Я приехала всего на день. До Праздника, который у нас, как и в миллионах других семей во всей России, всегда отмечали особенно, оставалось два дня. Мы сидели вместе на кухне – я и моя мама. Из динамиков телевизора звучала музыка – «Прощание славянки». Мы говорили о своих героях, о тех, кого наша семья не устает благодарить за Победу.

Мой прадед пробыл на фронте всего несколько дней, зато путь до горящей земли занял месяцы. Они, новобранцы, призванные защищать свою родину, добирались до мест боев долго, трудно и, думаю, страшно. Нет ничего страшнее ожидания неизвестности. За время этой выматывающей дороги дедушка даже успел отправить своей семье несколько писем. Его звали Федор Дмитриевич Булкин. Он погиб в апреле 1942 в Смоленской области, буквально в первом и последнем же своем бою. Там же и был похоронен. Его внукам пришлось немало потрудиться, чтобы найти его могилу, еще сложнее оказалось добраться до нее и не заплутать.

Федора Дмитриевича мама никогда не видела. Когда она появилась на свет, его уже десять лет среди живых не было. Зато ее отец, уже мой дедушка рассказывал о нем часто, показывал письма. Маленькие, короткие и чуть небрежные они сохранились в скрипучем ящике стола в нашем деревенском доме. Он писал на удивление тепло, светло и честно. Я была совсем маленьким дошколенком, когда эти письма оказались у меня в руках. Тогда война была только словом, непонятным, неизвестным, но пугающим, потому что лица взрослых мрачнели, а голоса замолкали. Письма читал мне дедушка, и становилось тепло… тепло от той любви, которая жила в них. Это чувство тогда было хорошо знакомо и опознавалось безошибочно.
Моего деда по отцовской линии мне тоже не довелось знать. Василий Андреевич Поваго, настоящий советский офицер, прошедший через всю войну, ушел из жизни за несколько лет до моего появления на свет. Не дождался. Каждый раз, когда кто-то из большой отцовской семьи рассказывал про него, было обидно, что мне не дано услышать его голос, задать ему вопросы, которые так и вертелись на языке.

Рассказывали многое. В памяти осталась история о бабушке, бежавшей из города Белостока с маленькой тетей на руках. Девочка родилась за несколько месяцев до Войны, в феврале 1941. Сегодня ей уже 76 лет… Дед бился за Москву, отстоял Сталинград, а 9 мая 1945 года встретил в Кенигсберге. Все прошел, все прошагал. Помню, дядя показывал мне большую коробку орденов и медалей – все его, Василия Андреевича за путь по выжженной земле, за то, что бился, защищал, спасал, выживал и снова шел в бой.

Мы вспоминаем наших дедов: мама – своего, я – своего. Мы разливаем чай по аккуратным фарфоровым чашкам. С экрана маленького кухонного телевизора улыбаются женщины, прошедшие ту Войну. Комок подступает к горлу. Мы делаем громкость ниже… и, не сговариваясь, начинаем петь:

«Эх, дороги –
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян…»

Дом замирает. Где-то сверху сосед заканчивает долбить стены молотком. Через секунду я слышу его чуть неуверенный голос. Подпевает. Здесь всегда поют. Каждый год. Каждый раз, когда в канун Дня Победы мы садимся за стол, чтобы вспомнить наших фронтовиков, наших героев. Мама не может идти в Бессмертном полку из-за больного сустава, сомневается, сможет ли прийти к местному памятнику воинам-освободителям, чтобы возложить цветы. Но она может петь. Мы можем петь вместе.

И вновь там, где птицы не поют, плечом к плечу врастают в землю бойцы 10-го десантного батальона, бьется в тесной печурке огонь, встает страна огромная на страшный, смертный бой, а потом наступает пропахший порохом День Победы. Мы смеемся, хотя в глазах у обеих – слезы.

Я точно знаю, нас слышно сквозь тонкие стены типовой многоэтажки. Я слышу, как там, в других квартирах сначала неуверенно, но потом все громче начинают звучать песни о той Войне, о той Победе, о силе воли, преодолевшей все.

Ей, долгожданной, невероятной и священной, сегодня 72 года. По площадям городов утром шли парадные расчеты, а по улицам – Бессмертные полки. Нет ничего важнее, чем память о тех, кто когда-то немыслимой, страшной ценой отстоял нашу сегодняшнюю свободу и нашу веру в то, что подобное больше не повторится никогда.
Я смотрю на Василия Андреевича. Он улыбается мне со старой, выцветшей фотографии. Кажется, вот-вот подмигнет. И в памяти звучит голос отца: «Нет никаких бед, девочка, кроме одной. Но наши фронтовики вместе с дедом Васей ее, заразу, отсюда выгнали».

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции