Юрий Быков: Я не могу сказать, что колхозник лучше хипстера

Юрий Быков, человек-оркестр, неудобный, как камешек в ботинке, чьи фильмы безжалостны и целительны, как хирургическая операция, откровенно поговорил с «Вечеркой» о счастье и любви.

В ближайшее время, 15 августа, Юрий Быков отметит 39-летие. Об этом наш первый вопрос.

— Юрий Анатольевич, чем отличается парнишка из Новомичуринска от взрослого известного режиссера?

— Проблема в том, что ничем: что в тринадцать лет, что сейчас — тот же максимализм. Черное и белое мышление, отсутствие полутонов в оценке людей, отношение к происходящему как к чему-то враждебному. Головой я понимаю, что это неправильно, но эмоционально воспринимаю мир как в юном возрасте. Хотя в принципе все, что в моей жизни было, происходило поступательно, и в глубине души я всегда знал, что этот путь идет в ту сторону, в которую должен. Потому, наверное, глобальных изменений во мне и нет.

— То есть вы знали с детства, что станете режиссером?

— Режиссура — это не совсем то, чем я занимаюсь. Я не считаю себя режиссером, сценаристом, артистом или музыкантом. Я просто умею компилировать свои навыки в этих областях для создания аудиовизуального произведения, чтобы задавать большому количеству людей неудобные вопросы.

— Зачем?

— Чтобы им было некомфортно. Чтобы они развивались и отвечали себе — хотят об этом думать или нет.

— Но они не хотят!

— Это неправда, многие хотят. Ты можешь вытащить из десяти человек двух, которые находятся на перепутье, и помочь им попасть в тот социальный свод, где они должны оказаться, но им не хватает сил. Ты вбрасываешь вопрос в пространство, люди смотрят фильм или читают книгу и спрашивают себя: «Зачем я так живу? Можно же по-другому!». Это как раз про природу вещей, про взаимосвязь. Ты выполняешь свою функцию. Я нахожу тех, кому нужен этот толчок, это ощущение правды, чтобы двигаться дальше.

— Мне кажется, большинство людей — несчастны, а вам?

— Это как в квантовой физике: как ты наблюдаешь — так оно и выглядит. Ты не можешь сказать — частица или волна. Так и тут — все зависит от смотрящего. Я думаю, социально большинство людей должно пребывать в состоянии ощущения перспективы, позитивного движения вперед, к комфорту. Но не уверен, что это касается того небольшого количества людей, которых я называю не творцами, как принято, а «свободными радикалами» (вещество в организме человека — прим. «ВМ»).

— Поясните, пожалуйста.

— Это некие, скажем, субстанции, схожие с вирусами, они укрепляют организм, если не убивают, учат быть сильнее, но сами при этом погибают. Правильно задать себе вопрос — ощущаешь ли ты себя частью этого небольшого количества людей? Если да — смирись, что твоя участь трагична, и единственное, что ты можешь сделать на своем пути, — дать миру все, что соответствует твоему потенциалу.

— Выходит, творец обречен?

— Это вообще не про творчество. Настоящее искусство — про красоту, про прекрасное. И это даже не относится к какой-то категории профессий, только к мышлению человека.

У таких людей оно идеализировано, и в стремлении к идеалу человек испытывает окружающую среду на прочность, на возможность развития и расширения диапазона доступного. Но он действует в среде, в которой есть некий социальный договор, и та воспринимает его как «свободного радикала» и уничтожает как угрозу стабильности. Все, условно, от Бруно и Теслы до Лермонтова и Башлачева, расширяя пространство, приносили себя в жертву.

Это обыкновенный прометеизм — всем будут «клевать печень». Вот вы представляете Достоевского, который бегает, играет в теннис и улыбается? Просто надо отдавать себе отчет, что, если ты идешь по этой дороге, если это тебе органично, ты сможешь реализоваться. А если тебе дано, но ты этого не делаешь — будешь крайне несчастным, отказавшись от предназначения, как в «Портрете» Гоголя. Вопрос в том, чтобы не перепутать, иначе будет как в «Отце Сергие» Толстого — через какое-то время и тебе, и всем станет очевидно, что это не так. Если ты обыкновенный «старосветский помещик» и любишь жену, печь пироги и помидоры на грядке — признайся себе в этом и живи счастливо, с тебя нет спроса. Хотя мысли «я пришел развить вас всех в гениальных личностей» или «спасти мир» — это психиатрия. Ты пришел реализовать потенциал, понять, кто ты, и идти по своему пути.

— Можно изменить путь?

— Если ты гаечный ключ, а хочешь танцевать балет? Нет, конечно. Есть такое явление, как прельщение эстетикой, когда ты выбираешь эстетическую позицию, которая тебе нравится, но ты к ней не имеешь отношения. Я думаю, вкусы можно развивать, но основа закладывается генетикой, природой и окружающим пространством. Не думаю, что человек живет так долго, что может превратиться из Нижинского в Сталина. Есть что-то нездоровое, когда лев начнет считать, что он мангуст, и наоборот.

Еще есть люди, которые понимают разность мира, и у них нет четкой системы приоритетов — кто лучше и главнее. Я не могу сказать, что колхозник лучше хипстера. Один выращивает хлеб, другой создает культурное пространство — и то, и то нужно. Вот к чему ты себя причисляешь и кем являешься — это главный вопрос. Если ты для себя отвечаешь на него правильно — не остаешься один.

— Вы причисляете себя к какой-то группе?

— «Найди своих и успокойся», — как говорил Балабанов, вы об этом? Я не хочу искать стаю, я хочу всегда говорить то, что думаю, делать то, что хочу, и ни на кого не ориентироваться. Но в жизни это невозможно, потому что тебя должны идентифицировать как своего. Все взаимодействие между людьми держится на ощущении безопасности — насколько я могу тебе доверять. Если ты свой, то где надо промолчишь, где надо соврешь, заступишься за своих, даже если они не правы. А если ты руководствуешься другими принципами — свободы, справедливости для всех, правды без исключений, — то никому не будешь своим. Правда — путь одиночества.

— По нему можно идти?

— Только тому, кому он соответствует. Если вы не готовы приносить свои блага, комфорт, социальное положение в жертву, не нужно этого делать. Вы замучаетесь, проклянете все и наделаете еще кучу глупостей.

— Вы идете по этому пути?

— Отчасти. Давно его выбрал.

— И вы одиноки?

— Да. В детстве и юности я считал, что абсолютно одинок, что у меня нет ни единомышленников, ни близких товарищей. До двадцати лет так и было, и я к этому привык. А потом очень большое количество людей разогнал и настроил против себя. Не в смысле, что меня не любят или ненавидят, а просто им со мной некомфортно. Это можно изменить, если перестроить образ мышления — перестать быть «радикалом», войти в социальную среду без претензий. И эту дилемму я решаю. Но я и сам никого особо не удерживал. Почему люди остаются в твоей жизни? Потому что чувствуют, что ты в них заинтересован, иначе уходят.

— А заинтересованные сами?

— Это длится недолго, но бывает. Гораздо чаще в случае с женщинами, потому что они очень долго ждут ответной любви. Но в конце концов и это терпение кончается. Все на самом деле упирается в возможность испытывать и генерировать любовь. Я не умею это психологически — очень долго это чувство от себя гнал и делал все, чтобы оно во мне не зарождалось. Сейчас жалость — почти все, что я могу испытывать к людям, даже самым близким.

— В русском менталитете любовь и жалость — одно.

— Это вообще не одно. Любовь — очень эгоистическое, животное и всепоглощающее, высшее чувство. Оно не имеет отношения ни к жалости, ни к состраданию, потому что это — категории совести. Любовь же — потребность в другом, независимо ни от чего. Ради счастья любимого можно и соврать, своровать, убить, ее подают как оправдание практически любого поведения! У Шекспира есть пьеса «Макбет», где жена очень хочет, чтобы ее муж стал королем. И «муж и жена — одна сатана», в смысле настоящая ячейка партнерская и семейная — это банда. Они работают только на себя. И в критические моменты, когда нужно защищать семью и свое пространство, человек не станет защищать правду. Могу сказать, любовь и правда — два абсолютно конфликтных понятия в философском смысле, на уровне Бога и дьявола. В чем их конфликт?

— Тот хотел стать выше Бога.

— Не выше, а равным — вот ключевая ошибка в понимании. Тот просил: «Объясни мне, как все устроено». Падший ангел принес людям знание — то, что мы рационально оцениваем мир. В античной мифологии Прометей — примерно то же. Боги его низвергли, но он принес людям огонь. И правда относится к тому же. В «Мастере и Маргарите» у Воланда все по справедливости к людям. У меня в «Заводе», кстати, это есть — революционер считает, что правда и справедливость выше любви. Но мы пришли цивилизационно к тому, что любовь выше всего. И в этом смысле мы конформисты, потому что по большому счету по любви, если ты человеку симпатизируешь, можно договориться с кем угодно. По справедливости люди всегда будут конфликтовать, потому что у всех свое о ней представление. Справедливость и правда — понятия относительные, любовь — безотносительное. Нравится человек — нравится, любишь — значит любишь. И на данном этапе итог моей жизни — проигрыш. Я все строил на правде и справедливости.

— Что вы имеете в виду под понятием любви?

— Думаю, это ощущение радости от близости к другому человеку, к событию.

— Это касается съемок фильма?

— Я много раз повторял, и никто до сих пор не может меня услышать: мои первые три картины сделаны на ощущении ненависти к окружающей действительности, но и на любви к правде как таковой, что для того возраста и мировоззрения было органичным. Но это неорганично для взрослого мужчины.

Делать что-то от ненависти может только молодой человек — он не согласен, он сопротивляется. Возможно, в моих более поздних картинах степень искренности, заинтересованности тем, что я делаю, не та. Мне, кажется, уже давно действительно не интересно жить. Я не развиваюсь, не открываю новых людей, пространства. Есть ощущение, что я уже все видел, что все понятно и предсказуемо. И с ним надо бороться. Мне бы хотелось вернуться к азарту и к уровню пронзительности «Майора», как семь лет назад.

— Думаете, это возможно?

— Если не врать никому, не пить, не курить и заниматься спортом — да. Тогда можно вернуться к тому состоянию уважения к себе, а значит, и вдохновения, которое позволит сделать что-то подобное. Возможно, кстати, идти в поиск любви и понимания того, почему это чувство во мне атрофировано, почему я не могу его генерировать, может стать следующим творческим витком. Это было бы интересно.

Читайте также: Актер Игорь Жижикин: Я был влюблен в Кейт Бланшетт