— Зато у нас в селе был прекрасный духовой оркестр во главе со слепым баритонистом Федотом Мургой, известным во всей Молдове. И мне всегда хотелось что-то придумать для оркестра, чтобы он сыграл, а меня похвалили. Тайком от мамы из старого решета сделал «мандолину» и даже на одной свадьбе сыграл на ней. А классе в пятом уже играл на этом самодельном инструменте в маленьком ансамбле. После семилетки мы с ребятами решили поехать в Кишинев учиться музыке. Но когда получил извещение, что меня приняли, поехать не смог: у мамы не было ни копейки. Стоя на холме перед домом, грустно наблюдал, как одноклассники уезжали на учебу. Месяца через три мама все-таки отправила меня на учебу: правда, в доме не стало ее свадебного приданого — молдавского ковра.

— Евгений Дмитриевич, мальчишкой хулиганистым были?

— Я любил проводить время в одиночестве. Часто местом уединения становился чердак сарая, где мне попался заброшенный старый медный самовар, колесо от прялки, какие-то ключи, ржавые засовы. Некоторые находки позже привез к себе в Кишинев. А иногда я прятался в погребе, чтобы там тайком слушать, как работает «мотор» — маленький стеклянный флакончик от французских духов, куда я наливал керосин, зажигал фитилечек, пламя мигало и рождало звуки, подобные работающему дизельному мотору. А шалости? После войны мальчишки, играли в «наших» и «немцев»: битва за «знамена», взятие в плен. Я тоже увлекался.

— А романсы под окнами девочек исполняли?

— В школе мне нравились сразу две одноклассницы. Ира жила рядом, и, когда заканчивались уроки, я прятался в зарослях на пути к ее дому, чтобы неожиданно выскочить и сказать, что она мне нравится. Но так никогда и не осмелился — был очень стеснительным. Ну а о Лиле даже мечтать не приходилось: она была особенная — из Сибири. Да еще и дочь продавщицы в магазине. Состоятельная!

2 июня 2017 года. Евгений Дога за роялем во время концерта в Государственном Кремлевском дворце в честь 80-летия композитора / Фото: Михаил Джапаридзе/ТАСС

— Вы попали из села в большой город. Каково это ощущать?

— Я приехал в город босиком. Обуваться не во что было. В училище, кстати, большинство сельских ребят ходили босиком. Музыка казалась чем-то заманчивым и непонятным. Мой учитель по виолончели Павел Бачинин личным примером приучал к работе: занятия начинались каждый день с шести утра. Директором училища был композитор Давид Гершфельд. Уже много лет спустя, из Америки, часто звонил мне в Москву и радовался, когда ему там доводилось услышать мою музыку. А вот впервые показать свои сочинения я рискнул только в консерватории, в оркестре радио. На меня обратили внимание, и я стал очень активно писать для оркестра.

Студентами мы бесплатно ходили в театры. И когда стал писать музыку для театра, мне уже был знаком этот мир. Ходил смотреть и кино, в котором звучала чарующая музыка Исаака Дунаевского. Мне нравились ее мелодичность и многоголосие. Я старался в уме придумывать подобные подголоски к своим темам. Не зная еще, что это невероятно сложная наука.

Сегодня часто ловлю себя на мысли, что, слушая музыку, пытаюсь ее «анатомировать», проанализировать конструкцию. А свои партитуры рассматриваю, как планшет с расположением войск на поле боя, где каждое подразделение имеет предназначение. Вот на левом фланге партитуры пустовато. Надо бы подбросить подкрепление в виде скрипок или тромбонов.

В другом случае нужна таинственная тишина — значит, поле это должно быть свободным от всякого рода нагромождения инструментов. Возьмите вальс из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь». Что бы стоило изложение главной темы без той незаметной партии скрипок в промежутках между фразами?! Это все равно что раздеть человека, лишить его одежды.

— Насколько трудно было пробиться в профессии вашему поколению?

— Пробиваться трудно всегда. Сегодня много замечательных артистов, которые лишь после отъезда за рубеж возвращаются домой знаменитыми. Я никуда не уезжал. Я не знаменитый. Просто у меня музыка несколько другая: ее очень быстро восприняли слушатели.

— А как к вашим произведениям относились ревнивые коллеги по творческим союзам?

— Помню свое появление в Союзе композиторов Молдавии, где решил показать свой первый струнный квартет, будучи еще студентом третьего курса консерватории. Зал заполнен до отказа. Музыканты сыграли квартет. Тишина... Видимо, коллегам трудно было принять тот факт, что кто-то, кроме них, может писать серьезную музыку, да еще будучи студентом. Тогда, не выдержав паузы, выступил председатель Союза композиторов Гершфельд, одобрительно отозвавшись о моем произведении. Вскоре меня приняли в Союз композиторов.

Лауреат премии Ленинского комсомола Молдавии композитор Евгений Дога и его маска. Фото 1979 года / Фото: Анатолий Лыков/ТАСС

— Бывали ли у вас кризисы, когда вы думали распрощаться с музыкой?

— В 1967-м я отказался писать музыку вообще. И это после окончания двух консерваторий! Мне не нравилось писать, как уже писали до меня, а что-либо новое я не придумал. Тогда меня приметил поэт Георгий Водэ и пригласил на фильм «Нужен привратник». Я пошел работать в кино, хотя никто не знал толком, что это такое — музыка для кино.

Картину быстро запретили, хотя она взяла множество наград. Там, кстати, впервые снимался Михай Волонтир. Но настоящий прорыв произошел при работе над фильмом «Табор уходит в небо». Нам предстояло показать целый мир цыганских обычаев — с шатрами, кибитками, раздольными песнями и непредсказуемыми характерами этого уникального народа. Режиссер Эмиль Лотяну скрупулезно относился к делу: подбору актеров, музыкальной записи. Это был настоящий исследовательский институт, где проводились невероятные эксперименты сочетания цыганского мелоса с профессиональным искусством. С Лотяну я работал на четырех картинах, и все они составляют мировую классику. В дальнейшем я работал со многими отечественными и европейскими режиссерами, им я обязан появлением музыки, которая и сегодня живет самостоятельной жизнью. Благодаря кино я испробовал почти все жанры, что помогает мне в написании сложных музыкальных форм, таких как симфонии, кантаты, арии или инструментальные пьесы.

— Как вы оцениваете музыку современную?

— Не совсем понимаю этот термин. Для меня «современное» — то, что волнует слушателя, затрагивает душу, делает мир добрее. То, что заставляет размышлять, вызывает желание жить. Как, например, «Ромео и Джульетта» Чайковского или финал третьего концерта для фортепиано с оркестром Рахманинова. Я помню времена, когда нас в консерватории учили писать музыку для будущих поколений, придумывать какие-то невероятные формы. Но мне кажется, что у будущих поколений, которые будут жить совсем в ином ритме, будут свои композиторы. А кто же будет писать для нас, ныне живущих? Нет, я хочу работать для тех, с кем меня породнило время. Что не исключает эксперименты и поиски новых путей в искусстве.

— А вы не сталкиваетесь с упреками в том, что люди не слышат вашу новую музыку?

— Сталкиваюсь. И приходится оправдываться, доказывать. В этом плане нужно что-то предпринять государству. Да и в плане обучения молодежи тоже. Вряд ли я бы попал учиться музыке сегодня, будучи человеком из бедной семьи. В связи с тем, что «серьезная» музыка находится в стороне от больших государственных программ, на нее выделяется мало ассигнований, а в результате — массовый выезд прекрасных артистов за рубеж.. Меня расстраивает, что музыка стала играть роль оформления. Люди перестали ощущать в ней источник энергии. А ведь были в прошлом «Песни года», фестивали.

Там люди знакомились с новыми именами исполнителей и композиторов, а эти, в свою очередь, старались быть ближе к народу. Нам сегодня почему-то охотнее показывают венские или итальянские программы. А у нас их можно составить ничуть не хуже. Как здорово прозвучала кантата и целый ряд произведений в моем авторском концерте в Кремлевском концертном зале! Значит, можем и такие огромные залы собирать! Только очень хочется выйти и шире. Заключаем же договоры на поставку фруктов, газа, пшеницы. А что, наша музыка менее питательна, чем, скажем, черная икра? Думаю, в той же Вене или Италии зрители с удовольствием пришли бы на наши концерты. Нет только настоящего менеджера, имя которому — государство.

— Когда вы поняли, что окончательно состоялись в профессии?

— Мое вхождение в мир музыки продолжается: каждый раз, приступая к новой работе, испытываю неопределенность и даже беспомощность. Как ученик с невыученным уроком. Старые приемы и средства уже не годятся, а новые еще не найдены. Более того, меня до сих пор мучает мысль, тем ли я занимаюсь. Но тогда я начинаю вспоминать, что кому-то моя музыка помогла в тяжелые периоды, что тысячи новобрачных танцуют свой первый танец под мой вальс, что крупнейшие спортивные соревнования, Олимпиады проводятся и под мою музыку. Конечно, случаются и комичные ситуации. Помню, как-то раз на троллейбусной остановке одна бабулька сказала мне спасибо за то, что выходила замуж под мой вальс. Подумал: а сколько же тогда лет мне самому?! Правда, не догадался ее спросить, в который раз она шла под венец.

БЕЗ МЕЛОДИЙ ЕВГЕНИЯ ДОГИ ЭТИ ФИЛЬМЫ БЫЛИ БЫ СОВСЕМ ДРУГИМИ

ТАБОР УХОДИТ В НЕБО (1975)

кадр из фильма «Табор уходит в небо»

Цыганская баллада по мотивам рассказов Максима Горького запоминается в первую очередь музыкой, песнями, которые подбирал Евгений Дога.

МОЙ ЛАСКОВЫЙ И НЕЖНЫЙ ЗВЕРЬ (1978)

кадр из фильма «Мой ласковый и нежный зверь»

Мы произносим «вальс» и первое, что звучит в голове — музыкальная тема из этого фильма. Пожалуй, самая известная мелодия композитора.

МАРИЯ, МИРАБЕЛА (1981)

кадр из фильма «Мария, Мирабелла»

Анимационно-художественный фильм совместного производства Румынии и СССР явил миру Евгения Догу как талантливого детского композитора .

ВАЛЕНТИН И ВАЛЕНТИНА (1985)

кадр из фильма «Валентин и Валентина»

Пронзительные звуки скрипки с первых кадров задают настроение мелодрамы. Кстати, Валентина — первая главная роль Марины Зудиной в кино.

КОРОЛЕВА МАРГО (1996–1997)

Кадр из фильма «Королева Марго»

К сериалу было много претензий: и к игре, и к воссозданию атмосферы королевского двора XVI века. Не было нареканий лишь к саундтреку, написанному Догой.

БЛАГОСЛОВИТЕ ЖЕНЩИНУ (2003)