Солдатское благородство
При этом в пехоте провоевал только четыре месяца. И за это время был трижды ранен, один раз очень тяжело, и дважды контужен. Вторая контузия лишила его речи на два месяца.
После этого его определили в артполк. А это уже не передок.
Хотя самое тяжелое ранение отец получил как раз не на передовой и не в атаке, а на марше. «Снаряды бесшумно не летают. Но мы были тогда очень уставшие. Спали на ходу. Вот и не среагировали, не плюхнулись на землю. Многих тогда изрешетило осколками». У отца кусок крупповской стали застрял в левом предплечье.
Много позже профессор, медицинский светила, проанализировав рентгеновский снимок, заявил: «Не беспокоит — и ладно. А тронем, как осколок себя поведет, тем более в паре сантиметров от сердца, — одному Богу известно». С тем осколком мы и похоронили отца в 2001 году.
После войны отец работал в заводской каменоломне, а потом устроился учителем физкультуры в нашей сельской школе-восьмилетке. В 1960 году в стране широко отмечалось 15-летие Победы в Великой Отечественной. Директор школы, бывший комбат Степан Трофимович Ковальчук, распорядился, чтобы на пионерской линейке все учителя-фронтовики рассказали о самом памятном событии минувшей войны. Когда речь дошла до отца, он, волнуясь и заикаясь (так аукались контузии), поведал, как в атаке под Ясами вскочил во вражеский окоп и краем глаза увидел дрожащий воздух над дулом немецкого пулемета.
Можно представить, скольких наших солдат положил тот пулеметчик! Хотел отец разрядить во врага обойму, да какая-то неведомая сила его сдержала. Врезал прикладом по мертвецки бледной от испуга физиономии фрица и рванул дальше за своими.
Услышав это, я убежал в густые сиреневые заросли возле школы и горько разрыдался. От стыда за отца и обиды: уж я бы гада-фашиста точно убил! Годы спустя, дослужившись до полковника, я приехал в родительский дом — чего уж там скромничать, похвастаться папахой, которую успел получить еще в Советской армии, в которой воевал и отец. Мы сели за стол, налили по стакану — батя еще мог принимать на грудь, — и я напомнил ему о той пионерской линейке и своих возмущенных слезах.
— Есть Бог или нет — не знаю, — сказал отец, — но какая-то высшая сила тогда точно от меня грех отвела. Убил бы немца с поднятыми руками — всю жизнь бы себя потом казнил.
Вот оно — великое благородство солдата: он не расстрелял поверженного врага, а, значит, уже просто человека. Поэтому отец, миллионы других, таких как он, и победили в тех страшных боях. Их война была праведной и Победа — праведной.
Ради жизни на земле.