Породистые завитки на затылке
Холодная, промозглая Москва первых послереволюционных лет. Памятник Пушкину. Возле него каждый день одна и та же картина: совсем древняя, плохо одетая худенькая женщина. Сидит у ног великого поэта, смотрит куда-то в пространство. Если бы прохожие не торопились так по своим делам, то они заметили бы удивительное сходство между чертами лица Александра Сергеевича и старушки. Но они спешат — деловые, энергичные. Вперед, заре навстречу… А дочь Пушкина, Мария Александровна Гартунг — это ведь именно она приходит каждый день к памятнику своего знаменитого отца, — никуда не торопится. Она вспоминает.
Позже Николай Доризо посвятит ей такие строки:
Во всей России знать
лишь ей одной,
Ей,
одинокой
седенькой старухе,
Как были ласковы
и горячи порой
Вот эти пушкинские
бронзовые руки.
Каждый раз она приносила Пушкину цветы: иногда — скромный букетик фиалок, иногда — розу, иногда — веточку вербы или даже просто кленовых желтых листьев... И подолгу разговаривала с ним. Как будто памятник может слышать! Но, собственно, Пушкин всегда оставался для нее живым. Не «солнцем русской поэзии», но отцом — любящим, веселым, самым сильным и самым нужным.
*
Из четверых детей Александра Сергеевича Пушкина только старшая, Маша, Машка, как называл ее отец, запомнила отца живым. Она родилась в мае 1832 года и была названа в честь любимой бабки поэта, Марии Алексеевны Ганнибал. «Как моя беззубая Пускина?» — беспокоился Александр Сергеевич о маленькой дочке. Даже на его известном рисунке-почеркушке, изображающем четырех сидящих за столом детишек, заметно удивительное сходство старшей, с косицами, Маши. В письме к княгине Вере Вяземской поэт притворно сокрушался: «Жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы».
И действительно, Маша похожа одновременно и на отца, и на мать, красавицу Наталью Николаевну. Удлиненный носик, миндалевидные глаза, темные непослушные волосы колечками. И — фирменный «пушкинский» заразительный смех.
Мария Александровна получила хорошее домашнее образование, говорила на нескольких языках, музицировала. С детства любила совсем не девчачью игру — шахматы. Позже Маша Пушкина училась в привилегированном Екатерининском институте, а после его окончания, в 1852 году, стала фрейлиной императрицы Марии Александровны, супруги Александра Второго.
Мария блистала в высшем свете — ее обожали за то, что она так похожа на своего знаменитого отца, за собственные таланты… Но главное, Мария А л е к с а н дровна Пушкина обладала легким и доброжелательным нравом. От пок лонников не было отбоя.
Интересно, что именно Мария Александровна послужила, позднее, портретным прототипом самой известной героини Льва Николаевича Толстого — Анны Карениной. По воспоминаниям современников, Мария Александровна привлекла внимание Великого Льва сразу, как вошла в бальный зал. Он спросил — кто эта женщина, и, услышав, что дочь Пушкина, воскликнул: «Да, теперь я понимаю, откуда у нее эти породистые завитки на затылке!» Родственница Льва Толстого Татьяна Кузминская в своей книге «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» писала: «Когда представили Льва Николаевича Марии Александровне, он сел за чайный столик подле нее; разговора я их не знаю, но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью, Он сам признавал это».
В экспозиции Государственного музея Л. Н. Толстого в разделе, посвященном роману «Анна Каренина», помещен портрет Марии Гартунг, кисти художника И. Макарова, написанный в 1860 году.
«Анна не была в лиловом…
…На голове у нее, в черных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на черной ленте пояса между белыми кружевами. Прическа ее была незаметна. Заметны были только, украшая ее, эти своевольные короткие колечки курчавых волос, всегда выбивающиеся на затылке и висках. На точеной крепкой шее была нитка жемчугу».
Так удивительно переплелись поэзия и проза, судьбы реальные и вымышленные. Колечки волос, гирлянда анютиных глазок, нитка жемчуга на шее. Анна Каренина и Мария Гартунг. Да, она уже сменила звонкую фамилию своего великого отца на фамилию мужа, Леонида Николаевича Гартунга (1834–1877), генерал-майора, управляющего Императорскими конными заводами в Туле и Москве.
Замуж Мария Александровна вышла в апреле 1860 года, по критериям своего времени, поздно — в 28 лет, но зато по большой любви. Леонид Николаевич перевез супругу в имение в селе Прилепы под Тулой, и там Гартунги зажили радостно и счастливо. Их гостеприимный дом стал центром светской жизни. Балы, салоны и званые вечера — как их любили соседи по усадьбе и гости, приезжавшие аж из самой Москвы, а то и из Петербурга!
И казалось, так будет всегда. Спокойно и радостно. Но случилось несчастье: Леонида Николаевича обвинили в финансовых махинациях — хищении векселей у процентщика. Ложное обвинение, но доказать невиновность Леонид Гартунг не смог и застрелился прямо в здании суда, чтобы избежать позора. Он оставил записку: «Клянусь всемогущим Богом, что ничего не похитил и своих врагов прощаю».
Через некоторое время Гартунг был оправдан. В своем письме Мария Александровна, из благополучной светской дамы превратившаяся в одночасье в убитую горем вдову, писала своим родственницам Гончаровым: «Я была с самого начала процесса убеждена в невиновности в тех ужасах, в которых обвиняли моего мужа. Я прожила с ним 17 лет и знала все его недостатки; у него их было много, но он всегда был безупречной честности и с добрейшим сердцем. Умирая, он простил своих врагов, но я, я им не прощаю».
После гибели Леонида Гартунга Мария Александровна осталась фактически без средств к существованию. Император назначил ей пенсию, как дочери великого Пушкина, — 250 рублей. В год столетия поэта пенсию увеличили до 300 рублей.
Детей у нее не было; правда, с нежностью и усердием принимала она участие в воспитании многочисленных племянников. Подолгу гостила у своих сводных сестер, помогла поднять детей рано овдовевшему брату Александру. Когда ей было грустно — садилась за рояль и подолгу музицировала. К сожалению, практически не сохранилось ее писем или дневниковых записей.
Живой образ Марии Александровны, старшей дочки поэта, стирает неумолимое время, — не оставляя практически ничего, кроме жемчужного ожерелья, курчавых завитков волос на шее да заразительного смеха, — того бесценного описания, что дал нам Толстой в «Анне Карениной». Но вот еще крупицы «живых воспоминаний», которые передала о ней правнучка поэта, Наталия Сергеевна Шепелева, со слов своей матери Веры Александровны — старшей внучки старшего сына поэта: «Тетю Машу всегда отличало неизменное жизнелюбие, и манеры ее были истинно манерами светской дамы, много лет прожившей в высшем кругу. Когда она появлялась в гостиной, то до самого позднего вечера в ней уже не умолкали шутки и смех.
Очень тетушка следила за руками. У нее были красивые руки пианистки с длинными пальцами. Когда я смотрела на ее руки, то вспоминала о руках Александра Сергеевича, про красоту которых читала и слышала много раз.
Баночки из-под кольдкрема и старинное жемчужное ожерелье — ожерелье Наталии Николаевны, в котором она стояла под венцом с Пушкиным, — вот что было среди тех немногих памятных вещей, что достались родным после ее смерти. Вещи более памятные и значительные она передала в музеи и библиотеку, попечителем которой была».
Всю жизнь Мария Александровна с благоговением относилась к памяти своего отца. В 1880 году вместе с другими потомками Александра Сергеевича присутствовала на открытии памятника Пушкина на Тверской, до 1910 года была попечительницей городской аудитории-читальни (ныне — Библиотека имени А. С. Пушкина).
Она дожила до глубокой старости — и с возрастом походила на своего знаменитого отца все больше и больше. В годы революции осталась без средств к существованию — ведь «царская» пенсия оказалась вне закона. В 1918 году первый нарком просвещения Луначарский лично ходатайствовал о назначении пенсии — уже советской — дочери Пушкина. Но пока бюрократическая машина «проверяла условия» и «определяла степень нуждаемости», холодным мартовским днем 1919 года Мария Александровна Гартунг, урожденная Пушкина, умерла. Биографы любят подчеркнуть: умерла от голода. Может, и так. А может, и от старости — ведь дожила Мария Александровна до рекордных 86 лет.