Александра Захарова: Я счастлива, что служу именно в «Ленкоме»

Действительно ли театр начинается с вешалки? Или он начинается еще раньше, с питательной среды, которая формирует будущего актера? Что чувствует выпускница театрального вуза в окружении таких партнеров, как Александр Збруев, Александр Абдулов, Олег Янковский? Как строились отношения между режиссером-бунтарем и его дочерью, которую приглашали пять ведущих театров страны, но которая, вопреки советам бывалых людей, упрямо хотела работать только с отцом? Об этом обозревателю «ВМ» рассказывает народная артистка России Александра Захарова.

— Александра, ваш путь в профессию начинался из коммуналки Замоскворечья, где жили родители — артисты Марк Захаров и Нина Лапшинова. Каким было ваше детство и Москва конца 1960-х?

— Конечно, где-то есть красивые, замечательные города, но для меня Москва — самый лучший. Ордынка, Полянка, Пятницкая улица — они сейчас возвращаются к тому облику, который был в моем детстве, а, может, существовал в моих мечтах. Мы жили втроем с родителями в крохотной комнате, в одной квартире с бабушкой и маминой сестрой. Напротив дома стояла фабрика «РотФронт». Туда постоянно подвозили какао-бобы, и в районе пахло шоколадом, как в роскошной дорогой кондитерской. Работницы частенько нам, детям, выкидывали разные вкусные конфеты в окна — «Мишки», «Трюфели».

Мне кажется, что сейчас такого понятия, как «дружить дворами», в московском обиходе нет. А во времена моего детства оно было. У нас даже из одного двора в другой, словно объединяющий мост, росло гигантское дерево. Дом тот оброс легендами. Мама, например, рассказывала, что была свидетельницей, как на клумбе во дворе в начале войны двое калек, которых не взяли на фронт, закапывали партбилеты. А третий, стоявший рядом, приговаривал: «Ничего, вот придут немцы, и я вас выведу на чистую воду». А потом мы переехали на Малую Дмитровку. Меня водили в сад «Эрмитаж», по которому любил гулять Утесов. Родители с ним общались, а я, естественно, не понимала, что вижу живую легенду.

— К вашему отцу в гости приходили друзья: Андрей Миронов, Александр Ширвиндт, Андрей Тарковский, Виктор Астафьев, Владимир Войнович. О чем велись разговоры за столом?

— Разговоры велись хорошие — о театре, о жизни, причем, от меня ничего не скрывали, тем более что мама научила меня читать достаточно рано. С друзьями отца мне всегда было гораздо интереснее, чем со сверстниками. Недавно в самолете в журнале увидела черно-белую фотографию Андрея Миронова из фильма «Мой друг Иван Лапшин».

И в очередной раз подумала, что у него потрясающее лицо, абсолютно оскароносное, голливудское. В том смысле, что он мог легко вписаться в любой кинематограф, настолько был легким, ироничным. Андрей Александрович знал что-то такое, чего не знали другие.

У него болела душа за все, и сердце разрывалось. Я даже думаю, что, может быть, он в себе самом иногда сомневался. Большие артисты — они в себе сомневаются.

— Вы были в него влюблены, как многие девчонки вашего возраста?

— Влюблена? Нет. Это все-таки были друзья моего отца. Но я понимала, что они занимаются какой-то фантастической профессией. И слушая их споры, мне всегда хотелось играть в театре Марка Захарова, и именно в его спектаклях.

Когда-то на вопрос: «С каким литературным персонажем ассоциируется Марк Захаров?» — вы ответили: «С Серым волком из «Сказки о трех поросятах». Означает ли это, что Марк Анатольевич в своем театре — «тиран и деспот»? В театре режиссер не может не быть диктатором. Но вместе с тем Захаров очень любит артистов, поскольку сам побывал в этой шкуре. Как он обласкивает, как выстраивает артистам их роли, как придумывает малейшие детали! Вот, например, Александр Викторович Збруев в «Вабанке» появлялся откуда-то снизу, из-под сцены. Збруев играет грандиозно, но ведь все это придумано Марком Анатольевичем прицельно на личность Александра Збруева. У Захарова практически нет вторых составов. Он выстраивает не только роль, но и театральную судьбу актера. Он продлил жизнь Татьяне Ивановне Пельтцер, которая перешла в «Ленком» из Театра сатиры и начала играть совсем другие, трагикомичные роли, став великой русской актрисой, в которой не было ни капли русской крови.

Он продлил жизнь Евгению Павловичу Леонову, который поднялся после операции на сердце, поскольку весь театр ждал его выздоровления и не хотел выпускать уже готовую «Поминальную молитву» без Леонова. Продлил жизнь Леониду Сергеевичу Броневому, которого убедил вернуться на сцену после инфаркта.

— Чем это поколение артистов вас так покорило?

— Они никогда не распылялись перед спектаклем. Леонид Сергеевич Броневой, например, приходил в театр за два с половиной часа до начала, никого не развлекал, ни с кем не разговаривал. Выходил на сцену, и казалось, что он ничего не играет, но за ним тянулся такой шлейф судьбы, такое непростое отношение к жизни! Он был азартным и очень неуспокоенным человеком.

— В прошлом году исполнилось 10 лет, как с нами нет Абдулова, в нынешнем —10 лет, как не стало Олега Янковского. Как Захаров это пережил?

— Это был такой удар для него, что я даже рассказывать не хочу, мне становится жутко. К Саше Абдулову он относился как к сыну, а Абдулов считал его вторым отцом. Мы только выпустили «Женитьбу», сыграв пять спектаклей в Самаре.

Представляете — в одном спектакле работали Броневой, Абдулов, Янковский, Збруев, Чурикова, Раков, Захарова. В самарском театре было много балконов, и когда закончили спектакль, зрители на балконах поднялись. Они нависли над нами громадой, аплодировали, кричали. 

Это был какой-то сверхъестественный успех. А Александр Гаврилович уже был очень болен. Он сразу уехал в Израиль на лечение, Марк Анатольевич кинулся за ним. И в Израиле Саша сказал, что надо вводить на его роль кого-то, надо спасать спектакль. В нашем театре были потери страшные. Вот в конце года ушел Николай Петрович Караченцов. Он долго не играл, и, выходя на сцену, Дмитрий Певцов и Виктор Раков в роли Резанова пели «Аллилуйю» во здравие Николая Петровича. За него молился весь театр. Но все в руках Бога. Тем не менее «Ленком» жив, в нем и сегодня работают потрясающие актеры — Инна Чурикова, Сергей Степанченко, Дмитрий Певцов, Виктор Раков, Александр Лазарев, Игорь Миркурбанов, Татьяна Кравченко, Антон Шагин, Мария Миронова!

— Есть театральные гении — Вахтангов, Товстоногов, Эфрос. Захаров — из этой плеяды. Ощущаете, что родились в семье великого режиссера?

— Я это понимаю. Язык его спектаклей еще будут изучать в театральных вузах, он войдет в историю российского театра. У Марка Анатольевича есть дар какого-то провидения. Он словно под лучом сидит и пишет эти свои пьесы. И то, что он делает, можно расшифровывать бесконечно. Как и его фильмы, которые не стареют.

— А какой гений в быту?

— Я не знаю. Правда. Он все время работает. Он постоянно пишет, репетирует, много читает. В быту? Он очень любит жареную картошку.

— Это вы ему ее сами жарите?

— Я, честно говоря, ее плохо жарю. Но у нас есть замечательная помощница. Вот она жарит так, что можно ресторан открывать.

— Ну а у вас-то самой, раз уж зашла речь об этом, какое блюдо любимое?

— Тоже жареная картошка. И еще я люблю всякую «вредную гадость» — чипсы, шоколадное мороженое — то, что нельзя есть. Но я ем.

— Чем  актриса жертвует в жизни? Спрашиваю потому, что у меня создается ощущение, что вся ваша жизнь без остатка посвящена сцене.

— Ничем не жертвую: я занимаюсь тем, чем всегда мечтала — играю на сцене. Я там действительно счастлива. Тот, кто понюхал пыль кулис, отравлен ею. Я счастлива, что служу именно в «Ленкоме». Очень благодарна Глебу Панфилову: моя первая серьезная работа — Офелия состоялась в его спектакле «Гамлет». Хотя снимать меня в кино первым стал Марк Анатольевич. И я счастлива тем, что никого никогда нигде не подсидела, не вводилась ни на чью роль.

— А был ли спектакль, который вы просили Марка Анатольевича поставить специально на вас, и он его поставил?

— Никогда! Он человек абсолютно неуправляемый. Когда-то его, я знаю, заставили поставить «Оптимистическую трагедию». Там гениально сыграли Чурикова, Леонов, Абдулов. Но какой в итоге это получился сумасшедший спектакль! Сколько там было провокаций! Марк Анатольевич — весь в этом, он все равно сделает про то, о чем у него душа болит.

— Да, его спектакли всегда были провокацией, в них «палили из-за такта по спящим зрительским мозгам». Как, например, в той же «Диктатуре совести», где вы играли десятиклассницу?

— Необыкновенный был спектакль. У нас на нем настоящие митинги начинались, которых тогда еще в стране не было, поскольку шел 1988 год. На спектакли приходил Борис Ельцин, и ох, что творилось, когда Олег Янковский спускался со своим свободным микрофоном в зал!

— А что, и Ельцин в этот микрофон высказывался?

— Еще как! Он тогда еще не был президентом. Он был гоним отовсюду, все это знали, все его поддерживали. Он пришел на спектакль, и тут такое началось! А после окончания вышел и пешком пошел домой. Отец кинулся за ним: «Да как же так?!» В театре не было машины, все были нищие. Нашли какой-то «Запорожец», Бориса Николаевича туда еле впихнули, ноги-то у него длинные! Но все же довезли до дома.

— Вы в театре работаете уже 35 лет, «Ленком» менялся на ваших глазах, но спектакли оставались аншлаговые. В чем секрет, как думаете?

— Захаров всегда уходил как можно дальше от предыдущей постановки. Спектакли были полярные — «Тиль» и «Чайка», «Юнона и Авось» и «Три девушки в голубом», «Фальстаф» и «Женитьба».

А наш хрустальный «Вишневый сад»! Я помню, как Марк Анатольевич думал над оформлением сцены, как складывал листочки на столе, долго-долго двигал их. И найдя, наконец, сценографическое решение, показал его художнику Алексею Кондратьеву. А тот увидел эту плавающую стену, которую в конце так по-русски, с желанием все смести, порушить, разбивают чеховские герои, и произнес: «Это гениально!» И как далеко от «Вишневого сада» ушел, скажем, тот же «День опричника» Сорокина. Кстати, Марк Анатольевич сегодня снова пишет пьесу по произведениям Сорокина и документальным материалам с рабочим называнием «Капкан», которая станет, даст Бог, нашим новым спектаклем.

— Все ваши героини способны на сильное чувство. А Офелия, сходящая от любви с ума, на фоне бизнес-дам сегодня воспринимается просто как анахронизм. Вам знакомо это чувство в жизни?

— Думаю, что главное, для чего человек рождается на этот свет, — это любовь. А еще способность радоваться жизни и самосовершенствоваться.

В спектакле «Вишневый сад» Раневская говорит: «Я люблю Родину». Любовь может быть разной — к стране, мужчине, детям, старикам, животным, цветам. И к делу, которым занимаешься. Театр многое может изменить в человеке. Я помню спектакль Эфроса «Брат Алеша», в котором меня так потряс монолог Дурова, что я плакала в углу и долго не могла прийти в себя. Когда соприкасаешься с большим произведением, то начинаешь понимать, что можешь в себе что-то поменять.

— Я помню, как в один из дней вы вместе с отцом и бывшим мужем Владимиром Стекловым стояли в тонкой цепочке людей, защищающих Белый дом. Спектакль отменили, артисты «ушли на фронт». Какими качествами должен обладать мужчина, чтобы вы обратили на него внимание?

— Юмором. Это прежде всего.

— А какое качество более всего не приемлете?

— Не люблю, когда врут. Причем иногда люди врут просто так, на каком-то примитивном уровне. «Ты чай пил?» — «Кофе». И удивляешься, потому что знаешь, что это неправда.

— У вас наверняка было огромное количество поклонников. Сумасшедшие среди них были?

— Были. Причем настолько, что я даже боюсь об этом говорить. Вдруг прочтут и вернутся? У нас всех есть свой зритель, с которым мы говорим на одном языке, которого любим и ждем.

Спектакль, на котором присутствуют «наши люди», невозможно отснять на пленку, потому что самое главное, что там возникает, — это особый энергетический мост с залом, по которому происходит очень быстрый, плотный обмен — эмоциями, мыслями. Зритель нас учит, воспитывает. Но и мы, наверное, занимаемся тем же.

— А как он воспитывает? Приведете пример?

— Нельзя врать. На сцене надо жить. Чтобы сыграть Отелло, не обязательно убивать несколько Дездемон. Но можно обратиться к своей фантазии. Артист может фантазировать, и его мысли, восприятие жизни, его полеты в космос в мозгах — прекрасны. Артист может прочувствовать любое время, попасть в любую ситуацию, при этом оставаясь собой.

— Вы волнуетесь перед выходом на сцену?

— Меня бьет колотун. Мы сыграли 650 спектаклей «Женитьбы Фигаро», но каждый раз переступить барьер сцены мне сложно. А уже на самой сцене — очень хорошо. Сцена — совсем другое пространство, эмоционально густое.

Это та экстремальная ситуация, когда проходит любая головная боль. А спектакли Захарова выстроены на таких крепких сваях, что мне иногда кажется, что они движутся вперед самостоятельно, как поезд. На спектакле «Ва-банк» у меня возникает ощущение, что я впрыгиваю в этот поезд, несусь с ним вперед, а потом выпрыгиваю на ходу. «Ва-банк» достаточно короткий. И нам иногда зритель кричит: «Еще!»

— Как выглядела самая большая похвала, которую вы слышали от Марка Анатольевича?

— Однажды он сказал, что я — хорошая актриса.

— А как вы сегодня воспринимаете те десять лет, которые провели в массовке «Тиля», пока вам не двинули в темноте за кулисами табуреткой по голове, после чего вы подали заявление об уходе?

— Эти годы были нужны, чтобы вписаться, понять, что это такое — театр и научиться чему-то. Но вообще, женский театральный век очень короткий. Женских ролей гораздо меньше, чем мужских. Я годами смотрела из-за кулис все спектакли и то, как играли Чурикова, Караченцов, Леонов, Ларионов. Это было большой частью моей жизни и моими университетами.

— Вы в личной жизни счастливы?

— Я никогда не рассказываю про свою личную жизнь. Но у нас есть философский спектакль «Попрыгунья», и там есть текст : «Надо стараться радоваться». Я стараюсь.

— А есть радующие вас нетеатральные увлечения?

— Очень люблю читать, перелистывать бумажные страницы. Как и отец. Когда едем с ним отдыхать, заталкиваем книги в чемодан. У отца — книги, у меня — книги. Часто оставляем прочитанное в гостинице, чтобы не везти назад.

Мне нравится что-то сажать на даче. Посадила достаточно плотно около сорока березок на небольшом участке — я ведь садовод начинающий. Вымахала роща, деревья стали гнуться, что-то даже пришлось подпилить. Но зато к нам теперь прилетают дятлы, сойки, снегири.

Еще у меня есть собака Рома. Сейчас на бульварах появились пакеты для собачьих отходов, стоят специальные контейнеры — по-моему, это важный шаг к цивилизации. В Европе с собаками можно войти в любое место, ну разве что кроме очень дорогого продовольственного магазина. И я это поддерживаю!

СПРАВКА

Александра Марковна Захарова (род. 17 июня 1962 г., Москва) — Народная артистка РФ, дважды лауреат Государственной премии РФ. Ведущая актриса театра «Ленком». Сыграла главные женские роли в спектаклях «Поминальная молитва», «Гамлет», «Женитьба Фигаро», «Чайка», «Шут Балакирев», «Женитьба», снялась в фильмах «Формула любви», «Убить дракона», «Криминальный талант», «Мастер и Маргарита».