень хороший и красивый звук, будет яростно и прекрасно. Очень надеюсь, что придет народ. Все эти круглые даты, конечно, условность, которая позволяет собрать публику. Менеджеры и продюсеры ужасно любят юбилеи: народ приходит. На обычный концерт ленится прийти, а вот тут оторвется от дел и прибежит. На это мы, честно говоря, рассчитываем. Я не буду врать, что не люблю полные залы. Я полные залы просто обожаю.
- Как ты вообще относишься к своему Дню рождения? Этот праздник имеет значение для тебя самого?
- Я спокойно к нему отношусь. С определенного момента, конечно, рутина захлестывает. Часто эти дни приходились на гастрольный тур или что-то в этом роде. Я абсолютно спокоен, когда кто-то не помнит про мой день рождения. Я сам не помню этих дат , даже если речь о самых любимых людях, и про свой частенько забываю. С другой стороны, с детства, конечно, я очень люблю этот день. Помимо подростка, про которого мы говорили, во мне живет четырехлетний мальчик с распахнутыми глазами, который ждет чуда. И я его действительно жду. Я с детства люблю все эти праздники: Новый год, Рождество, День рождения. Дни волшебства.
- Жить в ожидании чуда и в полной уверенности, что встретить его можно за любым поворотом – нормальное для тебя состояние?
- В общем-то, так оно и есть. Но скажешь вот так, а на тебя мстительно нападёт лютая депрессия. И что с ней делать? Но чем дальше, тем больше те самые евангельские максимы становятся настолько очевидными, из слов превращаются в бытие. Вокруг тебя тысячи людей, с бородами и без, которые твердят: "Будьте, как дети! Будьте, как дети!", - а сами на детей ничем не похожи. А ты живешь и со временем понимаешь, что за этими словами стоит. И к этому смыслу, к этой сути надо разворачиваться, ею надо пропитываться. А где искать своего внутреннего ребенка? В собственном детстве. Нужно найти этого мальчика, стать этим мальчиком и оставаться им. Помнишь, как называли Лао Цзы – дитя-старик? Это лучшее, что может быть с человеком. А что такое маленький мальчик или маленькая девочка в данном случае? Они все сотканы из ощущения чуда: у них сейчас чудо и потом будет чудо и дальше будет чудо и будет только сильней. И чем больше ты этим становишься, тем больше твое Царствие Небесное. Все очень просто и простыми словами написано. Нужно только посмотреть на них, смахнув пыль. И это не награда, а просто данность.
Искусство философа
- Ты любишь повторять, что настоящие художники, музыканты и поэты говорят о любви и смерти. О последней ты сам рассуждаешь много и говоришь очень ярко, к тому же ты перечитал кучу философских и не только трудов на эту тему. Это после них она появилась в твоих песнях?
- Вот мы смотрим на два слова, и все становится понятным. Что такое философия? Любовь к мудрости. А дальше существует классическое определение: философ - это тот, кто учится умирать. Именно этим я всю жизнь и занят. Я всю жизнь учусь это делать, всю жизнь осознаю, что «матрица» рано или поздно схлопнется и отсюда надо будет каким-то образом выходить. По сути, ничего важнее в человеческой жизни нет. В православии это называется помятованием о смерти: помятуй о ней, не упускай ее из виду. Есть еще одна прекрасная фраза: ключ к жизни лежит в смерти. Это очень серьезные вещи, которые я просто не проигнорировал.
- Так все-таки как на эти размышления повлияли книги, которые ты читал?
- Я пытлив, вот в чем корень. Когда я понял, что бытие ставит передо мной некую загадку,которую надо решить, причем в условиях сказано, что она не решаема в принципе, я за нее взялся. Для этого мне пришлось посмотреть, что об этом говорили умные люди на протяжении истории человечества. Я просто стучался, задавался вопросами. Что Сократ по этому поводу думал? А Платон? Я набирал опыт, смотрел, кто и что сказал, что подумал, что посоветовал. И для меня этот вопрос жизни и смерти актуальности не потерял. И я уверен целиком и полностью: ключ к жизни действительно в нем.
- Что укрепило такую уверенность?
- Я тысячи раз видел, что происходит с людьми, которые уверены: они нашли ответ. Это кошмар. Христианин, буддист, мусульманин или последователь Ошо (индийский духовный лидер и мистик ХХ века, ряд исследователей называют его «гуру-скандалов» - прим. «ВМ»), если человек вдруг на секунду подумал, что он нашел ответ на вопрос вопросов, все. Как говорится, кирдык. Суть здесь не в том, чтобы найти ответ, а в том, чтобы продолжать поиск. А если, не дай Бог, нашел или появились некие авторитеты, которые тебе все объяснили, прости, прощай, увы и ах. В этот момент человек сбрасывает с себя ответственность, останавливается, стагнирует и остается таким на протяжении многих лет. Дай ему Бог в конечном счете осознать, что он делает что-то не так.
Знаменосцы высокого штиля
- Ты много общаешься с молодыми творческими ребятами, иногда помогаешь им. Как ты вообще оцениваешь то, что сегодня происходит в московской музыке, в поэзии?
- Тут надо понимать, что чукча не читатель, чукча - писатель. Поскольку я более-менее представляю, что происходило в культуре на протяжении веков, я и на наше время смотрю, не уперевшись в него носом, а в некоторой перспективе. Наше время, как и все эпохи до него, состоит из пены и из камней. Пройдут годы, пена осядет, исчезнет, про нее забудут, а камни останутся стоять. Вот прошло бурное начало ХХ века. Кто тогда знал того же философа Бердяева сотоварищи? Ребята-интеллигенты ходили друг к другу, пили чай и о чем-то там говорили. Знало их тогда человек сто. А с другой стороны –бесконечное количество шансоньеток, пошлых песенок, скандалов и скандальчиков, которых было ничуть не меньше, чем сейчас. Где это все? Осело. А вот из под пены поднялось морское дно, и мы видим – Волошина, Бердяева и всех остальных. Точно так же и в наше время. Многие имена забудутся, а поднимутся другие, которых мы сегодня и не знаем. Возможно, кто-то сидит сейчас на кухне, что-то кропает, а потом окажется, что именно это и было самым главным за всю нашу эпоху. Но это с одной стороны.
- А с другой?
- А с другой, я смотрю, как ребята сейчас работают с текстами. Это здорово. Тот уровень, который был революционен и уникален для Серебряного века, сейчас общее место. Опираясь на него, может произойти возгонка текста на некий новый этап. Возникает новое слово, слово 3D. В некотором смысле это возвращение на магический уровень, когда поэт был славен не метафорами а умением вызывать дождь. По крайней мере, из тех, кого я знаю, Натан Хлебник (Александр Петрушкин, российский поэт и критик – прим. «ВМ») в направлении этого магического слова движется. Увы, о результатах этой возгонки в масштабах всей культуры мы вряд ли узнаем. Об этом расскажут в учебниках нашим внукам.
- В феврале ты написал венок сонетов совместно с молодежным творческим объединением «Dark Romantic Club». Ты вообще часто соглашаешься на подобные проекты?
- Тут ситуация во многом уникальная, потому что эти ребята - результат процесса, запущенного моим поколением в лице нескольких человек 25 лет назад. Это было восстание, бунт высокого штиля. Он произошел тогда и дал плоды. «Dark Romantic Club» - как раз такой плод. Дело не в том, что я для них какой-то гуру, они могут меня даже не знать. Просто мы изменили границы возможного, произвели некий тектонический сдвиг. И то, что они взяв ручку спокойно работают высоким штилем - результат этого сдвига. На ироническое хмыкание поэтических школ 60х-70х забит болт, причём с прибором.
- Но как часто ты ввязываешься в подобные авантюры?
- Вообще мы открыты для творческого сотрудничества. "Оргия Праведников" – не закрытый проект. Есть ядро, костяк, но вход и выход никто не перекрывает. Если тебе есть, что предложить, ты можешь прийти или позвать нас, и мы придем и принесем свое видение идеи. Подобные эксперименты очень интересны, так что по большому счету весь вопрос тут во времени и в иерархии ценностей. Если посторонний проект угрожает непосредственно главному делу, я скажу нет. Если же есть часть времени, которую я могу этому посвятить, то да всегда готов.
Крылышками махать надо
- Ты называешь музыку служением. Что ты в это вкладываешь?
- Служение – это религиозное дело. А что такое религия? Восстановление связи со своим собственным источником бытия. И это происходит непосредственно через то, чем ты занимаешься. И если ты живешь своим делом, через тебя прокатывается волна жизни. А во-вторых, тебя начинает «переть». Вот если героином баловаться, то это кайфовать на халяву, а тут поработать придется. И тут ты получаешь свои эндорфины за дело и «отходняка» у тебя не будет. Индейца она хитрая, она находит причину и устраняет препятствия недрогнувшей рукой. Помнишь, как Пелевин писал: «Думаешь в монастырях себе голову прошибают? Они там прутся. Прутся по-страшному!». Вот служение в некотором роде такое блаженство и есть. Когда ты от него бегаешь, ты обедняешь себя. Когда ты служишь своему делу, ты ощущаешь безграничную свободу, а когда ты служением манкируешь, начинаешь ощущать себя в тисках, в рабстве и в тесноте. Вот она, свобода в служении.
- Выходит, талантом пренебрегать нельзя, даже если твоя профессия престижной не считается?
- Христос сказал, что таланты в землю не зарывают. А кто я такой, чтобы с ним спорить? Конечно, я согласен. Главное – не бояться. А это страшно, опасно, тревожно. Впрочем, с иной стороны, чем мы рискуем?
- Пора, значит, каждому отталкиваться от скал и расправлять крылья?
- Дело в том, что очень многие от скалы-то оттолкнулись, а потом в ужасе сжались и камнем упали на дно. В итоге – кровь и перья. Мало оттолкнуться, надо еще крылышками начать махать. А вот про это многие забывают. Кажется, главное - сделать этот единственный мужественный шаг, а там тебя понесет восходящим потоком. Иногда бывает и такое, но, как правило, самому тут стараться надо.А стараться влом! Лень губит все эти прыжки. Все хотят прыгнуть, сверкнуть, а чтобы дальше все делали за них. Ничего подобного! Теперь потеть надо самому и махать крыльями. Эта простая истина до людей не доходит. И все трагедии, связанные с выбором собственного пути и неудачами в этом деле, происходят только от непонимания этой необходимости или от лени ее признать. Сам момент парения, пустоты, когда ты отталкиваешься, очень короткий. Ну, чуть-чуть поголодать, ну, немного потерять старых друзей… Впрочем, если они такие друзья, пусть идут куда подальше. Еще Омар Хайям сказал, что лучше быть одному, чем с кем попало. А реальность моментально начинает формироваться под тебя, под то, на что ты сам поставил. Наша действительность очень гибкая, очень пластичная. Махни крыльями!
- В твоей жизни как такие полеты проходили?
- У меня этих историй было много. Я в никуда ушел со стабильной работы . Я в никуда шагал из проектов, которые сам создал, когда понимал, что все не то и не катит. Я с некоторым скрипом из полных залов шагнул в пустые, когда начиналась "Оргия праведников". Самое сложное в другом. Одно дело, когда ты голодаешь, а другое, когда ты подводишь под это и жену, и ребенка, и собаку. Такое было, когда мы начинали «Оргию Праведников». Мне было сложно, и решение заниматься только группой пришло далеко не одномоментно. Но в конце концов я себя в узел связал и сделал этот шаг.
- Больше от скалы отталкиваться не тянет?
- Есть в православии есть такое понятие – царский путь. Это когда идешь посередине - ни вправо, ни влево. Я встречал таких людей, которые подсаживаются на ощущение парения. Как только начинает что-то получаться, они снова отталкиваются, чтобы опять пережить момент полета. Это нехорошая наркомания. Как Соломон говорил: есть время разбрасывать камни, есть время – собирать. И в самом парении никакой ценности нет. Конечно, приятно не ощущать почвы под ногами и кричать: "Летю". Но на это самое «летю» подсаживаться не надо. Я встречал много наших бардов с таким синдромом. Как только что-то начинает вырисовываться, все: «Идите к черту, маленькие серые пятнышки, я полетел». Если так поступать, никогда ничего не будет. Очень четко надо понимать, когда послать все подальше, а когда наоборот упереться рогом и вкалывать, Были ли у меня ошибки, связанные с этим? Наверное, были, но сейчас я что-то этого не вспомню. По большому счету это просто неважно.
Главная проблема музыки в России
- Ты недавно сказал, что на последнем альбоме есть недочеты, которые ты хотел бы подправить. О чем речь?
- Это очень узкоспециальные вещи, которые мало кому будут интересны. Основной концепции они не касаются. Самое главное, чтобы КПД продукта было больше 50 процентов, тогда он будет работать, а уж насколько это приближается к 100... Битва начинает идти за какие-то доли процента. Где какие-то линии были выражены недостаточно четко, где-то сведение не подчеркнуло то, что должно было подчеркнуть. Где-то то, что мы заложили, работает слабее или не так, как нам хотелось. Но это все, если брать за 100 процентов, происходит на последних пяти. И мы понимаем, что совершенство недостижимо, но к нему надо стремиться. И на новом альбоме, если дай Бог, он сложится, неминуемо найдется то, что нас будет раздражать. Совершено точно.
- Ты много рассуждаешь о симфоничности вашей музыки, и ее становится все больше. Сейчас гармония достигнута или нужно добавить еще классики в рок для идеального сочетания?
- Сейчас скажу очень важную вещь. Дело в том, что в отечественной музыкальной культуре за редчайшими исключениями торжествует гомофонно-гармонический стиль. Лёха Бурков (гитарист "Оргии Праведников") в недавнем разговоре моё внимание на это обратил. Полифонии в России нет. Практически все отечественные группы существуют в гомофонно-гармонической парадигме. Ты спрашиваешь о симфоничности, а надо говорить о полифоничности. Музыка легкого жанра, к которой мы относимся, хотя я сам никогда бы не назвал так рок, таким образом воспринимается только в силу отсутствия этого многоголосья. Полифонию тут надо понимать в широком смысле. Я говорю не только о параллельном развитии нескольких мелодических голосов, я имею ввиду параллельное существование нескольких смысловых акцентов. Если мы слушаем какого нибудь Сержа Танкяна (американский музыкант армянского происхождения, вокалист группы System of a Down – прим. «ВМ»), мы не слушаем голос с аккомпанементом. Мы улавливаем некий фронт событий, который на нас надвигается. Вот поет Танкян, вот его подголоски, вот гитара, вот барабаны, которые выколачивают какую-то ритмическую партию, и все это сведено так, что ты понимаешь - это фронт.
- А у нас что выходит? Музыкальный тыл?
- Если дать это нашему человеку, он те же партии сведет в аккомпанемент - барабаны сольются с гитарой, гитара сольется с подголосками. И все это станет некоей почвой, на которой будет торжествовать царственный голос Танкяна. В результате получится плоско и неинтересно. Когда есть не одна линия, а как минимум две, все уже начинает играть. Когда их три или четыре, все в порядке. Если взять, к примеру, "Кино", там четко - Цой и гитарист Каспарян, две линии. Убери одну из них, и все станет скучно и плоско. А у нас этих линий пять, а иногда и больше. И возникает полиритмия, полистилистика, полифония в буквальном смысле - движение смыслов параллельно. И нужно следить, как они идут одновременно. В этом радость музыканта. Человек, который слушает музыку, не слушает аккомпанемент. Он воспринимает именно линии льющихся навстречу твоему восприятию голосов – бас, гитару, барабаны. Он радуется, как они одновременно друг с другом играют.
Эффект ядерного взрыва
- Ваш клавишник и, как вы его однажды назвали, «почетный житель Сириюса» Юрий Русланов рассказывал историю, как вы с ним одновременно и не сговариваясь написали песню. Настолько сильна ваша сонастройка?
- Тут на самом деле все еще хитрее. Если даже я принесу какую-то песню, если мы просто ее аранжируем, даже если мы туда заложим все полифонические идеи, которые у меня будут к этому моменту, все равно получится бедно.Потому, что это будет один художник, один почерк, одно видение. Если же все участники группы принесут своё видение – вот тогда выйдет по-настоящему мощно. Поэтому му "женим" не ноты, это всё ерунда, мы давно поняли, что поженить можно даже муху с Эйфелевой башней. Гармония мира не знает границ. Соединить можно что угодно с чем угодно. Мы "женим" художников, их неповторимые ощущения и видения мира.Безо всяких громких слов именно так действует любая нормальная рок-группа уровня "боги", что Queen, что RHCHP, без разницы.
- То есть, нет никакой мистики, а есть лишь профессионализм и труд?
- Бывают, конечно, удивительные моменты, когда в очень сходных состояниях сознания написана, допустим, музыка Юры и моя песня. И мы начинаем соединять это, и вдруг выясняется, что я писал в ля-миноре, а он в каком-нибудь фа-диез-мажоре. Это плохо сочетаемые тональности. Но мы начинаем играть это одновременно, и оно парадоксальным образом как-то вместе звучит, слагаясь в какие-то удивительные гармонии. Но, как правило, надо поработать. Все пронизывает все, и пронизать можно все, что угодно, чем угодно. Калейдоскоп обязательно повернется, и появится некий узор, проявятся древние лады, зазвучат серии. Это делается не для того, чтобы тупо показать свою виртуозность. Цель в том, чтобы данный творческий продукт представлял из себя синтез нескольких личностей. Получается, что с каждым привнесенным в него началом художника внутри композиции происходит не сложение, а умножение. Я умножаюсь на Юру, а все это в свою очередь будет помножено на остальных. Каждый должен написать песню от себя.
- Но как можно соединить несоединимое? Такое ощущение, что ты сейчас говоришь о нарушении всех известных законов музыки…
- Да нет здесь никакого нарушения, просто это чуть сложнее школьного курса теории музыки. Вот когда в дело вступают титаны вроде Шнитке и Пярта, тогда действительно... Мы на их фоне школота. У нас как - если у кого-то из нас есть некая творческая идея, мы смотрим, чем располагают остальные, с чем это могло бы сыграть. Помню, как у нас были три совершенно разные вещи - музыка Юры, моя музыка и музыка нашего гитариста Леши. Это было начало песни «Вдаль по синей воде». Мы все это положили рядом друг с другом... Это невозможно было соединить! В принципе нереально. Но мы начали потихоньку наши кусочки друг к другу приближать. И в какой-то момент началась ядерная реакция, когда эти три куска урана враз сцепились друг с другом, и произошел взрыв. Этого никак нельзя было предположить, вплоть до того, что вещи были написаны в разных тональностях. Но сцепились они в такое нерасторжимое единство, что больше не разорвешь. Это стало объемно, заиграло. Момент , когда это случается - божественен! Собственно, это и есть та точка, в которой мы получаем нашу награду.
- Разве для музыканта бурные аплодисменты и крики из зала – не лучшая награда?
- Аплодисменты – это очень здорово и крайне необходимо. Кто же спорит? Но сам экстаз случается, когда мы толкаем, толкаем что-то от себя, и вдруг оно вступает в ту самую ядерную реакцию. И образовавшейся энергией нас накрывает. Очень похоже на сериал "Горец": когда Маклауд побеждал врага и отрубал ему голову, через самого Горца проходил дикий поток энергии. Вот это тот самый момент высшего кайфа, что с нами случается. В эту секунду происходит неожиданное сплавление, квантовый скачок. И эффект многократно превышает то, что каждый из нас по отдельности изначально закладывал в свой кусок. Подобный момент очень любят режиссеры фильмов вроде «Годзиллы». Вот что-то появляется из воды, и все смотрят: «Что это?» А потом: «Господи, какое же оно громадное! Боже мой, оно абсолютно циклопическое!». И все потрясены. Но в этот момент оказывается, что перед ними всего лишь маленькая рогулька на голове чего-то поистине невероятного, что должно показаться потом. Появление этого колосса и есть момент квантового скачка. Когда тебе кажется, что уже дальше некуда, выясняется: все, что казалось тебе великим - всего лишь маленькая шишечка на голове той Годзиллы, которая в конечном счете вылезла. Мы очень любим это в музыке и очень любим делиться этим ощущением величия с аудиторией.
К камамберу хорошо бы добавить варенья
- Что вообще сейчас творится с московским рок-н-роллом, с "тяжелыми" командами?
- Честно говоря, понятия не имею. Мы существуем отдельно от "тяжелого" мира. У нас свой собственный хутор вдалеке от деревенек фолк-рока и металлюг. Мы тут соединеям все с одним, другим и третьим, а к соседям особо не заглядываем. Я все жду, когда народ окончательно осознает, что и зачем мы делаем.
-А что? До сих пор не поняли?
- Когда мы закладывали "Оргию праведников", хотели принести счастье и радость сразу всем, так сказать, слоям населения и даже не представляли, с какой силой инерции нам придется столкнуться. Мы заложили туда бардовское начало, чтобы барды прикололись, потому что в России слушают слово. Мы заложили туда "тяжеляк", чтобы рокеры порадовались. Заложили даже фолковые моменты - для любителей фолк-рока, симфонические моменты для ценителей классической культуры. И казалось, вот пришли мы, и каждый должен сказать: "Как же круто!", - и обрадоваться. Ведь есть в нашей музыке и то, что он любит, и то, чем еще можно полюбопытствовать. Но оказалось, народ у нас настолько инертен, что слушатели "тяжеляка" хотят слушать только традиционный "тяжеляк", а если там не тот вокал, народ начинает роптать. Любители остальных направлений - то же самое. Каждый сидит в своем болоте, и не дай боже оттуда высунуться. Доходит до смешного: стоит у человека на полке какой-нибудь Slayer (американская группа, играющая в стиле треш-метал - "Вечерка) и, к примеру, Юрий Визбор. Товарищ, оказывается, готов слушать и то, и другое по отдельности! Но когда он слышит это вкупе, у него съезжает крыша. Он не понимает, каким образом Визбора можно засунуть в Slayer: вот нет, мне, пожалуйста, котлеты отдельно, мухи отдельно. Идея, что для жареного мяса лучший соус - брусничное варенье, здесь даже не пробегала. Нет, к мясу тут положена горчица, а к варенью надобно заварить чайку. И никак иначе. В итоге мы ощущаем себя как Реми из мультика "Рататуй" (американский мультфильм про гениального маленького шеф-повара - "Вечерка"), который говорил: откуси от сыра, откуси от клубнички, почувствуй это сочетание вкусов.
- Но ведь у вас множество поклонников, которых уговаривать не надо. Может быть, и Бог с ними, с теми, кто вас не понимает?
- Удивительные единицы, которые отважились на наш эксперимент и почувствовали, как клубника оттеняет камамбер в музыке, получают сильные впечатления и переживания. У них происходит внутренний взрыв. В результате они становятся намного богаче внутри себя. Когда они видят всю эту полистилистику, эту бесконечную игру, они становятся нашими преданными друзьями. В самом чебурашкинском смысле мы строили, строили и, наконец, построили домик друзей. И я не преувеличиваю, а также не допускаю мысли, что может быть иначе. А кто я такой, чтобы считать себя неким кумиром, окруженным фанатами? Каждый из них занимается своим делом и делает его хорошо. Райкин говорил в свое время: "Сегодня ты мне костюм шьешь, завтра я тебе зуб сверлю". Вот так мы сосуществуем. Мы просто дарим друг другу силы жить и действовать. Это доверие.
- Слушай, но ведь сыр с клубникой, особенно если с клубничным вареньем, - это фантастически вкусно. Откуда такая глухая оборона и нежелание даже попробовать?
- Знаешь, что это такое? Это такой эффект нашей истории. Этих людей очень долго били. Очень долго. Они находятся в постоянной обороне. началось все это еще с татаро-монгольского нашествия. Я как-то раз наблюдал удивительный контраст. С одной стороны реки Оки живет мещера, финское племя, а с другой начинаются черноземы, степь, очень плодородная почва, и на ней крестьяне сидят. Так вот, на плодородном берегу Оки все черненькие, кареглазые, потому что они хазарами и татарами потоптаны, прошу прощения, со страшной силой. Всю дорогу они сидят на своей земле и всю дорогу их приходят грабить и убивать. Они злые, подозрительные и замерли в глухой обороне. А с другой стороны - песок, болота, украсть нечего. Сидит мещера - веселенькая, светленькая, улыбается. Им нечего терять, у них нечего взять. Они абсолютно открытые и свободные. Расстояние между поселениями - 10 километров, менталитет разный, гены разные, психика другая.
- Выходит, во всем виноват банальный страх перед чем-то новым, неизвестным и непонятным?
- В этом смысле и последние 70 лет не прошли бесследно, и 90-е свой след оставили.. Русский человек все время находится в обороне, все время ждет, что ему скажут: "Уважаемый, идите сюда. Покажите документики". С одной стороны, мы постоянно готовы сделать "ку", чтобы этого избежать, а с другой - дать в морду и сбежать. Именно поэтому люди на любое предложение нового мы реагируем с таким подозрительным видом. И в этой дремучести нельзя обвинять, потому что сколько нас колом вбивали в землю, а мы чудом до сих пор живы. Какой кровью это все далось, даже думать не хочется.
- С другой стороны, сейчас никто никого вроде как особо не лупит. Надежда на изменение ситуации в лучшую сторону есть?
- В этом смысле вся надежда действительно на новое поколение. У них, пардон, зад не порот. Нынешний режим, по сравнению с тем, что бывало, чуть ли не лучший за всю историю страны. Вот при всём при этом вот, за что мы его с удовольствием кроем, забавно, да? Кроликам дают побегать и немножко пожиреть. Кто-то попадает под каток или на кухню, ну, это всегда бывало. И то, что сейчас дают созреть бесстрашному и не озверевшему от голода поколению - это очень хорошо, если мыслить столетиями а не сегодняшним днём. Намеренно или нет это делается - неважно. Именно люди с неискалеченной психикой и расставят всё по полочкам, когда придёт время. Вот что было ценного в Европе до последнего времени? Режим открытости и легкость принятия нового в культуре. Там выходит на сцену какой-нибудь никому не известный музыкант или группа, бьет по двум аккордам, а все в восторге. Зачем? Чтобы дать кредит доверия. Ведь если публике хорошо, то и нам, музыкантам, хорошо.И мы начинаем еще лучше играть, получается такой волейбол с залом ощущениями радости, красоты, свободы. А у нас до последнего стоят в обороне, все время смотрят с подозрением. С этим очень сложно работать. Этого мы, кстати, не учли.
- А если бы учти, это изменило бы что-то?
- Все равно делали бы то же самое, что и сейчас. Наоборот, непонимание того, с какой глубинной тугостью нам предстоит иметь дело, дало силы выжить, потому что каждый раз нам казалось, что еще один шажок - и все случится, все до всех дойдет. И нам продолжает так казаться.. Тенденция обнадеживающая.
- Значит, столичная публика и вообще российский слушатель потихоньку раскрывается?
- Да, именно. Сегодня 20-летние намного открытее всему новому. Говорю же: не пороты, а потому готовы радоваться и удивляться. Москва сегодня очень похожа на Европу, которую я знал и любил в 89-м году. А вот сам ЕС на себя сейчас не похож. Всегда в Европе было приятное ощущение покоя, защищенности. У нас всегда была война, а у них - мир и свобода. А сейчас из-за всего происходящего народ за бугром становится нервным, как был в России. А у нас люди расслабляется потихоньку, несмотря ни на что. Идешь по родной Покровке и думаешь: узнаю Флоренцию 10-летней давности.
Тот самый домик друзей
- Ты говоришь, что в вашем фан-клубе состоят не поклонники, а ваши друзья. Поясни, пожалуйста, ведь друг - это очень сильное слово.
- Это еще какие наши друзья. Серьезно. Во-первых, есть ядро фан-клуба - человек 30, но это очень серьёзные пассажиры .В фан-клубе есть люди, чьи профессии связаны с продвижением различных проектов,у нас нет на зарплате PR-отдела, вот они по собственной инициативе выполняют эти функции. Вплоть до того, что собственные деньги вкладывают в развитие группы.
- Это ты про краудфандинг (объединение средств одних людей для поддержания усилий других людей, например, поклонники финансово помогают группе выпустить альбом, приобретая некие лоты, выставленные командой в интернете - прим. "ВМ")?
- Не совсем. Тут другое дело. Люди из этого клубного костяка в свое время собрали 50 тысяч, чтобы отправить нас в Германию. Они вкладывают деньги в блоги в интернете, покупают какие-то рекламные площадки. Мы ничего этого не делаем. Это все они, по собственной инициативе. И если бы их не было, то и народу на наших концертах было бы сильно меньше. В некотором роде, когда фан-клуб стал функционировать в таком масштабе, случился революционный скачок. Мы начали превращаться в факт масс-медиа. И это заслуга именно наших друзей. У нас у самих в этом плане кишка была тонка.
- Кстати, а после вашего успешного краудфандинга (за три дна на выпуск нового альбома было собрано более миллиона рублей - "Вечерка") ваше положение в глазах тех же организаторов концертов сильно изменилось?
- Естественно. После такого, достаточно пальцем тыкнуть в получившийся результат, чтобы ответить на вопрос: на каком языке с нами разговаривать. Молниеносно изменилась интонация клубов, различных профессионалов в нашем деле. Стало понятно, чья спина шире. Кстати, зачастую люди со стороны приходят и начинают задавать наивные вопросы про продюсеров, тур-менеджеров, туры, агентства. Ребята, очнитесь! Нет у нас в стране ничего такого. Не существует в России рок-индустрии, как в Америке. Все приходится делать самому, как сказал Зорг в фильме "Пятый элемент".
- Но существуют же все-таки различные агентства. Они не хотели с вами сотрудничать?
- Дело не в этом. У нас остатки иллюзий на эту тему исчезли, когда мы пошли на встречу с чуть ли не самым известным в рок-н-ролле российским пиар-агентством. Мы шли и, несмотря на то, что мы уже давно взрослые дяди, как-то на рефлексе и по-привычке себя ощущали мальчиками в коротких штанишках. Мы готовили речь: "Здравствуйте, мы "Оргия праведников". Помогите нам, пожалуйста". Но стоило нам туда прийти, как президент этого агентства выбежал к нам навстречу со словами: "О! Это же "Оргия праведников"! Помогите нам, пожалуйста!". После этого мы поняли, все: искать негде и некого. Мы сами за эти годы стали силой, превышающей все мощности, которые есть в российском варианте этого бизнеса. По крайней мере для групп второй полны, родившихся и живущих в немую эпоху.