Повзрослеть заставила война: в «роковые сороковые» юные москвичи изо всех сил помогали стране

Мы продолжаем рубрику «Битва за Москву». Сегодня героями «Вечерки» стали москвичи и жители Подмосковья, пережившие трагические и героические события осени и зимы 1941 года вместе с родным городом. В силу возраста они не могли встать на врага с оружием в руках, но тоже внесли свой вклад в Победу — своим трудом, своей неукротимой жаждой жизни и уверенностью в победе. Они — дети войны.

Задачи прифронтовой дошкольницы

Тамара Осипова родилась не в столице — в рабочем поселке Колпино под Ленинградом. Но лет за пять до войны большая и дружная трудовая семья переехала в ближнее Подмосковье, в село Томилино.

— Отец Никита Иванович работал на столичном военном заводе всесоюзной важности, мама Елизавета Яковлевна воспитывала двух дочек — нас с сестрой Валюшей, — вспоминает Тамара Никитична. — Мечтала отдать нас в московскую школу. Почему-то считалось, что именно после столичных школ получаются самые грамотные выпускники, которых любой институт, хоть медицинский, хоть политехнический, с руками оторвет!

Но раньше, чем для голенастых светлоглазых Томы и Вали наступил первый учебный год, из репродукторов на площади горько и торжественно пролилось: «Вставай, страна огромная!» Отец наскоро собрался, набил сменой белья и нехитрым походным имуществом маленький фанерный чемоданчик. Долго о чем-то говорил с тихо плачущей мамой. Обнял детей... А через пару дней пешком вернулся домой. Его, квалифицированного специалиста и отменного мастерового, отчислили из только что сформированной роты добровольцев, сочтя, что в тылу он будет нужнее...

Тамара Осипова помнит пронзительно ясный вечер 22 июля 1941 года. Ровно месяц, как началась война. Помнит, как высокое гулкое небо наполнилось тяжелым рыком и рокотом, покрылось тенями черных крыльев в изломанных крестах. На Москву шли немецкие бомбардировщики.

— В ту ночь на столичные кварталы и ближайшие окрестности было сброшено около 10 тысяч зажигательных бомб, и зарево некоторых пожаров было видно за много километров, — рассказывает Тамара Никитична. — С этого времени фашисты стали регулярно летать бомбить город, едва ли не каждую ночь.

Представьте себе бархатно-черное, непроглядное летнее небо. Ярчайшие звезды. Тишина. И вдруг в этом небе, в этой чуткой тишине рождается глубокий, поначалу еле уловимый, утробный гул. Растет, ширится, наплывает тугими волнами безотчетного, удушливого страха. А потом в истошном вое и свисте на землю обрушивается стальной и свинцовый смерч, в котором, кажется, уцелеть невозможно.

— Мы, ребятишки, очень быстро научились различать, в опасной ли близости от нас упадут бомбы, — говорит Тамара Осипова. — Надо только найти в себе смелость и посмотреть вверх. Если падающие бомбы кажутся продолговатыми — это не к нам. А вот если круглыми... Пиши пропало, уноси ноги. Если успеешь, конечно.

У детей, даже маленьких, на войне свои обязанности. Когда начинают бомбить, надо взять из комода свою метрику, положить за пазуху. Не забыть заранее приготовленный холщовый мешочек сухарей и две маленькие алюминиевые баклажки — с чистой водой и с молоком для сестренки. А то мало ли сколько можно просидеть в подвале, если от взрыва засыплет вход. Крепко ухватить за руки малышей и пойти в подвал под каменной баней, где устроено бомбоубежище. По дороге предупредить о тревоге глухую бабушку Софью Андреевну из пятого дома и непременно взять ее с собой. И не останавливаться по дороге, чтобы поднять глаза вверх и увидеть, как мечется меж ярких зенитных разрывов черный самолет, схваченный длинными лучами зенитных прожекторов.

«Потерял» метрику

Участнику Великой Отечественной войны танкисту Юрию Лосеву — 94 года от роду.

— Молод для «настоящего» ветерана, да? — рослый Юрий Константинович улыбается открыто и широко. — В войну призывали на фронт парней начиная с 1923 года рождения, потом — с 1924-го, 1925-го, 1926-го. Кто в следующем году родился, тот разве что боевые действия с японцами на Дальнем Востоке застал! А я... Что греха таить, я был видным, спортивным парнем. У меня и усы раньше, чем у других, расти начали! В общем, выдумал накинуть себе годков, чтобы сразу пойти воевать. Время было беспокойное, в военкоматах наплыв молодежи — на меня особо внимания не обратили. Один только военком, старый, хитрый, сощурил глаз и посмотрел в упор. А я своего взгляда не отвел... Мне кажется, он понял, что мне не 18 лет, а едва ли 15. Но вместо того чтобы сдать обманщика в компетентные органы, в танковое училище отправил.

Понял, наверное, что все равно на фронт убегу... Этому решению предшествовала страшная ночь на 16 октября 1941 года, когда на северозападную окраину столицы прорвались немецкие мотоциклисты, а в Москве все вокзалы, все дороги, ведущие из города в восточном направлении, были запружены народом, пытающимся пробиться в эвакуацию.

Школьник Юра имел полное право не воевать, ждать своего года по призыву. Но он «потерял» свою метрику в толпе на вокзале и вместо эвакуации поехал в учебную роту. Освоив кратким курсом вождение танков типа КВ и Т-34, юный боец дошел с боями до Восточной Пруссии, а потом и до Польши...

— Жаль, Берлин брать не пришлось. Получился бы красивый боевой путь! — усмехается полковник в отставке Лосев. — Простите, что рассказал мало. Как бы нам ни было тяжело вспоминать войну, а надо! Потому что если ее забываешь, подлую, она снова поднимает голову, начинают зариться на нашу землю враги. Сейчас обстановка в мире очень неспокойная, но я уверен: то, что отстояли когда-то мы, наши внуки и правнуки смогут сохранить и отстоять снова. Только давайте себе повзрослеть немного, ребята! Как я, через нарушение закона отправиться родину защищать — это все-таки перебор!

Бой — там, где картошка

Раиса Иванова родом из Косина. Там и встретила войну ее большая дружная семья: папа Николай Степанович работал шофером в совхозе имени Моссовета, мама Вера Дмитриевна огородничала и воспитывала четверых ребятишек, братьев Саню и Витю, сестренок Машу и Раю.

— А я своему брату Сане на фронт убежать не дала, — говорит Раиса Николаевна. — Застала его, одиннадцатилетнего, в детской — за запихиванием теплого свитера в простенький брезентовый пионерский «сидорок». Увидев меня, брат прижал палец к губам: «Тсс, Райка! Маме ни слова! Я на войну... Вот, прямо после ужина и уеду».

Вечером вернулся с работы отец и сообщил, что получил предписание военкомата прибыть в такую-то воинскую часть. Ладно, маме Саня просил ничего не говорить. Но папе-то, наверное, можно? Должно быть, вместе с братом и поедут?..

К счастью, отец не вспомнил о только что полученном в военкомате новеньком солдатском ремне. Обошелся разговором.

— Если я пойду на фронт, ты пойдешь на фронт, потом за тобой вслед и Витька соберется, кто город беречь будет до моего возвращения? — гневался Николай Степанович. — Кто, в конце концов, вместо меня в совхозе работать будет? Вот что, сынок... Армию надо кормить. Без картошки у бойцов силы нет. Я пойду воевать, а вы с ребятами пока для меня картошку растить будете, договорились?

Саня выполнил условия договора с отцом. Стал самым молодым овощеводом-огородником в совхозе. Да так и остался потом работать там после войны, отдав благородному делу — растить картошку — более 40 лет жизни.

Механику было двенадцать

В наши дни тот, кто ремонтирует самолеты, считается работником сферы повышенной ответственности. С тех, от кого зависят техническая исправность и боевая готовность истребителя в полете, особый спрос... На Славу Кругликова такая ответственность свалилась, когда ему было всего 12 лет.

— К концу 1941 года Москва превратилась в прифронтовой город. Бомбили... — говорит Вячеслав Иванович, — А мы с ребятами в метро сидели. Чтобы помочь фронту, я вместе с товарищами окончил ускоренные слесарные курсы и пришел работать на авиационный завод.

В бригаде авиаремонта были одни женщины. Парнишка радовался, когда мастер брал его с собой на аэродром, куда прилетали прямо с передовой поврежденные истребители.

— Загрузив в санки фрагменты дюралевой обшивки, запчасти, дрели и молотки, мы топали по снегу на аэродром. Ремонтировали самолеты ночью, при свете фонарей. Увидев ремонтников — закутанных в платки женщин да с ними еще мальчишку школьного возраста, — пилоты разочарованно качали головами: как эти починят?! Зато потом, когда все дыры в крыльях «ястребков» были аккуратно залечены, летчики старались нас чем-либо одарить. Обычно это были куски шоколада из пайка, — вспоминает ветеран труда.

После войны юноша стал публицистом и фотографом, работал в «Комсомольской правде».

Пигалица со свистком

Пигалицами часто называют девочек небольшого роста. На самом деле пигалица — птица чибис, тонконогая певунья с пронзительным свистящим голоском.

— Меня в 1941 году пигалицей часто называли, — улыбается Анна Бойтюк, — Я в 14 лет дай бог на 12 выглядела... Но в молодежный пожарный отряд все равно ухитрилась попасть! Осенью 1941 года в Москве был сформирован целый полк из старшеклассников — помогать взрослым при профилактике возгораний. Не допускать пожаров после немецких налетов.

В 1941 году наша газета писала о восьмикласснице Маше Скворцовой, тоже бойце комсомольского пожарного отряда. Анна Трофимовна не уверена, но, кажется, помнит эту Машу в лицо, их классы учились в соседних кабинетах...

В обязанности школьников входило дежурство на крышах во время бомбежек, обнаружение и гашение зажигательных бомб, предупреждение жителей об опасности пожара.

— На моем счету всего-то четыре «зажигалки», иные ребята столько за одну неделю обезвреживали, — скромничает Анна Трофимовна. — А еще мы помогали очищать чердаки от горючего скарба, который там часто оставляли жители. Тогда гореть будет просто нечему.

Чтобы поднимать тревогу, у каждого бойца был свисток. Свой Анна Бойтюк долго хранила на память, пока он не потерялся при переезде.

ЦИТАТА

Владислав Крапивин (1938-2020), детский писатель:

— Это неправда, что маленьких война убивает реже, ведь пулеметы режут часто у самой земли.

РЕПЛИКА

Ольга Поликарпова, председатель региональной общественной организации «Дети аойны. Память»:

— Согласно современным научным воззрениям, социальная память у ребенка начинает развиваться уже в четыре года.

Малыш-дошкольник, еще не анализируя сути больших исторических событий, в состоянии сохранить эмоциональное впечатление от них. Соотносимыми с историческим контекстом детские воспоминания становятся уже в 9-летнем возрасте. Дети войны сейчас — самое активное поколение ветеранов.

Пусть их воспоминания отрывочны, но с постепенным уходом этого поколения завершится эпоха прямых свидетельств о грозных военных годах. Сказать: «Я там был и сам все видел», — после нас будет некому.

Сегодня, когда в живых осталось не более шести процентов людей, переживших войну, именно тем, кто был в то время еще юн годами, выпала великая миссия сохранить и передать следующим поколениям свои воспоминания, чтобы воспитать в потомках патриотический дух, жертвенность и героизм. В конце концов, если не сделать этого сейчас, то через 10–15 лет будет упущен последний шанс прикоснуться к «живой памяти» о войне. Недавно мне попалась на глаза германская статистика по военным поколениям.

По данным на докарантинный год, поколение «детей войны» насчитывает почти 15 миллионов немцев. Более трети из них были беженцами. Девять из десяти пережили бомбежки или уличные бои. Каждый шестой потерял брата или сестру, каждый четвертый рос без отца. 2,5 миллиона потеряли одного родителя, 100 тысяч стали сиротами. К сожалению, в нашей стране настолько подробных статистических подсчетов относительно детей военного поколения до сих пор нет.

Читайте также: Ждите. Вечером вернусь: как жители столицы провожали на фронт своих дедов, отцов и братьев