Солдат, вернись домой! Дочь поэта Николая Рубцова Елена восстанавливает память о героях войны
19 января 1971 года трагически погиб советский поэт Николай Рубцов. Мы поговорили с его дочерью Еленой Рубцовой. Она живет в Санкт-Петербурге, в Москву приезжает нечасто, по работе. Слишком много забот! Четверо детей, внуки. А еще на плечах Елены библиотека, в которой реализуется ее педагогическая инициатива по возвращению России статуса самой читающей страны мира. И поиск погибших бойцов, которые проходят в документах как «неизвестные солдаты».
Дочь поэта
У дам не спрашивают о возрасте. Но Елена и без вопросов ничего не скрывает.
— Я родилась 20 апреля 1963 года очень далеко от столичного региона, в селе Никольском Тотемского района, на Вологодчине. Интересное название — Тотемский район, да? Это от названия небольшого старинного городка — Тотьма.
В Вологодской области вообще очень много удивительных и даже в чем-то странных названий. Вот возьмите реки: Сухона, например. А еще — Песья Деньга. Почему Деньга, отчего именно Песья? А мы свое село звали просто Никола. По храму нарекли — церковь там была Cвятого Николы Угодника. Тому, кто изучит этимологию всех этих старинных топонимов, будет весьма интересно, наверное, — говорит Елена.
Ее отцом был Николай Рубцов, впоследствии — знаменитый поэт, а тогда — едва отслуживший срочную во флоте талантливый юноша, бывший воспитанник никольского детского дома, который перед поступлением в Московский литературный институт имени Горького путешествовал по родному краю. И встретил в Николе хорошую девушку с редким для русского слуха заморским именем Генриетта. Вспыхнула любовь — яркая, недолгая, счастливая.
— Отец бывал в селе наездами — учился в столице. Мама моя хотела меня при рождении Мариной назвать. Несколько дней я и была Мариной, но когда отец получил из дома телеграмму — поздравление с рождением дочки, попросил наречь Еленой, Леночкой. Дорого было ему это имя. Он ведь и сам — северянин, из ломоносовских краев, а у знаменитого ученого и поэта Ломоносова так и жену звали, и дочку, и правнучку. Любили у нас это имя.
Конечно, в раннем детстве Лена не знала, что ее отец — человек выдающийся. Цепкая детская память сохранила несколько ярких эпизодов, похожих на обрывки киноленты удивительного фильма, имя которому — «Жизнь».
— Для меня он был просто отцом. Помню я о нем не очень много, может быть, для кого-то эти моменты и неважны, но для меня это очень сокровенно и дорого. Односельчане считали Николая немного не от мира сего. Вот, например, как вам такая сцена: идут они с друзьями по окраине села, а там, на яру, — стройная одинокая береза. Ветер в тонких ветвях гуляет, играет, листва шелестит... Отец остановился, дайте, мол, мужики, послушать, шумит красиво. А товарищ его только усмехнулся: «Ишь ты — послушать. Ты лучше взгляни, какая она здоровенная выросла! Эх жаль, топора нет, свалить бы, дров будет навалом — и баньку истопить, и дом согреть.
Березовые-то чурки очень в печи хороши, и копоти от них немного». Утилитарный подход обычного деревенского парня покоробил отца, он даже ненадолго на соседа обиделся. Но вообще отходчив был. Помирились они потом.
Однажды по дороге в сельский детский сад Лена встретила соседок. Кумушки судачили у колодца: Николай уехал в город, чтобы учиться на поэта, а молодую жену-красавицу с дочкой покинул. Нехорошо! Да и что за профессия такая — стихи сочинять? Пошел бы в агрономы или зоотехники — цены бы парню не было в родном краю. Где родился — там и сгодился.
— Жалели меня деревенские, а отца порицали. А я подумала и про себя, в душе, даже закричала, что они ничего не понимают, ведь он уже и так поэт! На поэта не выучишься просто так, это дар, его развивать нужно. И ничего он нас не покинул! Мне было обидно, что про него так думают и говорят.
Примерно год спустя, когда Лена уже училась в первом классе никольской средней школы, Николая Рубцова не стало.
— Помню очень хорошо, как я узнала о том, что отец погиб, — рассказывает наша собеседница. — Мне было семь с половиной лет. На Новый год мы с мамой собирались поехать в Вологду — папа как раз в это время был там. Я об этом мечтала долгими зимними вечерами. Но нашу деревню и всю округу так сильно замело, что даже невозможно было ходить по улице. Каждое утро мы не могли открыть наружную дверь, так как снег заметал ее полностью. Ни о каком транспорте и думать не приходилось.
Я тогда очень просилась к отцу в Вологду. Но, к сожалению, так ничего и не получилось. Сейчас помню, что было как-то не по себе, очень тревожно на душе… как будто все чего-то ждали. В субботу мы истопили баню, чтобы помыться. И когда я брела меж высоких сугробов из бани домой — а уже смеркалось, — меня вдруг охватил какой-то страх, будто произошло что-то ужасное. И на темном небе я вдруг увидела, или услышала, что его уже здесь нет. Потрясенная, я побрела домой. Пришла, а там заплаканная мама, держит в руках какую-то бумажку. Оказалось — телеграмма. Сказала только: «Лена, у тебя больше нет папы…»
После его гибели мне бабушка и мама все время что-то рассказывали об отце. Нет-нет да что-то и вспомнят. О том, как он любил в лес за рыжиками ходить. Принесет, бабушка их кипятком три раза обдаст, чесноку накрошит, посолит, маслом польет и на стол подаст. С горячей картошкой.
Или в лес сходит, ягод наберет, часть домой, а часть сдаст за деньги. Работы для него в Николе не было. Иногда к нему друзья приезжали — Сергей Багров, Иван Серков. Отец каждый день ходил на реку. По каким-то своим местам. Писал стихи. В голове... Были у него чернильница и ручка с пером. Так я тоже добралась до этой чернильницы. Все вымарала чернилами. Листы тетрадные, стол.
В памяти осталась улыбка отца и его удивительная доброта. Можно даже сказать — безотказность. Елена с теплом вспоминает случай: однажды отец справил обнову — красивое пальто, модное по тем временам и теплое, и пару замечательных вязаных рукавиц. Поехал во всем этом на учебу. Но встретил друга, студента, которому не на что было купить зимние вещи...
— И вот, представляете, папа этому товарищу все и подарил. И пальто, и перчатки... Мол, сам и в стареньком перебьюсь, а ты замерзнешь, заболеешь. Широкой души был человек.
Геолог? Нет, библиотекарь!
— У нашего поколения было счастливое, можно даже сказать, красивое детство, — считает Елена. — Простое, небогатое, но честное, которое умело находить радость в ежедневных мелочах. Благодаря маме и бабушке раннее сиротство меня не сломало, я росла сильной характером. И деревенская жизнь скучной не была: работы и впечатлений хватало. Однажды за рекой у Николы встали табором цыгане. Ходили по селу, кто подрабатывал по мелочам, кто гадал, кто просто попрошайничал в стиле «хозяюшка добрая, дай водицы испить, а то так кушать охота, что и переночевать негде». Колхозники наши с ними не ссорились, если было чем, то и одаривали. Мама всегда голодных цыганят подкармливала.
А мы с девчонками из класса по вечерам бегали на мост — и долго смотрели, как над рекой рассыпают живые искры озорные цыганские костры, слушали, как старик играет на гитаре, а девушки в необъятных многослойных юбках и широких цветных шалях с бахромой и молодые черноусые мужчины вдохновенно и неутомимо танцуют. Одна подружка даже хотела уйти с цыганами, когда они снова снимутся в дорогу. В табор прибежала, просилась. Но старик — цыганский барон — ее обратно отослал.
«Чужая ты. Для нашей жизни надо цыганкой родиться. Иди домой, мать, наверное, извелась уже по тебе. Не стоит наша дорога ее слез». Может, и резко с ней обошелся, но ведь правильно! Умница, зачем ему проблемы с властями и уголовное дело по статье о похищении ребенка, правда? Он с нами, русскими, мира хотел. Мы не знали модного ныне слова «толерантность», но с пониманием и лаской принимали человека любой национальности, и в ответ каждый чужой человек платил тем же — терпимостью, уважением к обычаям и культуре.
Окончив 10 классов никольской средней школы, которую много лет спустя нарекли именем ее отца, Лена задумалась о будущей профессии. Была мечта — поступить в Горный институт, выучиться на геолога. Но семья решила иначе: иди, Леночка, в техникум. Через три года уже работать начнешь, на ноги встанешь, а там можно будет и в вузе доучиться.
— Я послушалась. Не принято было тогда родителям перечить. С двумя подружками решила ехать в Ленинград. Втроем мы пешком прошагали двадцать пять километров до пристани, потом на пароходе плыли до Вологды. Приехали на железнодорожную станцию... А с билетами было туго! Едва удалось упросить проводника, чтобы пристроил нас в общем вагоне на третьи полки. Жесткие! Туда корзины да чемоданы закидывать положено, а не живых девчат грузить! Но, что называется, в тесноте да не в обиде, кое-как доехали. Сейчас уже не трудности вспоминаются, а веселье. Романтики мы были!
Подруги, Оля и Света Поповы, выбрали профтехучилище, стали вагоновожатыми городского рельсового транспорта. А Лена пошла в полиграфический техникум. В дальнейшем много лет отдала работе в типографии имени Володарского — через ее руки прошли почти все газеты Ленинграда. Сейчас трудится библиотекарем — в обычной городской средней школе.
— О современных детях говорят: «нечитающее поколение...» — размышляет Елена, — считается, скоро все окончательно перейдут на электронные книги, даже классику будут просматривать на экране гаджета — и то в основном в сокращенном виде, по хрестоматиям и шпаргалкам краткое содержание... Это не совсем так. Если семья поддерживает традицию чтения, держит дома обычные, бумажные книги, читает малышам вслух сказки на ночь — их дети будут моими постоянными посетителями.
Ребенка заинтересовать надо, иначе он просто будет беднее душой, будет обделен на огромную часть мира.
Путь следопыта
Есть у Елены дело, которое, на первый взгляд, не касается мирной работы библиотекаря.
— Я выросла в лесном краю, лет с восьми сама по грибы ходила, по ягоды. Сейчас тоже хожу.
Только ищу не маслят под елками, а осколки минувшей войны. Я — следопыт, помогаю находить бойцов, что числятся пропавшими без вести, — тихо, словно по секрету, говорит она. — Чем дальше от нас события Великой Отечественной, тем больше надо работать, восстанавливать утраченные фрагменты памяти. Иначе опять, как недавно было, поедут наши школьники в гости в Германию и кто-нибудь из них начнет с высоких трибун извиняться, что его дедушка «очень много живых людей на фронте положил». Да, живых людей! Война — дело немилосердное. Но это же захватчики были, никто их на наши земли хозяйничать не звал! Как там, у Александра Невского? «Кто с мечом к нам войдет...» Вошли? Пусть внуки тех немцев теперь не обижаются!
А началось все с поисков близкого родственника. Мама как-то обронила, что ее отец, Михаил Меньшиков, пропал без вести на фронте. По селу судачили, что один бог знает, как пропал. Без вести — это и про тех, кто в плен сдался. Или хуже — дезертировал, прожил жизнь на чужбине под другим именем... Надо было искать правду, восстанавливать справедливость. Ради деда, который, по воспоминаниям, честным человеком был. Ради собственной спокойной души.
— По документам, с которых недавно был снят гриф секретности и которые были опубликованы в интернете, я выяснила, что дедушкина рота понесла тяжелые потери под Любанью в 1942 году, — говорит Елена. — Это совпадало по времени с сообщением из военкомата семье о том, что Михаил пропал без вести. Значит, где-то там он и голову сложил? Стала искать дальше. Списалась с Подольским архивом, нашла воспоминания однополчан. Попутно прояснилась судьба еще нескольких наших земляков. И вдруг в бумагах мелькнуло знакомое географическое название. Тот самый поселок, где у нас с супругом Александром дача! Выходит, я каждое лето хожу по ягоды в лес, где воевал и погиб отец моей мамы! Мистика, чудо, судьба!
После того, как был найден один из последних выживших однополчан Меньшикова, сквозь забвение проступила история подвига. По словам ветерана, Михаил был ранен в живот. По меркам полевой медицины тех лет — тяжелая рана, при таких 70 процентов бойцов умирает, даже вовремя попав в госпиталь. А от стрелковой роты осталось лишь несколько смертельно усталых бойцов. Несломленному отряду грозило окружение. И Михаил велел товарищам: «Не смейте меня на плечах тащить, вы же едва на ногах держитесь! Я вам только мешать буду, и меня не спасете, и сами сгинете. Лучше положите здесь под елкой, а сами — ходу на прорыв.
Только пару гранат оставьте, если меня немцы найдут, мало им не покажется». Скрепя сердце товарищи застелили еловым лапником подталый мартовский снег, устроили Михаила, накрыли шинелью, замаскировали, как могли. Точкой на командирской карте отметили место — может, вернуться доведется. И ушли дальше — сражаться, гнать врага до Берлина.
Увы, карта не уцелела. Теперь точное место, где нашел последний приют пехотинец Михаил Меньшиков, ищут добровольцы из поискового отряда «Журавли». Вместе с ними раскопки в лесу ведет и сама Елена. И она же помогает у себя в школе детям разыскивать дедов и прадедов. Потому что, потомков ради, не может быть герой без имени и имя без судьбы.
— Люди быстро прознали об этой части моей работы. Стали письма писать, просить помочь в поисках сгинувших в войну родственников, — рассказывает Елена. — Помогаю, конечно. Уже несколько десятков героев нашла. Иногда случались и казусы. У одного моего ученика прадед оказался тоже участником войны, да вот не с той стороны. Полицаем служил при оккупации. Тяжело было его внучку! Семья даже фамилию поменяла всем составом. А что, в какой-то мере верное решение. Сыну за отца не отвечать, это еще Сталин говорил.
А однажды случилось совсем уж странное. На одном из сайтов, где граждане выставляют на продажу подержанные холодильники и старые дачи, появилось объявление: «Продам недорого подлинную историю героя-фронтовика».
— Я изумилась: какая жестокая шутка! — вспоминает Елена. — А потом подумалось: шутка ли? Позвонила по объявлению. Оказалось, что некая на вид интеллигентная семья действительно просит меньше тысячи рублей за полный комплект документов участника войны. Блокадника. Там и свидетельство об образовании, и анкета, и фотографии солдата — в одиночку, с друзьями, с супругой. Трогательные письма с фронта домой. Извещения из военкомата... Выкупила! Язык не повернулся спросить, кем этим людям приходится герой, чье наследство они оценили в 800 рублей. Думаю, просто где-нибудь на чердаке чужой чемодан нашли. Так легче, а то недолго и веру в людей потерять.
Теперь Елена атрибутирует эти документы, как полагается, по-музейному — по годам, датам, местам находки и фотосъемки. Уточняет детали биографии. Когда этот труд будет завершен — передаст ценнейшие реликвии в дар Краеведческому музею на родине бойца. Еще один солдат вернется с войны домой.
ДОСЬЕ
Елена Рубцова родилась 20 апреля 1963 года в селе Никольское Тотемского района Вологодской области. Коренная местная жительница, единственная дочь в семье поэта Николая Рубцова и домохозяйки Генриетты Меньшиковой. Окончила местную среднюю школу и Ленинградский полиграфический техникум, около 30 лет трудилась в типографии имени Володарского, участвуя в выпуске таких газет, как «Смена» и «Невское время». Сегодня работает в школьной библиотеке, реализует инициативу «Бессмертный полк моего класса» и «Солдат, вернись домой!». Так друзья нарекли разработанную Еленой Николаевной систему поиска по документам и в ходе раскопок. Елена работает с учениками на местах сражений Великой Отечественной войны. Ее поисковым отрядом уже установлено около сотни судеб героев, пропавших без вести в боях 1941– 1942 годов.