Анатолий Артеменко в 2017 году в Москве / Фото: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА

Ты должен воевать как никогда

Общество
99 лет исполнилось 19 декабря летчику Великой Отечественной генерал-майору Анатолию Павловичу Артеменко. "Вечерняя Москва" предоставила слово самому ветерану.

72 года назад, 24 июня 1945-го, я, украинский хлопец из-под Вознесенска, чеканил шаг по Красной площади в рядах победителей «над,— как сказал на Параде Победы маршал Жуков,— германским империализмом».

Вспоминаю себя молодым.

Чтобы было понятно, как «нас растили на верность народу», пример. Алексей Микоян (тоже летчик) рассказывал, как его с братом воспитывал отец (Анастас Иванович Микоян — член Политбюро ЦК КПСС. — «ВМ»), когда они задирали нос: мол, мы — Микояны! Он звал их в отдельную комнату, брал ремень, приказывал снять штаны и приводил в чувства, приговаривая: «Я — Микоян, а не вы! Я — Микоян, а не вы…» И «кремлевские дети» понимали, что их место в жизни не должно быть лучше, чем положение детей из обычных семей. Сегодня это вызывает у кое-кого отторжение, но мы в таком воспитании видели особый смысл. Поэтому, чтобы не позорить отцов, почти все стремились быть первыми там, где труднее. Поэтому, когда грянула война, первыми ушли на фронт, и многие погибли первыми. Был среди них и сын Микояна. А мы дожили до Победы!

В школу профессиональных летчиков меня не взяли из-за здоровья. Зато как любителя приняли в аэроклуб.

Я так старался быть хорошим учеником, что в итоге уже в 1938-м из меня самого получился учитель, которого, в конце концов, сделали военным инструктором. Однако это мое умение сыграло со мной такую злую шутку, что я чуть не попал под трибунал. Хотел летать, чтобы сражаться с врагом в небе, а мне сказали: из-за тебя одного ничего на фронте не изменится. Зато будет толк в тылу, потому что научишь летать сотни, и они добьются гораздо большего, чем ты один, как бы хорошо ты ни летал! Так я «приземлился», и, как мне дали понять, быть может, навсегда… Но разве можно смириться с такой несправедливостью? И я начал искать пути исправить создавшееся положение. Как говорится, кто ищет, тот всегда найдет.

И нашел… приключение на свою голову! Произошло оно под Куйбышевым в мае 43-го, куда прилетел после Сталинградской битвы полк, почти целиком составленный из инструкторов, с которыми я начинал. Как увидели ребята, что я все еще в сержантах хожу (а они уже лейтенанты), и давай стыдить: так ты, оказывается, «тыловая крыса»… Я на колени упал: «Да вы что, ребята? Я каждый день на фронт прошусь. Не отпускают. Спасите, если можете!» Тогда они повели меня к своему командиру майору Красночубенко. «О чем разговор? Беру с удовольствием — кто ж от таких орлов отказывается? — сказал Иван Красночубенко. — Неси документы!» Я к своему полковнику, а он: «Да ты что? Берлин еще далеко. Разговор окончен.

Кругом!» Это окончательно вывело меня из себя, и я решил бежать на своем самолете, когда полк Красночубенко будет улетать на войну. Конечно, это своего рода дезертирство и даже в каком-то роде двойное преступление, но дезертирство-то не в тыл, а на фронт! Это я так оправдывался сам перед собой.

А что мне оставалось делать? И вот перед рассветом, когда должен был улетать полк, я на аэродром, а там еще все закрыто, и часовым не спится, чтобы можно было что-то предпринять. Чуть не взвыл от невезения и… рванул на соседний аэродром, откуда улетал полк Красночубенко.

Туда-сюда, ничего не получается: никто без согласия моего полковника не берет.

Красночубенко говорит: «Ну ты ж понимаешь — у нас не профсоюз». Тогда я пошел на крайность: прокрался к одному из самолетов и залез в отсек, который сзади кабины летчика. Там, где сидит воздушный стрелок.

Точнее, там, где находятся ноги сидящего спиной к летчику воздушного стрелка, защищающего хвостовую часть штурмовика. Во время боевых вылетов здесь работает фотоаппаратура для съемки результатов атаки Ил-2.

(А Ил-2 — я вам скажу — это воздушный танк Т-34. Две эти советские машины, как техника, на своем горбу главный груз войны вынесли. Немцы их страшно боялись.) Короче, залез и жду.

Взлетели, летим. Чувствую, что Ил-2 пилота не так, как надо, слушается — все-таки 90 кг в неположенном месте добавилось.

Решил перебраться к стрелку. И через люк! От страха тот чуть из кабины не выпрыгнул. Я все объяснил и успокоил, что пилот опытный и все будет в порядке. Но он все равно парашют надел… Прилетаем на место, а шифровка на меня быстрей самолета прилетела: арестовать и срочно обратно! Я взмолился больше прежнего: не отправляйте! Красночубенко говорит: «Ладно, что-нибудь придумаем. Попишут-попишут и успокоятся. Начинай воевать!»

В 1945 году с однополчанами в Берлине (в нижнем ряду слева) / Фото: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА

Стал воевать. Сперва командиром звена. К тому времени мы уже основательно начали бить немецких гадов. Тут автоколонну в прах. Там эшелон под откос. Стратегический мост разрушили, чтобы они ни туда, ни сюда… Перед Курской дугой командир даже о награде заговорил.

Только полковник мой не унимается — бомбит шифровками. Дошло до того, что пригрозил трибуналом даже моему новому начальству.

И оно сдалось: «Придется, Толя, возвращаться…» И тогда я, была не была, говорю: «А вы сообщите, что я погиб». Сразу удивились такой «находчивости», но так и сделали. Шифровки прекратились. И мало-помалу о случившемся стали забывать.

Но однажды меня увидел командир дивизии, которого атаковал телеграммами мой полковник и которому доложили, что я погиб… Увидел и аж дышать перестал: «Ты что… с того света? Ну… я тебя воскрешу!» У меня сердце оборвалось.

И действительно, меня так воскресили, что… Вот как это было. Объявляют общее построение полка. Команда: «Равнение направо! Сержант Артеменко, три шага вперед!» Ну, думаю, отвоевался — конец: отправят сейчас под трибунал, и все! Выходят из штаба, как полагается, все чины и командир дивизии: «Читай приказы!» И начальник штаба начинает. Приказ первый: «За успешное выполнение ряда боевых заданий сержант Артеменко награждается орденом Боевого Красного Знамени». Приказ второй: «Сержанту Артеменко присваивается воинское звание лейтенант». И приказ третий: «Лейтенант Артеменко назначается заместителем командира эскадрильи с присвоением ему гвардейского звания». Представляете, что значило в моем положении услышать хотя бы один такой приказ, а тут — сразу три! Это было признание, что я не только имею право, но и должен воевать как никогда. За что награды? Уже и не помню: какая и за что — память уже не та! Вот орден Красной Звезды, вот — Отечественной войны, вот — Александра Невского, еще один орден Боевого Красного Знамени… Да, память не та, хотя иной раз враз всех царей перечислю. Помню, было задание, почти как в песне: «Подвешены бомбы, и сел он в кабину, / Проверил свои пулеметы, / Взревели моторы, и он улетел / Чужие бомбить самолеты…» Говоря проще, подлетает моя эскадрилья к месту назначенной атаки, а там… ничего нет. Без нанесения же урона врагу, да еще с неизрасходованным боекомплектом, возвращаться не полагалось. Решили лететь дальше.

Потом не могли понять, как мы туда залетели (войск и техники было там видимо-невидимо). Но никто из немцев внимания на нас не обратил, пока мы над ними кружить не начали, выбирая цели и пытаясь распознать: точно ли это фрицы или наши как-то затесались?! И такое бывало — все-таки не учения, война: кого угодно и куда угодно обстоятельства занести могут! Чтобы не было ошибки, перед атакой решил сам проверить, кто внизу? И пронесся чуть ли не над головами находившихся на земле. А они как поняли, кто это, сразу кто куда… Успел увидеть, как один, толстый такой, никак под легковой «опель» залезть не мог.

И когда ясно увидел, что это немцы, скомандовал своим: «Атака!» И они их с землей сравняли.

Возвращаясь, заметил, как из лесу лавиною, пуская красные ракеты, пошли наши. Красные ракеты были, чтобы мы их с немцами не перепутали и не добавили.

Только вернулись, а меня уже особисты из СМЕРШа встречают. Ну, думаю, все-таки что-то лишнее разбомбили. Ведут в штаб, сажают за стол: «Бери бумагу и пиши все, как было!» Вижу, всех моих летчиков по углам развели и тоже писать заставили. Потом собрали объяснительные и ушли. Сидим ждем. Что будет? И тут входит командир дивизии и давай обнимать меня, а потом и всех моих ребят: «Какие же вы у меня молодцы все-таки. Разбомбили такие немецкие укрепления, из-за которых уже столько дней наступление срывалось.

Только что звонил командующий фронтом маршал Конев и просил каждому из вас от него лично пожать руку!» Вот как бывало. А вы про награды спрашиваете.

Да какие награды могли сравниться с рукопожатием от имени самого Конева?! Когда в конце войны Военный совет под председательством маршала подытожил мои боевые будни, было принято следующее ходатайство в Кремль: за нанесение противнику материально-технического ущерба, которое привело к существенному снижению его боеготовности и срыву ряда операций, присвоить гвардии капитану командиру эскадрильи 93-го гвардейского штурмового авиаполка летчику Артеменко Анатолию Павловичу звание Героя Советского Союза.

Да, я старался воевать на совесть. В составе 1-го Украинского фронта дошел до Берлина. Точнее, я и мои крылатые товарищи брали и взяли Берлин с воздуха. На пути к разгрому врага было участие в форсировании Днепра и Висло-Одерской операции… Никогда не забыть мне сверхсрочный приказ уничтожить колонну немецких танков, которые, прорвав окружение, шли в центр Берлина, чтобы спасти Гитлера.

Никто уже не успевал остановить эту колонну. И тогда наше командование приняло решение уничтожить ее с воздуха. И моя эскадрилья штурмовиков сделала это.

И Гитлер навсегда остался в Берлине! Всего несколько слов о тех сражениях и тех тяжелых боях, но в них — миллионы жизней… Особая отметина в памяти: потеря лучшего боевого друга, молодого, веселого, по-настоящему храброго человека — Вани Григорьева из Москвы, так и не успевшего получить Звезду Героя Советского Союза, потому что погиб при выполнении чрезвычайного задания под Прагой 10 мая, когда мир уже вовсю праздновал День Победы. Из-за этой потери запали в душу строки неизвестного фронтового поэта:

Меж нами был он самым щедрым

 На хлеб, на дружбу, на любовь.

Он первым пролил в сорок первом

За нас дымящуюся кровь.

Мелькают дни: то труд, то праздник.

Ленится память на подъем.

Не за него, за здешних разных

Вино игристое мы пьем.

Лишь иногда глубокой ночью

Приходит друг ко мне во сне,

Как будто в отпуске бессрочном,

А не остался на войне…

ДОСЬЕ

Анатолий Павлович Артеменко родился в 1918 году в селе Старая Кантакузенка на Украине. Занимался в аэроклубе. В Красной Армии с 1940 года, в 1941-м окончил Херсонскую военно-авиационную школу пилотов. За войну совершил 182 боевых вылета, сбил 3 вражеских бомбардировщика и 1 истребитель. Герой Советского Союза. С 1975 года генерал-майор авиации в запасе.

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен!

Подписывайтесь на канал «Вечерней Москвы» в Telegram!

amp-next-page separator