СОСЕДКА ДИ КАПРИО

[i]Елена Старостина в прошлом актриса театра «Модерн», что на Спартаковской площади. Там ее увидел американский драматург Стивен Ли Моррис и пригласил играть в голливудской постановке своей пьесы «История графства Синома» в театре CAST THEATRE. Теперь Лена уже 9 лет живет в своей квартире на Голливудских холмах, где обычно селятся молодые звезды: Дрю Бэрримор, Лео ДиКаприо, и покупает в магазинчике овсяные хлопья вместе с Бредом Питтом.[/i][i]Занята Старостина в разных театральных проектах, например, играет вместе с Ричардом Тайсоном, героем-любовником из фильма «Слияние двух лун». Была удостоена двух премий театральных критиков за роль несостоявшейся русской пианистки в эмиграции в спектакле «Атомный квинтет». Научилась выбирать и говорить «нет»: например, отказалась от проб в фильме «Патриот» со Стивеном Сигалом. Сейчас Лена в Москве. Она приехала, чтобы сыграть Донну Анну в новом спектакле Михаила Горевого «Последний Дон Жуан» по пьесе Эдварда Радзинского.[/i][b]— Лена, вы живете в Лос-Анджелесе, городе вечного солнца, средняя температура – 25 градусов тепла круглый год, океан, у вас замечательный загар. Работаете с Райаном Катруни, Ричардом Тайсоном, солистом Чикагского балета Джеральдом Ди Джеймсом. Почему опять Москва, спектакль вашего однокурсника Миши Горевого? Разве это не возвращение к тому, что уже было?[/b] — Если честно, то для меня это отдых. Я невероятно устала и от вечного лета, и от американского театра. Хочется немного дождя, прохлады, задумчивости. А по большому счету, хочется того, чтобы режиссер носился с тобой.Проживал вместе с тобой роль. В Голливуде это невозможно. Ты – профессиональный актер, нанятый на службу. Ты видишься с режиссером, как с экзаменатором. Он только ставит перед тобой задачу: в этой пьесе ты должна сыграть женщину с трудной судьбой, вот здесь — эмоциональный взрыв, слезы. Да, и еще — научись играть на рояле. На это тебе две недели. И ты выкручиваешься как можешь. Нет, я не жалуюсь. Просто там ты остро ощущаешь, что находишься на работе. И очень одинок. Твоя задача – продемонстрировать результат, а как ты к нему будешь идти, никого не интересует.Поэтому для меня работа с Мишей Горевым – свет в окошке. Он же одержимый. Он день и ночь в пьесе, в роли. Если сравнивать, то в Америке работать с режиссером – это как выходить замуж по расчету: все очень взвешенно и ответственно, а с нашими хорошими режиссерами – это все равно, что отдаваться любимому мужчине просто так, потому что веришь, потому что очень хочется.Кстати, история с роялем абсолютно подлинная. Мой партнер по спектаклю «Атомный квинтет» солист Чикагского балета Джеральд Ди Джеймс играет музыканта. За две недели он научился аккомпанировать скрипичному концерту Дворжака и играть прелюдию Шопена.[b]— А чему вам пришлось научиться? [/b]— После первой репетиции спектакля «История графства Синома» ко мне подошел продюсер и сказал: «Лена, наши актеры отказываются с тобой играть». Надо сказать, там были очень хорошие артисты, главную роль играл Аллен Мэндел – такой американский Лоуренс Оливье. «Почему, Джон? — спросила я.— Они плохо относятся к русским?». «Нет, Лена, им все равно. Только они не понимают, что ты говоришь». «Но я же выучила роль наизусть!» «Может быть, но тех слов, которые ты произносишь, нет в английском языке!». Я, конечно, расстроилась, но решила: нет так нет, значи, не судьба, и с русской наивностью спросила, когда у меня самолет в Россию. На это Джон сделал круглые глаза и сказал: «Какая Россия?! В тебя уже вложены деньги, ты подписала контракт. Если ты уедешь, то больше никогда не попадешь в Америку. У тебя есть месяц, чтобы научиться говорить. Вот тебе телефон человека, который занимается языком, но учти, он дорогой». И все.Этим человеком оказался Поп Иган. Он ставил речь Шварценеггеру, Ван Дамму, Настасье Кински, словом, всем известным голливудским иммигрантам. Мне он сразу объявил цену – 500 долларов в час. Я потеряла дар речи — заниматься-то надо было по 4—5 часов в день. Понятно, что в 92-м году для московской актрисы это были невозможные деньги. В самых смелых расчетах я предполагала, что он запросит максимум долларов 50. Продюсер мне на это сказал: «Делай что хочешь, но это единственный человек в Голливуде, который за короткий срок поставит тебе речь». Дальше была полусказочная история: я звонила в Россию, просила собрать денег, знакомые просили своих знакомых спасти русскую актрису. В общем, марафон удался. Собрали приличную сумму. Так что по количеству вложенных в меня соотечественниками денег я в буквальном смысле народная артистка.Иган сбросил цену до 300 долларов, и целый месяц я жила в жутком режиме: 4—5 часов занятий, затем репетиция. Спала по 2—3 часа в сутки. Все это время актеры не разговаривали со мной, не здоровались, в перерывах никто не подсаживался выпить кофе — меня как будто не существовало. Наконец однажды со мной поздоровался один актер, я даже вздрогнула от неожиданности. Я подошла к продюсеру и спросила: «Джон, что происходит?» Он сказал: «Наши актеры решили, что могут с тобой играть на одной сцене».Наверное, я должна была испытать огромное счастье от своей победы. Но к тому времени я уже валилась с ног от переутомления и не могла никак оценить важность этого события. Мы просто продолжили репетировать. А в ночь накануне премьеры я пришла домой, зашла в ванную комнату и ... больше ничего не помню. Очнулась в отделении интенсивной терапии, вся в капельницах, с кругами под глазами, бледная, холодная. Очнулась от того, что надо мой стоял продюсер и что-то кричал. Оказалось, он требовал, чтобы меня немедленно выписали: «Лена, через три часа генеральный прогон, иди домой, переоденься – и в театр. Вечером – премьера».Под его расписку из меня вытаскивали иголки, а он говорил врачам: «Ничего страшного. Приглашены критики. Мы не можем рисковать. А если что-то случится на сцене, представляете, какой будет эффект». Меня накачали стимуляторами, я вышла на прогон, а потом отыграла премьеру… Сцена лечит! [b]— Это какой-то курс молодого бойца. Для русской актрисы, привыкшей к тому, что театр – это некое легкое времяпрепровождение с застольями и репетициями, романами, оказаться в таких жестких условиях, наверное, непросто… [/b]— В этом смысле мне было не так трудно. Я закрытый человек и всегда избегала панибратских компаний. У меня же не было даже времени, чтобы оценить, что со мной тогда произошло. Сейчас я сыграла больше 20 главных ролей в разных театрах, у меня две премии американских критиков, довольно высокие для театра гонорары, и мне уже не надо пробоваться на роль, я просто выбираю из того, что мне предлагает агент. Но за все это время у меня не было мгновения, чтобы взглянуть на себя со стороны и подумать: «Да, моя жизнь изменилась, вот как у меня теперь все замечательно, как мне повезло, я счастлива, богата и знаменита». Все идет само собой, одна работа сменяет другую, и нет ощущения, что ты живешь в другом мире. Я точно так же много работаю, по-прежнему сама бьюсь над своей ролью, только чуть меньше устаю, может быть.[b]— А поклонники? [/b]— У меня есть свой фан-клуб. Это тоже один из элементов американского театра. У каждого актера свой фан-клуб, сайт в Интернете, чат, переписка с поклонниками. Один горячий поклонник пытался залезть ко мне ночью домой с букетом и какойто огромной игрушкой. Пришлось вызывать полицию. Вообще я дружу со своими поклонниками, больше с геями, они такие уютные, приятные, интересные.А от брутальных мужчин я устала. Они тяжелые, одинаковые, одноцветные, слишком много пространства занимают.[b]— После налаженной американской жизни ты приезжаешь в Москву и идешь пробоваться на роль Донны Анны. Неужели до такой степени тебя достал американский стандарт? [/b]— Честно говоря, я никуда идти не собиралась. Мне позвонила моя подруга певица Катя Семенова и сказала: «Тут Миша Горевой ставит потрясающий спектакль по Радзинскому. У него какая-то проблема с Донной Анной — никак не может найти актрису. Мне кажется, ты – то, что ему нужно».Она вручила мне пьесу, я прочитала и была обезоружена, очарована, потрясена ею… В пьесе Дон Жуан появляется в разные эпохи, соблазняет Анну и исчезает. В этот раз он появляется в Москве 2001 года и предает ее – решает не влюбляться, чтобы спасти себя от Командора, но не против легкой интрижки. В финальном монологе Донна Анна говорит, что она чувствовала все эти столетия, когда он исчезал, что такое великая любовь, когда вслед тебе несутся проклятия, насмешки, когда ты всегда виновата и одна отвечаешь за все… А теперь он еще и предал ее – отобрал даже право страдать, потому что не влюбился.[b]— Я знаю, что Горевой получил уникальный карт-бланш: Эдвард Станиславович позволил ему править текст пьесы. Что-то изменилось принципиально? [/b]— Думаю, что изменились внешние детали. Дон Жуан появляется в образе популярного диджея в костюме от Маши Цигаль. А характеры – все те же. Лепорелло по-прежнему — торжествующий хам. Командор – хозяин жизни.[b]— Страшно выходить на сцену? [/b]— Как профессионал скажу «нет», а вообще трудно. Очень тяжелая роль, она выворачивает наизнанку. Но отступать некуда, за нами — Москва.