Синяков сновал туда-сюда, переходя с шага на рысь, много курил, впадал в меланхолию, выпадал в суету, теребил свои листочки и незаметно волновался / Фото: Гузаль Каланова

Про голову поэта и его длинные ноги

Общество
Первый рассказ под рубрикой «Блокнот Гарика» был опубликован весной 2013 года в одном из ежедневных выпусков «Вечерки». Автор Игорь Ивандиков продержался почти пять лет, каждую пятницу выдавая историю о похождениях со своим приятелем Синяковым, но, в конце концов, попросился в творческий отпуск и редакция пошла ему навстречу. Все хорошее когда-нибудь заканчивается, закончился и отпуск Гарика — теперь его рассказы будут в еженедельнике. Первая история — о Синякове-поэте.

У Синякова очень длинные ноги, поэтому в такси он всегда садится рядом с водителем.

Засыпает и начинает прилегать на него. Водитель возмущается, и я всю дорогу тянусь с заднего сидения, удерживая спящего Синякова в вертикальном положении. Так было и в эту ночь, но придерживал я не просто Синякова, а поэта, который только что провел свой персональный поэтический вечер в легендарном Зверевском центре.

Вечер назывался «Стишки и корешки». Под корешками имелись в виду приглашенные Синяковым выступить друзья-поэты Александр Кутинов и Сергей Геворкян.

Зверевский центр настолько легендарный, что начало вечера задержали почти на час: поклонники не могли найти дорогу.

Пока ждали начало, расселись в Милютинском саду у входа, и кое-кто успел откупорить. Один очень известный журналист меня спросил: «Игорь, меня пустят?» «А аккредитация есть?» «Была, но уже почти кончилась, поэтому я вторую купил».

У березки стоял Кутинов в образе нобелевского лауреата Боба Дилана: шляпа, жилет, пиджак, белая рубашка навыпуск. «Где наша не пропадала, Саша!» — приветствовали его. «Где только не пропадала», — грустным эхом отвечал Кутинов, цепляясь за дерево в контражуре.

Синяков сновал туда-сюда, переходя с шага на рысь, много курил, впадал в меланхолию, выпадал в суету, теребил свои листочки и незаметно волновался. Наконец, позвали в зал: «Нужны крепкие мужчины — расставить скамейки».

Синяков вышел к кафедре и перестал теребить свои-ми листочки со стихами. Спросил зал: «Слышно меня?». Зал ответил: «Нет!» Синяков взял микрофон: «А теперь?» «Да!» — ответил зал, и Синяков начал читать свои стихи на своем персональном поэтическом вечере.

Чередуясь с Геворкяном и Кутиновым, он начал с новых стихов, а финишировал «классикой» про бульвар Яна Райниса и Пугачеву. И до «Скромности» очередь дошла.

Я слышал эти стихи миллион раз.

Он читал их мне в кулинарии на Правде, в сквере на Миусской, на крыше пакгауза на Курской, в чебуречной на Сухаревке; читал на деривационном канале в Тушине. Я знаю эти стихи почти наизусть. Он задолбал меня ими. Но вот он читает, сбивая ритм, неожиданно вставляя комментарий, увеличивая ритм, переходя на речитатив, потом на мат, потом на крик и фирменно внезапно кончает. А они его слушают! Они сидят на неудобных скамейках и не пытаются уйти. Им нравится, они смеются, аплодируют и требуют повторить. Им нравится! У Синякова очень длинные ноги. Я посажу его на переднее сиденье и придержу его голову. Это не его голова, это голова поэта.

Скромность Я по ситуации ужасно бываюрезвыйЯ по сберегательной кассе хожу какпо подиумуСферу моих творческих интересовКомплектует водка деньги животные счастье и родинаЯ культурный хайп способенпревратить в вещевой базарЯ запарываю самый топовый гоп – стоп номерЗато у меня налитые красотой глазаА ноги типа вот этих вотможно реализовывать в гастрономеЯ если в норке то это имеется в виду шапкаА все годы мои это скакуныили как минимум дворовые полканЫВ свойственные мне обояние и шармМожно дотепла одеть детвору небольшой но прохладной страныЯ курю на террасе даче поддачев халате скоро в прокате в полпервого ночиЛевая кошка здрасьте птичкапосвистывает самолет взмываетк АдлеруИ посещает небесная ясностьчто в мире на процент свинстваи сволочиМеня не много и не мало а ровностолько сколько надо бы.

amp-next-page separator