Председатель Национального антикоррупционного комитета Кирилл Кабанов: Система сама начинает перемалывать коррупционеров

— Давайте начнем с азов. Что же такое коррупция?

— Это получение лицом, обладающим властными полномочиями, ренты в том или ином виде от своего властного ресурса в материальной или нематериальной форме. В 1991 году, когда у нас появились западные советники, они заявили следующее: коррупция — это смазка экономики переходного периода. Этот тезис был подтвержден Анатолием Чубайсом. Он заявлял: ничего страшного, если в приватизации участвуют чиновники и бывшие «красные директора» — главное, чтобы этот маховик закрутился. То есть параллельно с развитием страны начала развиваться элита, большая часть благосостояния которой зиждилась на коррупционных отношениях. При этом все стали понимать: на формировании процедур можно заработать.

Мало того: чем больше и сложнее будут процедуры, чем больше функций появится у того или иного ведомства или руководителя, тем больше будет размер персональной ренты. И это стало орудием производства. С развитием этой коррупционной машины эффективность экономики и власти начала снижаться. Ведь чем сильнее раскручивается этот маховик, тем сильнее задачи, которые ставит власть, входя в конфликт с личными интересами исполнителей. И от этого теряется управляемость. Попытка административной реформы 1996 года, которая была предложена либерально настроенными советниками президента, в том числе Сатаровым и Красновым, провалилась.

— Сегодня стало модно критиковать власти за недостаточно активную борьбу с коррупцией...

— Массовое восприятие часто строится по принципу теории заговора. То есть в умах у обывателей формируется аксиома: любой человек, обличенный властью, — априори вор. И доказать таким людям ничего невозможно. Ответ всегда один: либо ты работаешь на власть, либо дурак. При этом, когда начинаешь опрашивать людей, давали ли они когда-нибудь кому-нибудь взятку, то выясняется, что с мздоимством сталкивались не более 15 процентов респондентов. Поймите, мы проходим совершенно нормальный путь, который прошли все государства. Только у нас он сжатый во временных рамках. Получается, что определенные институты у нас так и не были сформированы до конца. В первую очередь речь идет о полноценном институте демократии, гражданском самосознании.

Есть такой тезис, который постоянно нам пытаются внедрить в голову: коррупция минимальна, когда есть политическая конкуренция и независимые СМИ. Но давайте возьмем, к примеру, 1996 год. У нас был «красный» парламент, десятки партий, сотни СМИ. Когда к власти пришел Владимир Путин, он в первом же своем послании заговорил о коррупции очень жестко. Тут же появляется встречный вопрос: «Что же ничего не было сделано?» Но ведь невозможно прийти и в один момент сломать сложившиеся схемы. И не надо приводить в пример Сингапур как страну, победившую коррупцию. Дескать, Ли Куан Ю пришел к власти, тут же пересажал всех своих родственников и друзей. Но на самом деле он управлял страной 50 лет. И только спустя 25 лет после прихода к власти начал антикоррупционную кампанию. Для этого должны были созреть элиты, произойти стабилизация экономики. В 2000 году перед Россией маячила перспектива развала страны. И в тот момент конфликт привел бы к развалу. Дальше происходит постепенное, поэтапное изменение системы. А с 2008 года начинает формироваться полноценная правовая база.

— И все-таки. Не так много посадок по коррупционным статьям мы видим в последнее время.

— Сажать мздоимцев — это лишь малая часть борьбы с коррупцией, вершина айсберга. По сути, это уборка отходов коррупционного рынка. На самом же деле противодействие коррупции — это сначала изучение практики, а потом и изменение процедур, имеющих коррупционную составляющую. Например, в определенных нормах прописывается, что за нарушение таможенных правил ответственность от 50 до 250 процентов от стоимости товара, с конфискацией или без конфискации, с задержанием или без задержания транспортного средства. Это площадка договорного процесса. Бизнесмен приходит к таможеннику и говорит: «Да, я нарушил». А он отвечает: «Есть два варианта. Первый: через суд — 250 процентов, конфискация товаров и транспортного средства. Второй — 50 процентов без конфискации, но при этом я получаю 100 тысяч. К тому же занизим стоимость товара, и будет все красиво».

Или недавняя инициатива Роспотребнадзора, руководство которого хотело получить полномочия, чтобы влезать на все склады, чтобы искать там санкционные товары. Хотя таможня все уже проверила. Это функция, не свойственная ведомству. А с другой стороны, это живые деньги.

Сажать взяточников надо. Это такая уборка отходов коррупционного рынка

— Есть ли положительные примеры борьбы с системной коррупцией?

— В свое время, лет пять назад, в список фитосанитарного контроля ввели подержанные автомобили. К счастью, тогда ситуацию удалось переломить. Мы сразу посмотрели, что цена каждой машины выросла в целом на тысячу долларов. Мы описали всю методику и практику, и нам удалось доказать свою правоту. А получалось, что санитарный инспектор мог в случае выявления нарушений поставить машину на фитосанитарный контроль на полгода. То есть изъять из бизнеса. А ведь это — «короткие» деньги. Тогда же, кстати, появился еще один бизнес — в таможенной зоне начали ставить мобильные автомойки, стоимость услуг которых была раз в десять дороже, чем у моек обычных.

Через полгода эту норму отменили, но за эти шесть месяцев порядка 30 миллионов долларов кто-то заработал. Поймите, это коррупция не низовая, а системная. Ведь кто-то должен был запустить весь механизм. С 2008 года у государства появилась потребность взаимодействия с экспертным сообществом, чтобы выстраивать антикоррупционную систему. Сейчас это активно работает: последний Национальный план по противодействию коррупции, утвержденный по указу президента, на 80 процентов готовился по рекомендации независимых экспертов.

— Чего же на практике не хватает сегодня для усиления антикоррупционной борьбы?

— Ужесточения уголовного законодательства. Причем эти ужесточения должны бить по самым финансово емким и социально опасным секторам коррупционного рынка. Первый из них — хищение бюджетных средств, второе — управление госимуществом, третье — формирование контрольно-надзорных функций. Ведь именно эти сектора разрушают управление государствам и подтачивают экономику. А самое главное — формируют негативное отношение к власти. На последней встрече членов Совета по правам человека я предложил президенту ввести новый уголовный состав: хищение бюджетных средств. Ответственность за который должна составлять до двадцати пяти лет без права УДО и амнистии в случае невозмещения нанесенного ущерба. Как за измену Родине.

Сейчас человек садится в тюрьму, через четыре года выходит за хорошее поведение. Во-первых, он сидит как в санатории. Во-вторых, у него остаются наворованные деньги. Другое дело — когда деньги придется вернуть. И такие примеры уже есть. Один из известных бизнесменов, которому инкриминировалось полтора миллиарда, возместил шестнадцать. Китайцы уже пошли по этому пути: у них пойманный коррупционер может выкупить свою жизнь и даже скостить срок, вернув украденное.

— Как вы считаете, сработал ли закон, запрещающий чиновникам иметь зарубежные счета?

— Это политический закон с крайне сложным механизмом реализации. Этим законом президент как бы говорит: те, кто будет работать на ту сторону, для меня не существуют. Кто-то внял предостережениям. Другие — нет. И за этим последовали отставки руководителей госкорпораций, высокопоставленных чиновников. Очищение идет, но медленно. И это — закономерно. В принципе, если мы обратимся к воспоминаниям участников событий 1917 года, многие из них напрямую говорят, что произошла денационализация элиты. Что воровались миллионы рублей и выводились за границу. И что в итоге те, кто был должен защищать страну, взяли и уехали за рубеж.

Три года назад президент России впервые назвал коррупцию угрозой национальной безопасности страны. Потом, в январе 2014 года, произошла историческая встреча с главами регионов. Тогда президент заявил, что нужно решать проблемы граждан и государства, а не заниматься бизнесом, и подчеркнул, что прекрасно осведомлен о том, кто из присутствующих в зале замешан в темных делах. И после этого полетели головы тех губернаторов, начиная с Сахалинского, которые не вняли предостережению. Естественно, процесс этот очень болезненный. Ведь коррупция, как и любой другой бизнес, имеет устойчивые межведомственные связи.

— А потом ввели санкции...

— Они сыграли положительную роль в борьбе с коррупцией. Когда их не было, была бешеная цена на нефть, и денег было много, к коррупционным проявлениям относились спокойно: дескать, ну воруют, и ладно. Главное — чтобы задачи худо-бедно выполнялись. Сейчас же ситуация изменилась, и денег стало мало. Но воровать при этом меньше не стали — а значит, задачи, которые ставило государство, не выполнялись. Сегодня же санкции заставили часть элиты стать национальной. Им поневоле пришлось делать так, чтобы хорошо было не где-то далеко, а в собственной стране.

— А психология населения изменилась?

— Есть такое понятие — «социальная инфантильность». Взять историю с товариществами собственников жилья — ТСЖ. Правильная идея? Абсолютно. Но она и строилась исходя из аксиомы, что на собрания жильцов люди не пойдут. И они не идут. Тогда и появляются «липовые» ТСЖ. Принцип контроля за властью всегда один: мы вам доверяем деньги, но при этом хотим контролировать их расходование. И построение контроля в любой стране начинается с дома, микрорайона. Только на практике у нас этого не происходит. По крайней мере пока.

— А как обстоят дела с выводом денег за рубеж?

— Я считаю, что главная задача, которая ставилась перед новой главой Центробанка России Эльвирой Набиуллиной, заключалась в том, чтобы «перекрыть» эту «трубу». И почти еженедельные отзывы лицензий у коммерческих банков — звенья этой цепи. Во всем мире есть такие «трубы». Другое дело, что наша сузилась до такой степени, что старые объемы денег просто физически не могут через нее проходить. И накапливаются в домах, квартирах, кабинетах. Дело Захарченко — лишь один из последних примеров этого. Были и другие, пусть чуть менее громкие, но не менее показательные. Да и деньги Захарченко — и я в этом абсолютно уверен — никакой не «милицейский общак». Это результат межведомственного коррупционного взаимодействия. И в ближайшее время мы узнаем, кто за этим стоит.

— Антикоррупционные лозунги сегодня взяли на вооружение многие оппозиционеры.

— Граждане большинства стран с невысоким уровнем культуры и проблемной экономикой считают, что коррупцию можно победить только революцией. Но ни одна история с революцией не заканчивается победой над коррупцией. Вспомним 1991 год. По сути — тихая капиталистическая революция. И Ельцин тогда приходил к власти под лозунгами борьбы с партийными привилегиями, то есть с той же самой коррупцией. Что мы получили в итоге, все прекрасно помнят. То же самое было в Египте, на Украине и в ряде других стран. А ведь все заканчивается одинаково: новые власти должны расплачиваться со своими соратниками и бенефициарами. А Гитлер? У него один из главных лозунгов был, дословно, «борьба с коррумпированной Веймарской республикой».

— Громкие «губернаторские» дела будут доведены до логического завершения?

— В том, что их доведут до конца, я уверен. И бывшие чиновники получат реальные сроки. Поймите: взяточники у нас стали садиться за решетку целыми группами. Как правило, сегодня дело возбуждается не только по статье «Взятка», но и по 210-й — «Организованное преступное сообщество». А расследование такого сообщества — дело небыстрое: всплывают новые факты, фигуранты. По более мелким чиновникам дела уходят в суд в среднем за год. Я думаю, 210-я статья — это правильно, ведь она подразумевает наказание вплоть до пожизненного заключения.

— А «чистка» в правоохранительных органах, начатая пару лет назад, продолжается?

— Да. В последние годы у молодежи появилось ощущение дворянства. Вспомните поездку на «гелендвагенах» выпускников академии ФСБ. Они не понимают, что дворяне — это люди, служащие государству. А многие из них приходят в органы как коммерсанты. Когда ребенок знает, что его устроили туда за деньги, он начинает их сначала «отбивать», а потом и зарабатывать. Ну а дальше, через полгода — машина, через год — квартира.

К счастью, сейчас начались посадки таких сотрудников. Причем взялись и за СК, и за МВД, и за ФСБ. Сейчас выстроена простая система: если у тебя на столе лежат материалы по коррупционеру и ты долго не даешь им ход, приходят из управления собственной безопасности и интересуются, не взял ли ты, часом, денег. Система сама начинает перемалывать коррупционеров. Пока, правда, неспешно — механизм за последнюю четверть века заржавел.

СПРАВКА

Родился в 1967 году в Москве. С 1994 по 1998 год работал в Управлении Федеральной службы безопасности по Москве и Московской области. Возглавляет Национальный антикоррупционный комитет с 2005 года. Руководитель постоянной комиссии Совета при президенте РФ по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека, член Экспертного совета при правительстве РФ, член Экспертного совета при Управлении президента РФ по вопросам противодействия коррупции.  

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Топ-5 уголовных дел, получивших широкий резонанс в прошлом году

Минувший год выдался «урожайным» в плане уголовных дел против высокопоставленных лиц. Борьба с коррупцией вышла на более высокий уровень. Миллиардер в погонах, задержание министра, губернаторов и мэров городов. Об этих и других громких делах 2016 года мы вспомнили вместе с кандидатом юридических наук, бывшим следователем МВД РФ Александром Карабановым(далее..)