[i]Чем дальше бегут годы, тем любимее и дороже становятся песни, с которыми ты повстречался в молодости. А главное – глубже понимаешь их суть. Одной из самых дорогих и любимых была и осталась для меня песня «Осенние листья». Удивительная песня, согревающая душу! Расскажите ее историю. Уверен, вам будут благодарны и признательны многие. А я пополню свой «песенный альбом», составленный из ваших рассказов, еще одним раритетом.[b]ОСТРОУМОВ М. Г., москвич[/b][/i]В феврале 1989 года мне предложили подготовить на Всесоюзном радио передачу, посвященную 80-летию со дня рождения композитора Бориса Андреевича Мокроусова (1909–1968).Среди произведений, отобранных для нее, была его песня «Осенние листья», и я предложил пригласить для рассказа о ней автора ее слов поэта Марка Лисянского. Марк Самойлович с готовностью согласился принять участие в радиопередаче, но сразу же предупредил меня, что о Мокроусове ему давно хотелось и есть что рассказать. А потому попросил не прерывать его монолог, дать ему «выговориться». Я так и поступил и теперь, более четверти века спустя, предлагаю читателям изложение записи того давнего рассказа.Весной 1951 года Марку Самойловичу позвонили из московского Театра имени Станиславского: – Мы сейчас готовим к постановке пьесу драматурга Девятова «В Лебяжьем», – раздалось в телефонной трубке. – Музыку к спектаклю пишет композитор Мокроусов. Не напишете ли вы стихи для грустной осенней песни? «Само имя Бориса Мокроусова звучало для меня музыкой, песней, поэзией, – начал свой рассказ Лисянский.– Его песни были у всех на слуху. Нетрудно догадаться, что, услышав это имя, я сразу же согласился написать «грустную осеннюю песню», как меня об этом просили, и в тот же день мы условились встретиться с композитором у него дома.Жил он где-то на Фрунзенской набережной в одной комнате вместе с женой, ее матерью и крохотным сыном. Дверь мне открыл красивый широкоплечий голубоглазый человек в белой рубашке с лихо распахнутым воротом. Что-то в нем было волжское, бурлацкое, разинское. Ничего от знаменитости. Открытый теплый взгляд, добрая улыбка и… «Прошу. Я вас уже жду…» Мокроусов сел за рояль, начал импровизировать, напевая какие-то слова, не имеющие никакого отношения к осени. Он играл и посматривал на меня. А я не столько слушал музыку, сколько любовался им. Он это заметил.– Мне показалось, что вы меня не слушаете. Наша осенняя песня должна быть грустной, но не тоскливой. У человека хорошо на душе. Ему есть что вспомнить. Мы (я – в музыке, вы – в стихах) изобразим встречу со своей старой любовью. Это не только об осени. Это о человеческой судьбе. Это о жизни… Борис Андреевич стал снова играть.Все, что он только что сказал, я почуял в мелодии, которую он несколько раз повторил. В душе звучала музыка, четко обозначился ритм. И я произнес: «Осенние листья шумят в саду…» Мокроусов обрадовался: – Очень хорошо! Но мне нужен простор. Надо удлинить строку. Чуть удлинить.Он повторил: «Осенние листья шумят в саду…», начал играть, растягивая по слогам слова. И вдруг лицо его озарилось. Он пропел: «Осенние листья шумят и шумят в саду…» – Готова первая и главная строка песни! – сказал он. – Остальные строчки за вами… Вторая строка должна быть такого же размера. Только, пожалуйста, сочините очень простые слова. Чтоб их могли петь все.На второй день я принес готовое стихотворение. Не успел его прочитать, как Мокроусов заявил: – А я уже сочинил музыку, – и улыбнулся. – Послушайте… Он начал, напевая, играть, в некоторых местах поднимая глаза на нотный лист, лежащий перед ним на пюпитре. Мокроусов дважды повторил: «Осенние листья шумят и шумят в саду…» А потом он пропел какой-то довесок в три коротких строки из случайных слов.Я легко представил осенний пожелтевший и поредевший сад и далеко видную тропинку, по которой иду с любимой женщиной. Но меня смутили три повисшие и зарифмованные между собой строки. В них не было ничего общего с тем, что я уже сочинил.– Писать под готовую музыку – это худо, – сказал я. – Худо дело… – Наоборот, – возразил Борис Андреевич. – Почему-то считают: писать стихи под музыку – порочный метод. Получается: композитор, вчитываясь в стихи, может сочинить музыку, а поэт, вслушиваясь в музыку, не может написать стихи в определенном ритме.– Может, конечно, может, – воскликнул я. – Но тут уж не до поэзии.К сожалению, у нас много песен, написанных подобным способом. И хорошая музыкачастенько несет так называемый текст, не имеющий никакого отношения к поэзии. Только благодаря музыке такие песни и поют, и слушают.– Согласен. Подобных песен уйма.Потому что пишут стихи не поэты, а бесталанные стихотворцы-ремесленники. Я сочиняю, как правило, музыку, а потом прошу найти поэта слова к ней. Собственно, вы уже сочинили основные строки нашей будущей песни: Осенние листья шумят и шумят в саду, Знакомой тропою я рядом с тобой иду… Готовые первые две строчки и в каждом куплете. Значит, остается дописать в трех куплетах три коротких строки. Сумеете? Я дописал по три строки к имеющимся двустишьям. Получилось стихотворение довольно странного ритмического рисунка, которое, можно сейчас признаться, самому мне не очень нравилось. Но оно понравилось композитору. Да и я, слушая стихи вместе с музыкой, смирился».Так появилась песня «Осенние листья», которая вскоре после премьеры «В Лебяжьем» покинула стены театра и стала путешествовать по белу свету.Многим она запомнилась в исполнении Аркадия Райкина, а сегодняшним молодым ее открыла проникновенным исполнением Алла Пугачева. Так что жить ей и жить еще долгие годы.[b]Осенние листья Слова М. ЛИСЯНСКОГО Музыка Б. МОКРОУСОВА [/b][i]Осенние листья Шумят и шумят в саду, Знакомой тропою Я рядом с тобой иду.И счастлив лишь тот, В ком сердце поет, С кем рядом любимый идет.Пусть годы проходят,Живет на земле любовь, И там, где расстались, Мы встретимся нынче вновь.Сильнее разлук Тепло наших рук, Мой верный, единственный друг! В саду опустевшем Тропа далеко видна.И осень прекрасна, Когда на душе весна.Пусть годы летят, Но светится взгляд, И листья над нами шумят.[/i]