Я был немногим старше легендарного Кузнечика. Ветеран прошел войну в эскадрилье с «несчастливым» номером 666

Затем пришлось служить в Болгарии, потом помогать кубинским товарищам — поднимать боевой дух и приобретать знания в области военно-авиационного искусства. А в последние годы, перед заслуженным отдыхом, Рапота возглавлял кафедру ВВС и ВДВ в Военной академии бронетанковых войск. Всего у заслуженного летчика 46 лет выслуги. Парадный китель едва виден под десятками наград, но 96-летний ветеран носит его не сгибаясь. Накануне великого праздника Победы он поделился с «ВМ» воспоминаниями о своей войне.

— Наш первый авиационный полк ночных бомбардировщиков № 666 (тьфу-тьфу, ведь повезло же под таким номером и войну пережить, и на здоровье до самых седин не жаловаться) был сформирован на базе летного училища в Фергане (Узбекистан). Всего один месяц мы, 19-летние курсанты, тренировались летать ночью и потом сразу попали в настоящую кровавую бойню.

– Алексей Никифорович, и сегодня, спустя 73 года после окончания Великой Отечественной, вам снится война?

– Бывает, но теперь уже редко… Как будто опять лечу в кромешной темноте, и самолет наш начинают расстреливать немецкие пушки.

– А художественные фильмы про войну любите?

– Я советские кинокартины люблю. Среди наиболее любимых — «В бой идут одни старики». Ой, как мне этот фильм Леонида Быкова нравится… Самый молодой летчик по прозвищу Кузнечик очень напоминает наших ребят. И я был немногим старше, отчаянный, хоть и без большого опыта. Но в душе у каждого крепко держалась уверенность, что слабину давать нельзя и победа будет за нами.

– Значит, и в художественных фильмах правдиво показывают войну?

– В целом, конечно, да, но на войне еще страшнее было. Великая Отечественная — это был такой в жизни страны и народа тяжелейший период, особенно 1941–1942 годы… Уже после войны, в 1946 году, Сталин в разговоре с командующими признался: «У правительства нашего были отчаянные минуты». Достаточно вспомнить только первые дни войны. Вы представляете — 1600 самолетов немцы уничтожили на западном направлении.

 1942 год. Бойцы 666-го авиаполка рядом с самолетом Р-5 / Фото: Из личного архива Алексея Никифоровича Рапоты

– Не могу представить. Где же нашли новые самолеты?

– В том-то и дело, что новых не было. Пришлось срочно формировать авиационные полки из самолетов училищ и из внутренних округов. А это были устаревшие модели: И-15, И-16, Р-5, По-2. В нашем училище сформировали два полка, и в один из них попал я. Мы проучились вместо двух с половиной лет полгода, после чего мне присвоили звание старшего сержанта.

– А что за самолет, на котором вы летали?

– Это разведчик-бомбардировщик, один из лучших был когда-то, в войну в Испании эти Р-5 очень неплохо себя показали. Но по сравнению с «Хенкелями» и «Юнкерсами» уже устарели. Помните фильм «Небесный тихоход»? Самолеты — как этажерки, с четырьмя крыльями, обтянутые специальной тканью, перкалью, с пропиткой — У-2. Р-5 — побольше, посвободнее и у него помощнее мотор. Такие же открытые, только козырек немного защищал. Зимой с 1941 на 1942 год случились такие морозы, ниже 40 градусов! А летать приходилось, чтобы не сбили зенитками, на высоте 2000–2500 метров.

– Как же ваши ребята, не замерзали?

– Были у нас обмороженные. Тем более когда за ночь приходилось по пять-шесть вылетов делать. Только прилетишь, доложишь все, самолет загрузили — и опять туда же. У нас, конечно, кожаные комбинезоны на настоящем меху, шлемы, на лице маски. Но вокруг глаз и рта оставались открытые участки кожи. И хоть полковой врач регулярно смазывал нам обмороженную кожу, до самого лета ходили с черными кругами вокруг глаз и рта. А иногда маски просто примерзали к лицам. От пота во время бомбардировки намокнут, в другой раз высохнуть не успеют и примерзают прямо к коже. Мы тогда на эти глупости внимания не обращали. Очень тяжелые бои шли подо Ржевом.

– Свой самый страшный бой помните? Когда действительно чудом живы остались?

– Первый бой был самым страшным. Правда, мы об этом, когда уже прилетели, догадались. Так получилось, что с каждым следующим разом мы опыт приобретали. Учились быстро, наверное, потому, что выжить хотели, страну свою, любимых и близких хотели защитить. А первый бой — это точно — как повезет. Мы вылетали вторыми или третьими, ершистые, даже злые, но цели свои знали заранее. Мало что было холодно, облачность такая, что не продохнуть. Шли под самыми облаками, едва их касаясь. И еще снег сыпал. Летим — и тут линия фронта засияла осветительными ракетами. Немцы боялись темноты, постоянно пускали ракеты. Еще ориентировались по взрывам мин, которые ярко освещенными шариками поднимались. Зенитки тоже выдавали перед нами целые трассы огня. Это значит, что стреляли по тем экипажам, которые перед нами вылетели. С первого захода я подстраховался, решил поточнее по карте сориентироваться. Только на втором заходе бомбы стал сбрасывать. И тут в ответ как получили мы себе под брюхо огненный салют… Как ушли?! До сих пор не понимаю. Мороз 40 градусов — а меня пот насквозь прошиб. Мой пилот умудрился-таки развернуть самолет и на снижении уйти в сторону нашей территории. Когда уже приземлились, насчитали свыше 10 дыр в крыльях и самую опасную — в нескольких миллиметрах от бензопровода. Парашютов у нас не было, поэтому случись самолету загореться — так бы с ним и сгорели заживо. Но если бы попали в мотор самолета, наверное, можно было бы все-таки вернуться. Спланировали бы. А в тот раз еще и с мотором работающим долетели.

– То есть вам посчастливилось без аварий всю войну пролетать?

– Было такое один раз в непогоду. Попали в самую снежную тучу, а дальше болтанка, хуже, чем на аттракционах. Хорошо, что просвет вдруг образовался, и я успел на обнаружившиеся цели бомбы сбросить. Только обратный путь не задался. Пробирались мы сквозь непогоду и в результате сели на заснеженном поле возле хутора. Да как сели — прямо в березу винтом врезались. Самолет мордой в снег завернуло, а мы живы. Ночь мы с товарищем у хуторян провели, следующий день пытались с ними винт самолета исправить… Ничего не получилось, поэтому пришлось в эскадрилью добираться на лошади и новый винт оттуда доставлять. В общем, приладили новый винт и долетели к своим. Одним словом, очень нам повезло, что все так удачно получилось.

– Скажите, а как вам удавалось разглядеть цели для бомбежки ночью?

– Нам эти цели из штаба 30-й армии передавали, а к ним поступали данные от разведчиков и партизан. Мы на карту потом координаты наносили. Зимой, например, деревни на снегу в темноте очень хорошо были видны. Иногда немцы себя стрельбой обнаруживали. Мы уже после первых вылетов научились их обыгрывать, знали, где больше зениток, где меньше, прикидывали, как между их расположением пройти незамеченными. Летом-то мы даже мотор глушили, планировали, чтобы нас не услышали, а зимой опасно было — мотор мог после глушения и не завестись. А если нам удавалось чуть поглубже в тыл противника проскочить незамеченными, тогда мы уже возвращались — вроде как свои. В общем, обманывали немцев, как могли.

– Много своих потеряли? Сколько товарищей не вернулось?

– Наш полк вначале насчитывал 20 самолетов. За полгода мы потеряли половину полка.

– Человек 20 получается?

– Да, потом прибыло пополнение из такого же полка, который потерял еще больше. Гибли по разным причинам, не только под обстрелами. У нас три экипажа уснули во время полета, когда подлетали к линии фронта. Самое тяжелое время — это ожидание боя. До линии фронта можно и невысоко подниматься. И ведь хватает всего нескольких десятков секунд, чтобы в сон провалиться, потерять управление машиной и потом ее не выровнять. После ночи боя, конечно, пяти часов дневного сна было мало.

– А кормили-то вас хорошо?

– Да, кормили очень хорошо. Каши и супы обязательно с мясом, деньги платили после каждой смены полетов. Тем, кто не курил, конфеты шоколадные выдавали и обязательно после ночного дежурства 100 граммов спирта в алюминиевой кружке. Как-то мы со штурманом Андреем Роговченко возвращаемся с полетов, и он просит меня его завтрак к нему на печку принести. Мы в избах в селе квартировались. Вот Андрей и заспешил на протопленную печку согреться — так устал и замерз после ночной бомбардировки. Я, конечно, согласился помочь товарищу. Прихожу в нашу кухню, а старшина, что на хозяйстве у нас заведовал, противится, требует к себе именно Роговченко, не дает его кружку спирта. Ну я прихватил старшину за шкирку и так немножко потряс над землей. Выдал он мне, в общем, эти 100 граммов для товарища. Только потом комполка меня на «губу» отправил за хулиганство на трое суток. Ох и хороший же отдых, скажу вам, у меня получился. На «губе» — тепло, сухие удобные нары. Я верхнюю одежду под голову подложил и спал. А потом ко мне еще и товарищей пустили с бутылкой водки. Вот я думал — как бы еще что-нибудь натворить, чтобы туда попасть, — смеется Алексей Никифорович.

– Свою первую награду за что получили — помните?

– Помню, конечно. По данным разведки, в небольшом лесу, чуть севернее Ржева, было сконцентрировано большое количество немецкой боевой техники и горюче-смазочных материалов. Вот мой самолет и сбросил на это скопление нечисти все имеющиеся у нас в запасе зажигательные бомбы. Следом кто шел, сказали, что очень приятно было работать, только хвосты, как говорится, подчищать пришлось. За выполнение боевого задания подо Ржевом получил свою первую награду — орден Красного Знамени.

– Алексей Никифорович, ваш аэродром был не так далеко от линии фронта. Его немцы бомбили?

– Ой, как сильно нас дважды бомбили! Даже уже с первого раза мы еле живы остались. Из всех наших самолетов только два были без повреждений.

– Самые тяжелые испытания, как и у большинства советских граждан, для вас, Алексей Никифорович, пришлись на первые два с половиной года войны. Но даже в эти суровые, казалось бы, беспросветные дни случались незабываемые счастливые моменты?

– Как-то в поддержку бойцам — защитникам Отечества в начале 1942 года пришли к нам в авиаполк первые письма от девушек — студенток Московского педагогического училища, из глубокого тыла. Да еще и с фотографиями… Девчонки были все интересные, как на подбор. Именно тогда завязались у меня первые серьезные отношения — с моей будущей женой.

 1943 год. Алексей Рапота со своей женой Татьяной / Фото: Из личного архива Алексея Никифоровича Рапоты

– Ваша Татьяна на фотографиях выглядит, как артистка. Все ее письма храните до сих пор?

– Вот они все. Как они мне помогали тогда выживать!

– После 1943 года вы почти не летали за линию фронта?

– Да, меня назначили начальником штаба отдельной эскадрильи. На мне лежали обязанности по организации полетов и жизнедеятельности всего полка. Объясняли, что с таким опытом и знаниями, как у меня, пора руководить.

Заканчивая беседу, мы ходим с Алексеем Никифоровичем по комнатам его небольшой квартиры, как по выставочному залу. Более 150 картин, написанных боевым летчиком, украшают стены. Генерал-майор авиации в отставке Рапота почти со школьной скамьи увлекается живописью. Что интересно, в 1960-х годах он даже поступил в художественное училище, сразу на второй курс. Но с одним преподавателем не сошлись во взглядах на технику живописания. Так и не сложилось дополнительное художественное образование. От этого, правда, его экспозиция не выглядит обделенной. Среди представленных работ — и уголок отдыха боевых летчиков, и портреты любимой и единственной на всю жизнь подруги и жены Татьяны, и пейзажи мест, где Рапота служил, в том числе — Кубы.

— У меня двое сыновей, шесть внуков, двенадцать правнуков и уже один праправнук. Когда в 65 лет пришлось уйти на пенсию, вначале от скуки совсем загрустил. Но потом включился в общественную работу, книжки пишу, живопись не бросаю, вот интервью даю, чтобы помнили, как мы воевали. Мы свое Родине отдали сполна, молодые должны наше дело продолжать.

И сегодня, уже в свои 96 лет, генерал-майор в отставке Рапота не может позволить себе встать позже 7:30 утра. Каждый день у него расписан полностью.

***

У каждого из героев этой страницы были своя война, своя особая история и своя неповторимая судьба. И только Победа у них была общей. Была — и осталась. Как они, совсем молодые ребята и девушки, все это тогда пережили? Это люди особой прочности. Не сломленные. Не согнувшие головы. Вглядитесь в их лица — лица тех, кто когда-то сделал невозможное. Это и есть — лица Великой Победы.

Из медицинского училища прямиком на фронт

Капитан медицинской службы, ветеран Великой Отечественной войны Елена Петровна Суркова прошла всю войну, от первого и до последнего дня, встретив Великую Победу на подъездах к Берлину. Но и после войны борьба за жизни людей для нее не закончилась (далее…).

Сначала бил фашистов, затем — хулиганов и бандитов

Борис Долбилин родился в Подмосковье, однако большая часть его жизни связана с районом Замоскворечье. Здесь в 1936 году он поступил в училище при Механическом заводе № 3 имени Калинина, что на Большой Татарской. Здесь же женился. Дослужился до слесаря 4-го разряда. Так и жил себе спокойно, пока в 1940 году, 23 октября, не пришла повестка из военкомата (далее…).

Высоту и дзот наши солдаты взяли без потерь

Почти полвека прослужил в армии генерал-полковник Юрий Зарудин. В 1941 году был командиром взвода. Юрий Федорович поделился воспоминаниями о том времени (далее…).

На помощь Ленинграду бойцы пробирались по топким болотам

Генерал-майор, ветеран Великой Отечественной войны Николай Новиков прорывался к блокадному Ленинграду сквозь многокилометровые топкие болота. В тяжелых боях он выжил и впредь посвятил себя военному служению Родине (далее…).